— Как видите, в момент проникновения, он меняет свою структуру или происходит что-то такое, чего мы пока не знаем, но приборы не в состоянии определить, какие процессы происходят внутри. Возможно, происходит возникновение чего-то нового, и приборы не в состоянии воспринять информацию, которая в действительности имеет место.

— Хорошо, — ответил Фейнхотен, — отсутствие информации не факт, что мы в тупике. Давайте попытаемся проанализировать сложившуюся ситуацию и подумаем, как быть дальше.

— А может, увеличим время и выйдем за пределы установки? — предложила Зангони.

— Нет, прежде надо подумать. Горни, мне надо с вами посоветоваться.

— А кто такой Горни? — спросила меня Вика.

— Точно не знаю, толи биофизик, или врач, короче спец по мозгам, — и я покрутил пальцем у виска, — слушай, может, пока они будут решать, что и как, пойдем к себе?

— Нет, давай лучше останемся. Здесь так интересно.

— Я понимаю, что интересно. Я здесь третий день без сна и отдыха.

— Как без сна, я прилетела, ты кажется, спал.

— Ха, всего-то три часа.

— Сережа, давай останемся, ведь такое, мы возможно, никогда больше не увидим?

— Хорошо, как скажешь.

В этот момент Фейнхотен, который все это время сидел за столом и что-то обсуждал с Горни, встал и сказал:

— Есть следующее предложение. Что если нам снять фазо-мозговую структуру мозгу, затем записанную информацию вводим в компьютер и производим максимальное сжатие, после чего вводим эту информацию в лазерный луч и направляем в плазмоид?

— Вы хотите сказать, что таким образом вы сможете имитировать человеческое сознание? — произнес Друминган, явно посчитавший эту затею пустой тратой времени.

— Я только предлагаю попробовать и больше ничего.

Все согласились, тем более что других предложений не было. Снова началась подготовка к эксперименту. Поскольку мозговая структура Клоэра была уже снята, долго ждать не пришлось. Минут через пятнадцать эксперимент повторили. Однако на этот раз все вышло совсем не так как прежде. Хорошо, что время, которое было задано, составляло две секунды. Но и этого оказалось достаточно, чтобы при открытии магнитной ловушки, в которой находился плазмоид, в момент удара по нему лазерным лучом, произошел взрыв, который лишь по счастливой случайности, не привел к трагическим последствиям. Магнитная камера успела закрыться и принять на себя большую часть энергии взрыва. Итак, опыт оказался отрицательным, более того, он показал, что сознание, которое высвобождается в момент переноса в будущее и фазо-мозговая структура, совершенно разные вещи.

Разгорелась дискуссия, а техники срочно начали восстанавливать элементы сломанной установки. Я отправил Вику к себе, а сам присоединился помогать. Только к вечеру установка приняла прежний вид, однако продолжение опытов было решено перенести на утро, так как требовалось серьезно подумать относительно того, в каком направлении продолжать эксперимент Мнения разделились и потому, чтобы не нагнетать страсти, решили сделать передышку и все взвесить.

Я отправился к себе. Вика ждала меня. Когда я вошел, она спросила:

— Как дела, что решили?

— Все починили, а вот эксперименты отложили до утра.

— И правильно сделали, утро вечера мудренее.

— Скажешь то же.

— То и скажу, в таком деле, надо сто раз подумать, прежде чем сделать шаг. А то получиться как сегодня. Когда эта штука взорвалась, я подумала, все сейчас вся лаборатория рванет, и мы погибнем.

— Вообще-то я тоже перепугался, когда рвануло. Наверное, ты права. Пусть они подумают, что и как, а то и правда, так рванет, что от лаборатории останутся одни воспоминания в анналах истории.

Вика подошла ко мне и, обняв за спину, прижалась всем телом и сказала:

— Я так испугалась, что мы погибнем и больше никогда не увидим Сашу, а он останется один, мне стало так страшно.

— Что ты. Все обошлось, — я гладил её волосы и целовал их, — видишь, мы живы, никто не пострадал, все нормально.

— Не знаю, но мне так страшно стало и я так устала от всего этого. От той неопределенности, в которой мы живем. Вся жизнь какая-то не реальная. Словно куски фильма, которого порезали на части или отсняли, а теперь монтируют. Почему нам все это выпало, скажи? — она подняла голову и посмотрела на меня.

— Я не знаю. Наверное, так каждый думает, когда задумывается о смысле своего существования. Больной лежит со сломанными ногами и руками и думает, почему именно он, самолет терпит аварию, а пассажиры в ужасе думают, почему именно они, и так каждый. Жизнь, сложная штука. Нам выпала такая судьба. Хорошая или плохая, трудно сказать Кто-то скажет, повезло, а кто-то ужаснется и перекреститься. Все мы ходим под Богом, а ему виднее, кого на эшафот, а кого в космос.

По Викиному лицу покатилась слеза. Я нежно вытер её пальцем, и тихо произнес:

— Это все ерунда, правда? Главное любовь. Сегодня мы снова вместе, а значит сегодня мы самые счастливые люди на Земле, нет, во всей Галактике. Ты представляешь?

Она приподнялась на цыпочки и крепко поцеловала меня. Потом обхватила руками мою голову и продолжала целовать. Словно не было позади нескольких лет супружеской жизни. Сердце пело, кричало и рвалось из груди и хотело кричать на всю комнату, на всю Галактику:

— Вика, я люблю тебя, слышишь, — а в ответ мне слышится её голос, — Сережа, я люблю тебя.

Мы стояли и целовались и были самыми счастливыми в этот момент в этом безумном мире, где в любой момент мог раздаться голос и сообщить, что нас атакуют Галактианские корабли, а времени на эвакуацию уже не осталось.

Утром мы с Викой, конечно же, проспали, и потому быстро перехватив на скорую руку завтрак, отправились в лабораторию. Там уже вовсю кипела работа. Подошедший к нам Кейзитр, сказал, что решили все начать с начала.

— Как с начала? — не понял я.

— Так, решили повторить серию опытов с самого начала, только поставили для фиксации параметров состояния плазмоида новые приборы. Их еще ночью получили.

— А когда же их успели заказать?

— А Фейнхотен и еще несколько человек, всю ночь сидели в лаборатории и решали, что делать.

— То-то я смотрю, Фейнхотен такой усталый, — заметила Вика, посмотрев в сторону сидящего за столом Фейнхотена.

— Так он же трудоголик. Может сутками не выходить из лаборатории, особенно, если что-то идет не так.

В этот момент начался первый этап эксперимента. Клоэр уже находился в установке и после запуска и окончания опыта, все ждали показаний приборов. Однако новые датчики не смогли ответить ни на один вопрос.

— Ничего не понимаю, — сказал Воэль, — ну хоть что-то они должны были показать. Не может быть, что бы все параметры состояния плазмоида одновременно и за столь малый отрезок времени попросту исчезли.

— Напрасно вы так считаете, — ответил Друминган, — если плазмоид изменил свое состояние, ваши приборы бессильны, что-либо измерить. Ведь вас не удивляет, что вы не можете отслеживать сознание, ушедшее во временной поток, потому что понимаете, что оно не материально. А если плазмоид изменил свое состояние и стал совершенно новой субстанцией, природа которого для нас совершенно неизвестна, то почему это должно вызывать такие эмоции? С этим надо смириться и принять как факт.

— Сначала я должен быть абсолютно в этом уверен. Иначе говоря, я должен исчерпать все имеющиеся возможности и только после этого признать это как факт. Легче всего сказать, что этого не может быть, но прежде, я сто раз проверю, прежде чем скажу это.

— Сколько угодно. Лично я в этом уже уверен.

— Давайте продолжим, — предложил Фейнхотен.

Второй, а за ним третий опыты дали аналогичные результаты, что и накануне. Теперь надо было принимать решение, продолжать дальше или остановиться и снова обдумать что делать. Клоэр вышел из установки и присоединился к участникам эксперимента, которые стояли вокруг стола.

— У кого какие мнения? — спросил Фейнхотен.

— Я предлагаю сделать решающий эксперимент и выйти за пределы установки, увеличив время до пяти минут, — предложил Золанбранг.