Заслуга же Перовского состоит в том, что он изменил структуру сбора развединформации. По его приказу разведопросы вместо таможенников стали проводить чиновники ОПК. Кроме того, сотрудники Комиссии стали налаживать сеть постоянных информаторов из числа караванщиков и купцов. И как раз при Перовском впервые появились упомянутые выше штатные разведчики при комендантах крепостей. В 1832 году, вскоре после вступления в должность, Перовский направил в Азиатский департамент МИД письмо:

«Рассказы азиатцев бывают почти всегда неудовлетворительны по невежеству их и часто неверны по свойственной им недоверчивости, а потому весьма было бы полезно послать, по крайней мере, в Бухарию, людей образованных и свободных от предубеждений, служащих причиной неискренности азиатцев. Потребность сия кажется сделалась еще необходимее с появлением в Бухарии и Хиве двух путешествовавших англичан»[94].

Этими двумя англичанами были как раз Уильям Муркрофт и Джордж Требек. То, что русские агенты узнали об их путешествии только через почти шесть лет, показывает, как медленно распространялась тогда информация и насколько закрытым был для европейцев азиатский регион. И вот как раз тогда в Бухару был отправлен Демезон, о котором Перовский писал в отчете царю:

«Г-н Демезон не избегнул трудностей и опасностей, встречающих обыкновенно европейца в этих странах; фанатизм и недоверчивая политика азиатцев были для него на каждом шагу помехою в его действиях, но с помощью совершенного знания восточных языков и обычаев, особенно же основательным характером и осторожным обращением, чиновник сей успел преодолеть все затруднения… без чего, быть может, подвергался бы он участи английского путешественника Муркрофта, погибшего в Бухаре…»

Пограничная комиссия выполняла свои функции органа оперативной разведки, пока Российская империя не начала присоединять Среднюю Азию. Но до этого момента было еще очень далеко. Большая Игра начала выходить на новый уровень. И для Лондона, и для Петербурга становилось все более очевидно, что интересы держав противоречат друг другу, и отступать никто не хотел.

Когда 12 октября 1813 года между Россией и Персией, после сокрушительных побед Котляревского, был заключен Гюлистанский договор, вроде бы закончивший десятилетнюю войну, многие понимали — подписывается лишь временное перемирие.

Персия, конечно, не собиралась соглашаться с потерей Закавказья, и вообще, вряд ли персидский шах заключил бы этот оскорбительный для него и его страны договор, если бы не англичане, которые были советниками при дворе шаха, как сейчас сказали бы, «приглашенными бизнес-консультантами и политическими аналитиками». Они убедили шаха, что Лондон надавит на русских и что с помощью переговоров можно будет вернуть утраченные провинции. Но надавить не получилось, Россия не собиралась оставлять свои позиции в Закавказье, и русские недвусмысленно давали понять, что Англия, находящаяся за тысячи верст от региона, который для России является жизненно важным, вообще может ни на что не рассчитывать.

Англичане были оскорблены и озадачены не меньше шаха. Во-первых, Англия потратила миллионы на подготовку, вооружение и обучение регулярной персидской армии, которую разгромил Котляревский. Во-вторых, угроза Индии стала еще весомее после заключения Гюлистанского мира. Мощь русских стала еще более явной, как и слабость персов. Но англичане не отступали. Снова в качестве аналогии хочется вспомнить ситуацию в Грузии: после провала агрессии против Южной Осетии в 2008 году англосаксы Грузию из-под своей опеки не выпустили, а начали заново вооружать армию и готовить новую поросль русофобских политиков. Ничего нового.

После 1813 года в Тегеран принялись ездить английские посольства, причем не только лондонские. Ездили и представители Ост-Индской компании. Они сорили деньгами, раздавали страшно дорогие подарки, при этом Компания параллельно с политическими задачами решала и экономические: она монополизировала рынок торговли европейскими товарами в стране, особенно много приносила продажа рома. Русский генерал Алексей Ермолов, командовавший в тот момент войсками в Закавказье, Отдельным Грузинским корпусом, позднее переименованным в Кавказский корпус, писал в донесениях по поводу англичан, что «ни сей торговли, ни рассеваемых Англией денег мы ничем заменить не в состоянии».

В Персии у России не было никакой политической поддержки. А Тегеран, подстрекаемый Англией, начал подготовку к войне. Свою роль сыграло и поведение Ермолова. Дело в том, что шах нарушил принципы престолонаследия и отдал трон младшему сыну Аббасу-Мирзе, потому что старший Магомет-Али был слишком лояльно настроен к России. И генерал Ермолов, будучи полномочным послом в Тегеране, не признал от лица империи легитимность младшего наследника. Аббас-Мирза был вынужден обратиться в российский МИД и только тогда добился своего. Понятно, что после этого принц стал испытывать к Ермолову личную неприязнь.

Аббас-Мирза принялся вести тайную переписку с закавказскими ханами, финансировал войну в Дагестане, вел переговоры с Турцией о военном союзе против России. Но тут большой вопрос, насколько эти идеи были его собственными, а насколько — подсказанными лондонскими советниками. Потому что выбить Россию с Кавказа, тем более чужими руками, было для них куда принципиальнее, нежели для Аббаса. В 1818 году во время персидско-афганской войны шах послал Ермолову письмо:

«Победоносным войскам нашим всегда покровительствуют конные полки небесных сил, а потому действия неприятелей на ратном поле имеют против нас такую же силу, как звезды небесные против восходящего солнца… Пламенный меч наш, устремленный к поражению неприятеля, — есть молния, все сожигающая. И звезды светом победы освещают изображенную на счастливых знаменах наших луну…

От пыли, несущейся никем не победимой конницы нашей, место сражения померкло так, что если бы открытый сарбазами огонь не освещал его, то стрелы, лишающие жизни, не находили бы пути пронзать сердца неприятельские. Пять часов длился бой, и воюющие не различали белого и черного. Наконец, на закате солнца, от огня пушек, сокрушающих Кавказские горы, разрушилось и основание неприятельских войск. Вдруг знаменитый наш сын, Али-Мирза-хан, хороссанский валий, со своими богатырями, наподобие волн морских, напал на неприятеля, и щедрой милостью Бога и нашим счастьем зефир победы развеял кисти у знамени победоносного сына нашего: несчастное же знамя неприятеля — низверглось. При сем нападении победоносный сын наш лично устремился на Ширдаль-хана (брата афганского владетеля) и мечом, сверкающим, как молния, нанес удар ему в голову и разрубил его до самой груди, отчего тот упал с лошади, в пример прочим зрителям»[95].

В реальности все, конечно, было куда прозаичнее. И не так, как описывал шах, а совсем наоборот. Ермолов сообщал министру иностранных дел графу Нессельроде следующее:

«Хоросанцы вместе с афганцами разбили персидские войска, и урон ужаснейший. Начальствующий оными откупил свою голову большой суммой денег, и шах, хотя продолжил ему командование войсками, но, собрав большие силы, сам пошел на неприятеля. Жители Тегерана полагают, однако же, что он далеко не пойдет, опасаясь, дабы малейшая неудача под его собственным предводительством не произвела худое в народе впечатление. Невзирая, однако же, на неудачу, разглашаются ложные о победах известия и отправляются торжества. Таким образом уведомляет меня Аббас-Мирза о победе над курд-балдасами, когда имею я известия, что войска его понесли значащий урон»[96].

В 1821 году Персия, решив, что армия достаточно обкатана в стычках с афганцами, начала войну с Турцией. Опять же, вероятнее всего, сделано это было по совету английских партнеров. Во всяком случае Еромолов был в этом уверен. Когда Аббас-Мирза написал ему, что решил напасть на турок, потому что те слишком угнетают христиан, русский генерал своему начальству объяснял ситуацию так: «Но, конечно, не мщение за христиан мог иметь в виду Аббас-Мирза, владетель мусульманский. Нельзя усомниться, что в расчетах английского правительства выгоды торговли дороже крови истребленных христиан».