«Махрамский погром действительно решил участь Кокандского ханства. Прибыв в г. Маргелан, со всеми свободными силами, я принял депутацию от города, наложил на все Маргеланское бекство пеню в 125 т[ысяч] тиллей, что составляет, считая по наименьшему курсу по 4 р — 500 т[ысяч] р[ублей]. Пеня эта наложена за то, что, несмотря на мои объявления, главный предводитель и двигатель газа[ва]та Абдуррахман Автобачи, стоял 10 дней у Маргелана и не был схвачен и приведен ко мне.
Правый берег р. Сырдарьи и далее вверх по правому же берегу р. Нарына мы должны занять и нашими войсками и нашим управлением; одно без другого не может быть; без нашего управления народом, нельзя войскам зимовать, учиться, словом, жить тою нормальною жизнью, которая делает их людьми и хорошими слугами государя. Кстати сказать, войска наши такая прелесть, что нельзя себе представить ничего лучшего. Ведут они себя совершенно так, как государь император изволил выразиться: “Верно, храбро и честно”»[255].
Как раз тогда кокандцы отпустили и захваченных русских людей, в том числе и дочь доктора Петрова. Кокандский хан Насреддин тоже прислал послов с извинениями, но русские войска упорно продвигались к Коканду. У Кауфмана уже была директива от властей империи Кокандское ханство добить. Военный министр Милютин описывал, как принималось это решение. Он вместе с императором ехал из Петербурга в Москву, когда была получена телеграмма от Кауфмана о том, как идет отражение кокандского вторжения, и о том, что необходимо теперь решать вопрос с оккупацией Коканда. Император согласился за пять минут:
«Дело довольно серьезное, — новое усложнение в нашей азиатской политике, новые против нас крики в Англии! Государь принял это известие совершенно равнодушно как последствие, которого он ожидал, и не колеблясь разрешил готовить войска для отправления в Туркестанский край. Таким образом, в пять минут, без всяких рассуждений решился вопрос о присоединении к империи новой области — ханства Кокандского»[256].
Коканд не оказал сопротивления. Хан Насреддин подписал мирный договор. Северная часть ханства по правому берегу реки Нарын с центром в Намангане отошла к России. Кокандский хан стал вассалом империи. Начальником Наманганского отдела губернаторства стал Скобелев, получивший звание генерал-майора. Но проблема была в том, что главные вдохновители священной войны оставались не пойманы, и за Абдуррахманом-автобачи началась настоящая охота. Тем более что русским стало известно, что Абдуррахман-автобачи (это, кстати, не совсем правильное написание, правильно «офтобачи» — одна из придворных должностей, но уж будем писать, как принято в отечественной традиции еще с 19 века) перед тем, как поднять восстание, побывал в Мекке, а потом в Константинополе. И вот оттуда он привез идеи священной войны. А из Мекки он привез символ джихада, о чем писали русские газеты.
«Уже поездка Абдурахмана в Мекку была задумана с этою целью; там, на гробе пророка, автобачи испросил благословения на свой подвиг и был даже снабжен лоскутом от знамени Магомета, — с тем чтобы, вдохновив народ этою реликвиею, Абдурахман поднял его не только против хана, дружившего с нами, русскими, но вообще против неверных, т. е. нас же»[257].
То есть он ехал в Мекку — а это в те годы территория Османской империи, никакой Саудовской Аравии в помине не было — уже с некой идеей. А там его идею поддержали и как-то направили в очень выгодное англичанам и туркам русло. Но повторюсь, никаких прямых доказательств того, что за восстанием стояли агенты Лондона, нет. Или пока нет.
Как только русские войска после подписания договора с ханом Насреддином ушли за Сырдарью, мятеж вспыхнул вновь. Еще более масштабный, еще более жестокий. Хан бежал под защиту русских от вчерашних союзников. Конец 1875 года для Скобелева стал большим испытанием. Он без конца воевал в разных районах Кокандского ханства. Воевал он жестоко, безжалостно уничтожая противника, без содрогания выжигая кишлаки, которые поддерживали боевиков. Я не оговорился, по сути это были боевики, а автобачи — типичный полевой командир, этакий игиловец XIX века. Не хочу и не вправе оправдывать жестокость Скобелева. Но стоит повторить, что действия русских войск были ответом на вторжение в Туркестанский край. Не реагировать — значило показать, что ты согласился с унижением на уровне государства. Реагировать вполсилы — значит также показать свою слабость. Русские либералы того времени действия Скобелева сильно не одобряли, в том числе и чиновники разных ведомств, работавшие в Туркестане. То есть кокандские казни русских пленных их не сильно возмущали. Они их не замечали. Но вот рейды Скобелева — это же другое дело. Ничего вам это не напоминает?
Михаил Скобелев зачищал город за городом — Андижан, Наманган, Ош, разгромил в ночном рейде большой лагерь спящих повстанцев. Повстанцы в ответ всякий раз, когда им попадал в руки русский пленный, зверски казнили его. Так принял мученическую смерть унтер-офицер 2-го Туркестанского стрелкового батальона Фома Данилов, захваченный в плен кипчаками. Ему предлагали перейти служить в армию автобачи, потом пообещали сохранить жизнь, если он примет ислам. Он отказался, ответив, что «изменить он кресту не может и, как царский подданный, хотя и в плену, должен исполнить к царю и к христианству свою обязанность», и 21 ноября 1875 года он был зверски казнен в Маргелане.
Абдуррахман-автобачи стал терять поддержку населения и был вынужден сдаться Скобелеву, тот гарантировал неприкосновенность полевому командиру и его семье. Кауфман распорядился «Абдуррахмана-афтобачи с семейством и с движимым имуществом отправить, когда возможно, из Ташкента в Россию, где по воле Государя будет жить спокойно». В годы СССР автобачи превратился трудами советских историков в этакого азиатского Робин Гуда, борца с колониальной оккупацией, в Большой советской энциклопедии про него писали, что автобачи — «один из руководителей национально-освободительного Кокандского восстания 1875–76 против царизма». Вот как много все же зависит от идеологии. И хотя главный боевик сдался, генералам было ясно — выхода нет, придется Коканд присоединять.
Кауфман направил военному министру «Записку о средствах и действиях против Коканда в 1876 г.», где говорилось:
«Настоящее ненормальное хаотическое состояние в Кокандском ханстве, несомненно, отражается на всем экономическом быте и строе Русского Туркестана. Непрекращение с нашей стороны такого состояния в Кокандском ханстве, подрывая наш престиж в Средней Азии, дискредитирует веру всего здешнего населения в нашу силу». Царь согласился сразу, подтвердив свою прежнюю позицию. Занять ханство было приказано генералам Колпаковскому и Скобелеву. Телеграмма Кауфмана содержала недвусмысленные инструкции: «Бывшее Кокандское ханство переименовать в Ферганскую область. Начальником области — Скобелев. Насреддина пока Ташкент. Кауфман».
Существует такая историческая байка — Колпаковский приказал Скобелеву подойти с отрядом к Коканду не ранее 19 февраля, чтобы приурочить взятие города ко дню восшествия на престол Александра II. Скобелев делить лавры от победы не собирался ни с кем, тем более, что это он внес решающий вклад. Находясь в Намангане, он решает никого не слушать и, как в Хиве в одиночку когда-то идет на штурм дворца, так и тут один отправился в Коканд. Конный отряд был такой: две казачьи сотни, две с половиной роты конных стрелков, два орудия и два ракетных станка. За сутки он прошел почти сто километров и утром 7 февраля уже оказался возле Коканда.
А через два дня, 9 февраля, отправил в Ташкент Колпаковскому (Каумфан был в Петербурге) депешу:
«Имел честь почтительно доносить Вашему Превосходительству пятого февраля образовании двух отрядов, согласно воле генерала Кауфмана, и движении Коканду. Депешу Вашу четвертого февраля получил седьмого, к сожалению шестнадцати верстах Коканда, когда узнал, что хан выезжает ко мне навстречу. Свидание произошло в кишлаке Акмулла. Бывший хан, пораженный нашим неожиданным появлением, повиновался объявленной ему воле Государя. Вчера доставил Коканда 29 орудий, остальные во власти войск в Коканде.
