— Знаешь, даже отец прослезился и сказал, какую красивую я жену себе нашел в далекой России. Знал бы, давно меня туда послал.

— Так ведь тогда мы с тобой не встретились бы.

— Я так ему и ответил.

Мария Андреевна пробыла у молодых еще две недели. За это время, Маша показала ей город, к которому постепенно привыкала. Акрополь — символ греческой цивилизации, античные постройки: храм Эрехтейон, Театр Диониса. По настоянию свекра, они с мужем съездили и показали ей античные города Дельфы, Фивы и Элевсин. Он настоятельно рекомендовал так же съездить на Крит, но поездка не сложилась.

Вообще, Мария Андреевна была счастлива, что судьба дочери так благополучно устроилась. Она нашла взаимопонимание с новым родственником в лице Константинаса и сидя на веранде в саду, Маша наблюдала, как они подолгу беседуют о жизни за границей, вдали от дома. Дипломат и жена дипломата знали и могли о многом рассказать друг другу из своей жизни.

В последний перед отъездом день, Мария Андреевна, собрав вещи, вышла на лужайку перед домом и, увидев дочь, сидящую на скамейке, подошла к ней и села рядом.

— Ну, вот, я всё собрала. Подарков, целый чемодан и куда их мне девать?

— Расставишь дома, и будешь вспоминать о нас, — сказала Маша, обнимая и прижимаясь к матери.

— Одним словом, я думаю, что всё сложится хорошо. Вася тебя любит, свекор тоже, так что живите дружно. Звони чаще.

— Мам, а всё же почему ты не хочешь переехать жить к нам? Здесь такой чудесный климат? Дом большой, тебе будет не скучно с нами и отцу Василиса будет не так одиноко. Я наблюдала, как ты с ним беседовала, по-моему, вы с ним поладили бы, да и тем для разговоров нашлось полно, ведь и ты, и он столько стран и городов повидали на своем веку?

— Посмотрим. Обживись, а там видно будет. Я не готова вот так всё бросить и уехать из Москвы на чужбину. Я и так провела за границей не мало и знаю, что такое тоска по дому. А на старости лет, тем более, не так просто снова уезжать из родного дома. Даже к мужу на кладбище лишний раз не сходишь.

— Ну, хорошо, мы еще вернемся к этой теме позже, правда, мама?

— Конечно, моя дорогая.

Они проводили Марию Андреевну на следующий день. Поднявшийся в небо самолет оборвал для Маши последнюю ниточку, связывающую её с родным домом. Она повернулась к мужу, который стоял рядом, и осторожно прижавшись к нему, сказала несколько слов по-гречески.

— Ты уже начинаешь осваивать понемногу?

— Как видишь. Сложно, но вот увидишь, через год, я буду говорить гораздо лучше, чем ты по-русски.

— В этом я нисколько не сомневаюсь. Выучить русский, мне кажется, я никогда не смогу, хотя очень хочу.

— Правда?

— Конечно, мне очень хочется говорить тебе слова нежности по-русски без акцента, чтобы ты не смеялась, ну или хотя бы не улыбалась, от моего произношения.

— Не правда, я никогда не смеялась.

— Знаю, поэтому и не говорю.

— А ты попробуй, может мне понравится, — и она, поцеловав его, добавила, — пойдем, я что-то так проголодалась. И они направились на стоянку, где их ждала машина, на которой они приехали в аэропорт.

И снова год спустя.

Год, который пролетел после свадьбы, был как один сплошной праздник. Маша не работала, но у неё постоянно находились какие-то дела. То ей надо было заняться делами по дому, проследить за тем, что делает Апполинария, много времени отнимала учеба в школе греческого языка, который она настойчиво изучала и к концу года могла бегло разговаривать и даже писать, с ошибками, но всё же. Впрочем, способность к языкам у неё была врожденная, и потому ей не приходилось прилагать сверх усилий для этого. Главное, это желание и усидчивость, как сама не раз говорила Маша по этому поводу, на вопрос мужа, не трудно ли ей изучать язык. Телефонные разговоры с мамой были практически ежедневными, и ей было даже порой неудобно, что она столько денег переводит на это. Однако Василис на это заявил, что она может и должна разговаривать столько, сколько потребуется и что забота о деньках, это его забота, а не её.

В конце лета, неожиданно тяжело заболел свекор, и Маше пришлось на время прекратить занятия, так как она помогала Апполинарии по уходу за больным Константинасом. Ему становилось всё хуже и через три месяца, он скончался. Уже, будучи при смерти, он посмотрел на рядом сидящую Машу, попытался сжать её ладонь руки, но сил не было. Он жестом попросил её приблизиться и почти шепотом сказал:

— Жаль, что не увижу внуков. Будьте счастливы, и пусть мир будет в вашем доме.

Он скончался ровно через три дня, и Маша так и не сказала мужу об этих последних словах свекра. Маша была уже на третьем месяце беременности и Василис, несмотря на горе, которое его постигло, всеми силами старался оградить жену от всего, что могло повредить их будущему ребенку. Однако одно несчастье, не стало последним. Вскоре после смерти свекра, у Маши начался сильный токсикоз, и её положили в больницу, а еще через две недели у неё произошел выкидыш. Для неё это было полной трагедией. Василис как мог, утешал жену, но по прошествии некоторого времени, она решила навестить мать и съездить на пару недель в Москву.

Он провожал её в аэропорту, и всё время держал за руку, словно боялся отпустить. Она стояла у окна, смотрела на садящиеся и взлетающие самолеты с эмблемами разных авиакомпаний и думала о своем. Её мысли были о доме, который она на время покидает и одновременно о матери и Москве, куда она стремилась всем сердцем. Потом объявили посадку на рейс. Они поцеловались, и она пошла на регистрацию.

Её последними словами были: — Я скоро вернусь, не скучай без меня.

Самолет взлетел и взял курс на Москву. В руках у неё была теплая куртка, так как в Москве было всего два градуса тепла.

Мать сидела напротив, а Маша всё доставала и доставала из чемодана подарки, которая она ей привезла.

— Вот это кофта, мам, очень теплая, она из козьего пуха, по крайней мере, так меня уверяли. Ты посмотри, какая она легкая, — и Маша передала её матери, — а это два платья, одно на лето, другое для дома, вроде халатика, как тебе? — и она, взяв за плечики платье, развернула его перед матерью.

— Ну куда мне всё это?

— Как куда? Носить. Мам, какие твои годы. Я тебе, между прочим, и шубу привезла, — и Маша стала развязывать большой тюк, лежащий на полу.

— Ты совсем сума сошла. Зачем мне шуба? У меня своя есть.

— Возможно, но такой нет, посмотри, настоящая норковая шуба. Как тебе, примерь-ка.

Мария Андреевна нехотя встала и послушно надела шубу, которую держала Маша.

— Мам, посмотрись в зеркало. Как не жмет, а под мышками не тянет?

— Не жмет и не тянет, все отлично, — ответила она и, сняв её, положила на кровать.

— Мам, тебе что, не понравилось? Мы же с Васей так старались, чтобы тебе всё подошло и понравилось.

— Да понравилось мне, честное слово все понравилось. Я больше рада, что ты домой приехала. Вот это для меня самый большой подарок, а это всё… — и она ничего не сказав, только махнула рукой. Маша села рядом, продолжая держать в руках очередной пакет с подарком.

— Я тоже рада, что приехала домой, — она обняла мать и уткнулась ей в плечо.

— Только не реви. Слышишь, не реви. Всякое в жизни бывает. Это не самое страшное, что могло быть.

— Мам, ну почему?

— Возможно из-за климата, разные причины. Но для паники, причин нет. Сделай небольшую паузу.

— Ты думаешь?

— А разве врачи тебе не тоже самое посоветовали?

— Тоже самое.

— Вот видишь, и я тебе о том же. Постарайся немного отдохнуть и забыть об этом. Всё нормально будет, поверь мне.

Маша, не разворачивая, сунула матери пакет, который держала в руках, и пошла в ванну умыться. Вернувшись, она застала мать в комнате. Та собирала подарки и раскладывала и развешивала их в шкафу, приговаривая, — и зачем столько денег было на меня переводить, не понимаю.