Дверь открыла мама и, увидев Машу, сразу поняла, что произошло, а та в ответ бросилась к ней в неудержимом порыве чувств. Слезы хлынули из глаз, и лишь ласковая рука матери, гладила её по спине, и тихо шептали еле слышные слова…

Нет, жизнь не остановилась в тот день и час, когда Анатолий объявил ей о разрыве их отношений, и, к чести матери и Зои, те не стали напоминать ей, как они были правы. Наоборот, они всеми силами старались как можно быстрее помочь пережить и забыть все происшедшее и ни разу не напомнили о своих словах. Маша должным образом восприняла это, и между ней и матерью установился контакт, который был на некоторое время утерян, а Зоя стала для Маши настолько близкой подругой, что стала чаще бывать у неё дома, и порой они втроем засиживались за столом, обсуждая проблемы, которые им то и дело подкидывала жизнь.

Кстати сказать, личная жизнь у Зои тоже складывалась не самым лучшим образом. Она была по-своему интересная, начитанная, но в отличие от Маши, Зоя была крайне остра на язык и не обладала тактом в поведении с парнями. Это и было камнем преткновения в её характере. Ребята как огня боялись её острого слова и весьма не лестного вердикта в свой адрес. Поэтому все, кто оказывался в её поле зрения, попадали под жесткий обстрел её острого языка и довольно быстро исчезали. Маша не раз говорила об этом Зое, да и сама она прекрасно знала об этом, но ничего поделать не могла, и потому в самый неподходящий момент могла выдать очередному соискателю, пытающемуся приударить за ней, такую фразу, от которой у него пропадал интерес встречаться. Впрочем, Зоя не очень расстраивалась по этому поводу и даже не комплексовала, поскольку была полностью солидарна с Машиной мамой, что только тот мужчина достоин её, кто способен терпеть её характер.

Впрочем, был один мальчик на Зоином горизонте, который вот уже два года вертелся в её поле зрения. Маше он не очень нравился, да и Зое тоже, именно по причине того, что он не просто игнорировал Зоины острые высказывания, а как бы смирился с ними и воспринимал, как черту её характера. Маша долгое время не могла понять, чего собственно Зое в нем не нравится. Вроде именно то, чего она хотела, и только спустя какое-то время, уже после того, как она рассталась с Анатолием, она вдруг поняла, что Зоя совсем не такая, как ей казалось все это время. Ей стало понятно это после разговора, который произошел вскоре после Нового года.

Они сидели в Машиной комнате и готовились к экзамену. Неожиданно Зоя задумалась и произнесла:

— Слушай, Маш, тебе Леонид нравится?

— Леонид? — удивленно спросила та, сделав вид, что не поняла, о ком идет речь.

— Ну да, Леня из третьей группы.

— Это тот, который терпит все твои саркастические высказывания, и при этом ни разу на них не прореагировал?

— Он самый.

— А чего это ты вдруг о нем спросила?

— Да так, просто.

— Конечно, раз сказала, говори до конца.

— Нет, серьезно, как он тебе?

— Мне — никак, а тебе?

— Я понимаю, что никак, а в целом?

— А что «в целом»? Если ты влюблена в него, это одно, а если просто так, то я так и отвечу, никак не отношусь.

— Скажешь тоже, влюблена.

— А что такого. Он крутится вокруг тебя еще с прошлого года.

— С позапрошлого.

— Тем более. А с чего бы это ему крутиться, если ты его постоянно шпыняешь своими остротами?

— Что значит — шпыняю? Говорю, как есть на самом деле.

— Вот я и говорю, шпыняешь.

— Что за выражение…

— А ты почитай Ожегова: шпынять, значит донимать замечаниями, а от себя добавлю, порой весьма резкими.

— Допустим, но ведь он никак на них не реагирует и продолжает крутиться вокруг меня. Ты заметила это?

— Давно заметила, а вот ты — ноль внимания. Зой, я тебя никак не пойму. Ты сама мне недавно говорила, — только тот для меня мужчина, кто терпит мои колкости. Твои слова? Так чего тебе не хватает? Или я тебя не так поняла?

— Знаешь, Маша, — Зоя отложила учебник и мечтательно залюбовалась на картину, которая висела на стене, — порой я, и сама не знаю, какой тип мужчин мне нравится.

