— А знаете что, у меня с собой есть сок и бутылка воды, мы можем немного перекусить до того, как начнут разносить чай.

— Ура, закричала Маша и, захлопав в ладоши, обхватила сестру и добавила, — чур, мне соку, чур, мне соку.

Мария Викторовна, улыбнувшись, покачала головой, словно хотела сказать, как же с вами трудно мои милые, если бы вы только знали.

Я достал из сумки пакет сока, бутылку газированной воды, а Мария Викторовна одноразовые стаканы. Открыв и порезав торт, мы стали есть. Честно говоря, мне вовсе не хотелось сладкого. Нет, вообще-то я любил с чаем или кофе съесть кусок торта, но в целом, был равнодушен. Сейчас я делал это скорее из желания успокоить детей и надеждой, что они угомонятся, а еще лучше, если лягут вздремнуть.

Мои прогнозы оправдались. Не прошло и получаса, как, наевшись пирогов и торта, девочки, некоторое время смотрели в окно, потом поиграли, и вскоре начали зевать. Я вышел из купе в тамбур и, опершись о поручень, засмотрелся в окно. Поезд уже выехал за черту города, и мимо тянулись унылые пейзажи пригородной зоны. Своей убогостью они навевали тоску и мысль о том, что разруха, грязь и нищета не скоро исчезнут с лица страны, в которой мне пришлось родиться, жить и работать. Я отвернулся, и в этот момент дверь в купе отворилась, и Мария Викторовна вышла из купе и осторожно закрыла за собой дверь.

— Не возражаете, если минут пять постоим в коридоре. Они сейчас заснут, и можно будет передохнуть?

Я улыбнулся и произнес:

— Да, чувствую, вам достается. В таком возрасте, да еще с двумя.

Она как-то странно посмотрела в мою сторону. Было не понятно, то ли она осуждает мое высказывание, то ли принимает сочувствие, с каким оно было сказано. Слегка наклонив голову, она посмотрела на меня и неожиданно произнесла:

— Не надо сочувствовать. Вам, мужчинам, всегда кажется, что это самое трудное — воспитывать маленьких детей, поэтому вы под любым предлогом бежите из дома. Дети доставляют радость, даже тогда, когда кажется, что с ними невыносимо тяжело, но вам этого никогда не понять.

— Отчего же? Я тоже отец. Правда, у меня уже довольно большая дочь. Но когда была маленькая, все было точно так же, но я не старался бегать от трудностей, — словно оправдываясь, произнес я, и добавил, — И все же с детьми много трудностей, чтобы вы не говорили.

— Иногда с взрослыми людьми бывает гораздо больше трудностей, чем с детьми.

— Что вы имеете в виду?

— Так, ничего. С ребенком трудно, потому что он ребенок. Надо объяснять, учить, воспитывать. Он взрослеет, и все встает на свои места.

— Наверно, вы правы.

Мы замолчали. Я снова повернулся и стал смотреть в окно.

— Тоска.

— Простите что?

— Тоска, говорю. Посмотрите на мир за окном. Можно подумать, что только что закончилась война. Вон дом. Он же накренился так, словно рядом упала бомба, и от взрывной волны его перекосило. А ведь прошло пятьдесят с лишним лет, и в нем, возможно, живут люди. Разве это можно понять, если вспомнить, какие дома, коттеджи строят в Москве и Подмосковье.

— Ах, вы об этом. Россия. Недаром говорят, умом Россию не понять.

— Это точно.

— И все же сколько раз езжу в командировки в другие города и вижу такие картины, невольно удивляюсь увиденному. Вроде давно пора привыкнуть, а не могу.

— Или не хотите?

— Да нет. Это совсем не причем. Сам факт существования такой жизни удручает и удивляет. Весь мир живет иначе, а мы все по старинке.

— Весь мир другой, а мы нечто среднее: и не Европа, и не Азия. Так сказать, застряли посреди двух континентов.

— Что значит застряли? Все же основная часть населения живет в Европе.

— Знаете, есть хорошая фраза: Москва — еще не вся Россия. Вы москвич?

— Да.

— А вам приходилось когда-нибудь жить в других городах, где-нибудь в провинции?

— Нет.

— Вот то-то и оно. Вы рассматриваете жизнь совсем иначе, чем те, кто живет там, за окном поезда. Они не знают неоновых огней уличных реклам, казино и ресторанов. У них совсем другие проблемы и трудности. И если бы вы пожили хотя бы недолго в небольшом городке, то совсем иначе оценивали бы вид из окна и иначе его воспринимали.

— Согласен. Но все же моя оценка, согласитесь, в чем-то верна?

— Кто бы спорил, — устало произнесла она и добавила, — пойдемте, девочки наверняка уже уснули, — и она осторожно приоткрыла дверь купе и заглянула внутрь.

— Заходите, они спят.

Я вошел вслед за ней. Младшая лежала внизу, а Катя устроилась над ней сверху.

Она поправила одеяла у обеих и, устроившись на самом краешке, села у столика.

— Присаживайтесь рядом, чего вы там будете ютиться?

— Ничего, все нормально.

— Слушайте, еще разбудите ненароком, садитесь.

Она пересела рядом, отодвинувшись ближе к двери.

— Домой едете? — спросил я.

— Да, отдыхала с детьми у приятельницы. У неё дача, великолепный сад. Речка рядом. И потом, все-таки климат лучше, чем в Подмосковье. А вы?

— Я был в командировке. Пытаемся организовать дилерские центры, вот и приходится колесить по городам и весям. Демонстрируем, рассказываем, уговариваем. Работа нудная, но что делать. Всем приходится крутиться. Перестройка все перевернула с ног на голову.

— А вы чем раньше занимались?

— Работал в проектном институте. Был завлабом. Коллектив, стабильная работа, ни забот, ни хлопот. Нет, крутиться, конечно, приходилось, но разве это сравнишь с тем, что теперь. И потом, раньше я всегда мог уйти в соседнее КБ или институт, а сейчас, держишься за работу и думаешь, как бы не сократили или не уволили. Получаешь неизмеримо больше чем раньше, а в принципе, живешь по-прежнему, от зарплаты до зарплаты, а то еще и не хватает. И главное, чем больше зарабатываешь, тем больше надо. Вот, к примеру, полгода назад купили дочери компьютер. Восемьсот гринов отдал. Ну, думаю, все. Так нет, теперь ей сканер подавай, картриджи к принтеру летят, чуть ли не каждый месяц, и все давай, давай и давай.

— А вы как хотели? Чтобы жить без забот, не надо было жениться.

— Не скажите. У меня приятель до сих пор ходит в холостяках, так у него затрат куда больше чем у меня.

— На женщин?

— Не угадали. Купил тачку, так вкладывает в неё такие деньги, с ума сойти можно. То диски литые, то стерео аппаратуру, то еще чего-то купит. Год прошел, а он уже о другой мечтает.

— Проблемы, — произнесла она и улыбнулась.

— Точно, нам бы его.

Я раздвинул занавеску и устремил взгляд в окно, в котором одновременно с пейзажем, просматривался профиль попутчицы.

— Наверное, возвращается домой к мужу, — подумал я, — Интересно, чем он занимается, скорее всего, бизнесмен, если судить по тому, как одета она и дети. Впрочем, сейчас не поймешь. Иная колесит на джипе, а на ней курточка, как на подростке, а в гардеробе даже шубы нет. А зайдешь в метро, так то и дело можно встретить женщину в норковой шубе до пят стоимостью в пять тысяч зеленых. Так что, поди, разбери, кто из них бизнес вуман, а кто работяга.

— Опять созерцаете унылый вид за окном?

— Да нет, просто задумался.

— О жизни?

Я улыбнулся и произнес:

— Расхожая фраза. Что размышлять о жизни. Она течет сама по себе, её не остановить, не переиначить. Кто знает, что ждет за поворотом, может удача, может потеря. Все в руках судьбы.

— Вы фаталист?

— Не то чтобы, но никогда не скрывал, что плыву по течению, как лодка без парусов.

— Это только кажется, что вы плывете: все равно, любое, даже самое мелкое, решение принимается, а значит, все в руках человека, а не судьбы.

— Смотря как на это посмотреть. Чистая случайность или старательно обдуманное решение, в любом случае, это судьба. Можно сто раз подумать, а потом окажется, что поступил неправильно.

— Все это бесспорно, но…

— Но вы со мной не согласны?

— Будем считать, что так.

— Не буду спорить.

Наступило неловкое молчание. Я снова устремил свой взгляд в окно. Мария Викторовна наклонилась и, прикрыв одеялом торчащие Машины ноги, взяла с полки сумочку. В этот момент в купе постучали. Она приоткрыла дверь, и, увидев стоящую в дверях проводницу, сделала жест рукой, показывающий, что в купе спят.