Г. Вейнберг согласился.

Какую перемену нашел я в городе! На всех улицах густые массы, очевидно пришлого вооруженного пешего и конного народа; все указывало на близость кровопролития. Толпы дервишей и мулл виднелись на всех перекрестках людных улиц; все они при виде гяуров (я ехал с казаком) отплевывались и, бренча четками, громко напевали, обращаясь к толпе, стихи из Корана. Все кофейни были переполнены, и массы пьяных от курения опиума и хашиша шатались по улицам. Я заехал в оружейный ряд большого базара, но тут пробраться я не мог, так как толпа была сплошная и, как мне показалось, еще более возбужденная; в лавках недоставало рук точить оружие. В эти дни оружейники, как говорили, очень нажились».

Русское посольство оказалось в той же ситуации, в которую некогда попали в Кабуле англичане или посольство Грибоедова. Ханская личная гвардия по-тихому сбежала, в крепости оставалось около 500 человек охраны. Пятитысячная армия, вооруженная в том числе и артиллерией, уже не подчинялась хану. Худояр понимал, что его часы сочтены, а придворные думали, как бы его зарезать, чтобы разграбить казну. Но хан закрылся в покоях и не выходил. Михаил Скобелев в это время ездил с казаками по городу и набрасывал план-схему Коканда. Все равно придется город отвоевывать, рассуждал он. Русские послы решили выйти из Коканда и забрать хана с собой. Вот не смогли они бросить бездарного и жадного руководителя на растерзание толпе. Вероятно, это такая русская традиция — не бросать никого, даже вот таких вот «союзничков».

Генерал Михаил Скобелев

Утром 22 июля 1875 года русский отряд сквозь распаленную толпу добрался до ханского дворца. Через несколько часов из дворца вышла колонна — небольшой конвой, дальше на 80 арбах сам хан и его жены, наложницы и казна. Замыкали процессию казаки со Скобелевым во главе. Но за городом стояла мятежная армия, пришлось прорываться. Точнее продираться — солдаты и офицеры ханской армии кинулись грабить обоз, казаки не препятствовали и стреляли, лишь когда нападать пытались на них или на хана. Заодно ехавший с русским посольством Мирза Хаким объяснил кокандским военачальникам: «Что вы делаете, дураки? Разве можно стрелять в русских? Если вы нам сделаете вред, то придут русские войска и вы не узнаете места, где был Коканд…» Учитывая, что все знали, как воюют русские, посольство тронуть побоялись. Возле крепости Махрам посольство и хана встречал русский отряд — полторы сотни штыков и казаки. Хан Худояр плакал от радости и послал Кауфману письмо из Ходжента, куда его привезли и определили место жительства.

«6 реджеба 1292 г. (26-го июля 1875 г.)

Дорогие мои гости, гг. Вейнберг и полковник Скобелев, а также Мирза-Хаким-перваначи, выехали вместе со мной и, несмотря на несколько раз повторявшееся преследование бунтовщиков и перестрелку, не отставали от меня. На подобный поступок способны лишь русские. Когда мои собственные приближенные изменяли и бежали, они стойко следовали за мной, и, не будь их, может быть, я не добрался бы до русской границы. Офицеров (при Скобелеве состоял подп. Руднев) этих прислала мне судьба, и я никогда не забуду услугу, оказанную мне русскими людьми.

Бог милостив. Скоро устроит наше свидание. Ханство Кокандское и я сам находимся в вашей власти»[253].

Скобелева по представлению Кауфмана за эту операцию наградили «за геройское, достойное русского имени поведение» золотой саблей с надписью «За храбрость». Через несколько дней после возвращения посольства стало известно, что кокандские повстанцы вторглись на русскую территорию Туркестанского края. Русским был объявлен, как писали в документах, «джехад», и лидеры восстания призывали выгнать неверных прочь с исконных земель ислама, отбить у русских Ташкент и другие кокандские города. Вторжение началось 5 августа, и, судя по всему, повстанцы имели вполне продуманный план. Он был настолько толковым, что невольно задаешься вопросом, не подсказал ли кто кокандцам, как им стоит вести войну. Учитывая все обстоятельства, такое вполне возможно, но прямых доказательств внешнего участия в Кокандской войне нет.