— Вот как?

— Представь себе. Ты права, Леня крутится вокруг меня, и терпит все мои замечания в свой адрес, более того, он никак на них не реагирует, и это меня в нем бесит. Понимаешь меня?

— Не очень.

— Ну, как тебе объяснить. Мужчина должен притягивать к себе, он должен терпеть обиды, но до определенного предела, а потом проявить свой характер и попытаться завоевать женщину.

— По-моему, я это уже где-то читала.

— В смысле?

— В прямом, только дорогая моя, ты не Скарлет, а твой Леня — не Рэтт Батлер и потому, если ты хочешь сильного мужика, то забудь о своих саркастических замечаниях в их адрес.

— И не подумаю.

— Тогда жди, когда он придет.

— Но ты мне так и не ответила по поводу Леонида.

— Ты сама ответила за меня. Он, скорее этот, забыла, как его зовут, ну, в которого Скарлет была влюблена, а он оказался ни рыбой, ни мясом.

— Эшли.

— Точно, Эшли! Зато им ты сможешь вертеть и крутить, как тебе вздумается. Я права?

— Права, Маша, права. Только хочу ли я этого? Вот в чем вопрос.

— Не знаю. То ты одно мне говоришь, теперь другое. Я тебя не понимаю.

— Я сама себя не понимаю.

— Плюнь, все образумится. Я вот — забыла своего Анатолия, и ничего, — последние слова были произнесены с интонацией, которая не ускользнула от Зои, на что мгновенно последовал привычный для неё словесный укол.

— Ой ли, так уж и позабыла? — сказав это, она прикусила губу и добавила, — Маш, прости, я не нарочно.

— Знаю, потому не сержусь, да и потом, возможно, ты права.

— Неужто, до сих пор о нем сохнешь?

— Может и не сохну, а выкинуть из сердца никак не могу.

— Ничего, время лечит. Это как после инфаркта. Зарастет, а рубец останется, тут уж ничего не поделаешь.

— Вот рубец-то и болит.

— Ладно, давай готовиться, а то завтра пролетим на экзамене, как фанера над Парижем.

Они рассмеялись и снова засели за учебники.

Миновала зима, и Маша постепенно отошла от той боли, которую ей доставил разрыв отношений с Анатолием. Нет, боль не ушла совсем, она затаилась, и время от времени давала о себе знать. Она проявлялась в тот момент, когда Маша прикасалась к тем немногим подаркам и вещам, которые были так или иначе связаны воспоминаниями с Анатолием. Плюшевый медвежонок, книга, подаренная им на день рождения, шарф. В один прекрасный день, в порыве, она собрала все памятные вещи, положила в коробку из-под обуви и засунула на антресоль, подальше с глаз, словно хотела окончательно вычеркнуть из памяти образ, который каждый раз вставал в её памяти, когда она прикасалась ко всем этим предметам. Но как бы она не крепилась, слезы выступили на глазах, и она, не сопротивляясь и не стыдясь их, легла на кровать и разревелась.

Весна, государственные экзамены, а вслед за ними красный диплом, означающий, что Маша с отличием окончила университет и стала дипломированным специалистом. На календаре был 1991 год. Страна бурлила и разрывалась на части. Потрясения, которые вот-вот должны были произойти, не могли не отразится на Маше и её однокурсниках. И первая трудность, с которой она столкнулась, было трудоустройство на работу. Учеба в университете осталась позади, и надо было искать работу, а в тот период это было не так легко. И все же Маше повезло. Буквально через месяц ей предложили работу, и не где-нибудь, а в Пушкинском музее, и хотя зарплата была маленькая, она была счастлива, что получила работу и могла начать зарабатывать деньги, которые для неё и матери были сейчас жизненно необходимы.

С устройством на работу для Маши начался новый этап жизни. В целом беззаботная студенческая жизнь ушла в прошлое, наступила пора настоящего вхождения во взрослую жизнь, со всеми её проблемами, радостями и печалями. Коллектив, куда она попала, встретил её неоднозначно, что, впрочем, вполне понятно в свете тех перемен, которые происходили в стране, но, учитывая её молодость, красоту и небогатый жизненный опыт, к ней отнеслись весьма благосклонно. Она стала самой юной сотрудницей, за исключением молодого человека, который учился на вечернем факультете и работал подсобником.