А план был такой: ударами по нескольким направлениям рассечь Туркестанский край и отсечь его от России. Почти синхронно были совершены нападения на почтовые станции. Там были схвачены и зверски зарезаны несколько русских офицеров и военных чиновников. К 1875 году движение по дорогам Туркестана стало безопасным, и все ездили без охраны. 8 августа военный врач Петров и прапорщик 2-го линейного батальона Васильев были окружены шайкой кокандцев в местечке Нау, на почтовой станции. Они долго отстреливались, потом были схвачены бандитами и зарезаны. Шестилетняя дочь Петрова, которая ехала вместе с отцом, видела, как ему отрезали голову. Несчастную девочку увезли в Коканд, и только через три недели ее удалось вернуть оттуда. По поручению императора ее позже определили за казенный счет в столичный сиротский приют.

Станционный смотритель, бывший солдат стрелкового батальона Степан Яковлев, около суток защищал в одиночку свою почтовую станцию. Он уничтожил более тридцати бандитов, пока не погиб. В 1877 году на месте его гибели была установлена памятная плита: «Бессрочно отпускной 3-го Туркестанского стрелкового батальона стрелок Степан Яковлев. Убит шайкой кокандцев, защищая Мурза-Рабатскую почтовую станцию 6 августа 1875 года. Доблестному туркестанскому воину на память, пожертвованиями проезжающих».

Не ответить на такое Российская империя не могла. Началась Кокандская война, которая длилась почти полгода. Первым городом, который принял на себя удар, был Ходжент. Воевало все русское население, потому что гарнизон был небольшой. Но подкрепление пришло скорое, атаку отбили, и началось вторжение в Коканд. Михаил Скобелев командовал отрядом из 8 казачьих сотен, сведенных по две в 4 дивизиона. Константин Кауфман командовал основным корпусом — 16 рот пехоты, 20 орудий, 8 ракетных станков и 8 казачьих сотен. Против них было около 60 тысяч восставших.

22 августа русские войска взяли кокандскую крепость Махрам. Казаки под командованием Скобелева преследовали бежавших защитников крепости на протяжении 12 километров и рубили их без всякой пощады. В крепости было захвачено 39 орудий, 1500 ружей, склады пороха, свинца, большие запасы продовольствия, 224 лошади. Скобелев получил сабельное ранение ноги. Потери кокандцев точно не известны. В одной статье так и писали:

«Потерю неприятеля в деле под Махрамом трудно определить в точных цифрах. В укрепленной позиции и в крепости Махраме найдено и погребено с лишком 100 трупов; на поле за Махрамом, где неприятель попал под шашки казаков, погребено, под наблюдением отрядных джигитов, до 1,000 тел; конвойною сотнею генерала фон-Кауфмана порублено до 100 человек, при преследовании вниз по реке. Сколько неприятель потерял всадников, действовавших против нашего отряда со стороны гор, равно как и число их раненых, неизвестно. Множество коканцев потоплено в Сырдарье. Словом, погром вышел жестокий в возмездие за дерзкое нарушение нашей границы, за вторжение в наши пределы и беспокойство наших подданных»[254].

В советские годы было принято считать, что, дескать, кокандцев разбили потому, что никто не хотел воевать за феодальную верхушку. На самом деле просто русская армия воевать умела, а кокандские повстанцы — нет. Причем громили их не только русские. В деле под Махрамом отличились три бывших шахризябских бека — Джура-бек, Баба-бий и Сеид-бек. В 1870 году, когда русская армия вошла в шахризябские бекства, все трое бежали в Коканд, но потом вернулись, поселились в Ташкенте и в итоге, осмотревшись, попросились на русскую службу. И в поход на Коканд они отправились с разрешения Кауфмана. Махрамский разгром оказал позитивное воздействие на разгоряченные умы сторонников священного джихада против неверных. И напрасно автобачи призывал не снижать накала борьбы. Многие поняли, что такая священная война им не нравится, что закончится она может для них совсем грустно, и моджахеды стали разбегаться по кишлакам. К Кауфману принялись приезжать послы от лидеров восстания, привозить подарки. Он писал Милютину: