Китайцы содержат питейные лавочки, а вне города в нескольких местах устроены заводы для приготовления бузы. Таверны с бузой постоянно полны посетителями. Иностранцы, живущие в Кашгаре, пользуясь свободою местных нравов, необузданно предаются разврату, потому что для них, привыкших к постоянному страху деспотического абсолютизма своих владетелей, вино и женщины имеют особенную заманчивость».
В советской исторической научной и художественной литературе обычно было принято судьбу Валиханова описывать как печальную и даже трагическую. Не оцененный. Не признанный. Униженный чванством царских чиновников. Что, конечно, неправда. Да, по возвращении домой из Кашгарии он тяжело заболел. Сказались и усталость, и нервное напряжение — шутка ли, полгода жить там, где в случае разоблачения твоей головой украсят пирамиду из других отрубленных голов. И не стоит думать, что было Валиханову очень легко, раз он знал восточные языки с рождения. Потому что он уже привык говорить, писать и думать по-русски. Он долго хворал, но в начале 1860 года его вызвали в столицу по приказу Сухозанета. Его встречали торжественно, как офицера, героя и путешественника. По личному распоряжению императора Александра он был награжден орденом Святого Владимира, повышен в чине до штабс-ротмистра и оставлен служить в Генеральном штабе, где он составлял и редактировал карты Средней Азии и Восточного Туркестана, а также в Азиатском департаменте Министерства иностранных дел.
Валиханов в это время проявил себя как великий ученый-востоковед. Он первым в мире ввел в научный оборот кашгарские рукописи «Тазкира-йи Богра хан», «Тазкира-йи ходжаган». Он общался со столичной интеллектуальной элитой — дипломатами, публицистами, учеными, встречался с Достоевским, среди его петербургских друзей были поэты Майков и Полонский. Это общество, конечно, повлияло на его мировоззрение, Валиханов был, как сейчас сказали бы, сторонником либеральных ценностей. Хотя при этом и патриотом России. Тогда и такое было возможно. Он, по одной из версий, даже сотрудничал с Герценом, и во всяком случае на страницах «Колокола» публиковались статьи о казахской степи, автором которых предположительно был Валиханов.
Он был вынужден покинуть столицу — климат плохо влиял на его здоровье. Попытался участвовать в выборах на должность старшего султана Атбасарского округа, но омские власти отклонили кандидатуру Валиханова. В годы СССР обычно писали, что причиной была боязнь чиновников, что такой образованный султан-правитель станет слишком влиятельным в степи. Возможно, и так, но, видимо, была и еще одна причина — многие знали, что Валиханов в столице общался с членами общества «Земля и воля» и других околореволюционных кружков. Впрочем, он не обиделся и продолжил работать в аппарате губернатора. В это время он пишет несколько работ, среди них «Записка о судебной реформе» и «О мусульманах в Степи». Последняя работа заслуживает особого внимания. Там Чокан Валиханов очень точно определил, словно заглянув на полтора века вперед, опасность радикализации ислама в Центральной Азии. Это как раз то, с чем сегодня столкнулись правительства азиатских государств. И России, кстати, тоже. Причем к исламу мусульманин по происхождению Валиханов относился довольно критически и скептически, видя в нем опасный потенциал. Видя в нем содержание, которое при определенных условиях может оказаться взрывоопасным. Порой буквально.
«Мусульманство пока не въелось в нашу плоть и кровь. Оно грозит нам разъединением народа в будущем. Между киргизами еще много таких, которые не знают и имени Магомета, и наши шаманы во многих местах Степи еще не утратили своего значения. У нас в Степи теперь период двоеверия, как было на Руси во времена преподобного Нестора. Наши книжники так же энергически, как книжники Древней Руси, преследуют свою народную старину. Наши предания, эпосы, юридические и судебные обычаи они заклеймили позорным именем войлочной книги [киiз-кiтап; по казахскому преданию, раньше существовали старинные тексты, писанные на войлоке], а наши языческие обряды, игры и торжества они называют не иначе как бесовскими. Под влиянием татарских мулл, среднеазиатских ишанов и своих прозелитов нового учения народность наша все более и более принимает общемусульманский тип. Некоторые султаны и богатые киргизы запирают жен своих в отдельные юрты, как в гарем. Набожные киргизы начинают ездить в Мекку, а бояны наши вместо народных былин поют мусульманские апокрифы, переложенные в народные стихи. Вообще, киргизскому народу предстоит гибельная перспектива достигнуть европейской цивилизации не иначе, как пройдя через татарский период, как русские прошли через период византийский.
Как ни гадка византийщина, но она все-таки ввела христианство, элемент бесспорно просветительный. Что же может ожидать свежая и восприимчивая киргизская народность от татарского просвещения, кроме мертвой схоластики, способной только тормозить развитие мысли и чувств. Мы должны во что бы то ни стало обойти татарский период, и правительство должно нам в этом помочь. Для него это так же обязательно, как для нас спасение утопающих. Для совершения этого человеколюбивого дела на первый раз следует только снять покровительство над муллами и над идеями ислама и учредить в округах вместо татарских школ русские. Затем реакция обнаружится сама собою.
Ислам не может помогать русскому и всякому другому христианскому правительству, на преданность татарского продажного духовенства рассчитывать нельзя. Факт этот становится соблазнительно ясным, если принять во внимание отложение крымских татар во время кампании 1854 года (Валиханов имеет в виду попытку Англии и Османской империи воссоздать Крымское ханство во время Крымской войны с помощью части крымско-татарской элиты. Это к вопросу о том, чего на само деле добивался Запад во время той войны. То есть дело было не только и не столько в Крыме, а во влиянии России во всем Черноморском и Средиземноморском регионе. — Прим. авт.).
Нет никакого сомнения, что причиною отчуждения татар от русских и причиною всех плачевных явлений был магометанский пуританизм, другой причины не могло быть.
Мы далеки от того, чтобы советовать русскому правительству вводить в Степь христианство каким бы то ни было энергическим путем, точно так же не предлагаем ему преследовать ислам; подобные крутые меры ведут всегда к противным результатам.
Гонение придает преследуемой вере, как замечено не раз, еще больше энергии и жизненности. Русский раскол представляет в этом отношении поучительный пример. Но мы просим и требуем, чтобы правительство не покровительствовало религии, враждебной всякому знанию, и не вводило бы насильственно в Степь теологических законов, основанных на страхе и побоях. необходимо принять теперь же по примеру оренбургского начальства систематические меры, чтобы остановить дальнейшее развитие ислама между киргизами нашей области и чтобы ослабить, а если можно, совершенно устранить вредное влияние татарских мулл и среднеазиатских святошей»[200].
В разгар войны против Кокандского ханства Чокан Валиханов в чине штабс-ротмистра служил переводчиком, но во время взятия крепости Аулие-Ата в 1864 году русские войска после штурма допустили излишнюю жесткость в отношении мирного населения. Обычно отечественные историки стараются не упоминать подобные моменты, что выглядит странно. А между тем и в нашей военной истории есть такие позорные эпизоды. Причем во время Туркестанских походов их было немало. То есть это было не общей практикой, а скорее исключением, но, тем не менее, это было. Хотя стоит признать, что поведение русских солдат по отношению к пленным или мирному населению было результатом жестокости кочевников по отношению к пленным русским. Такие примеры есть в рассказах очевидцев, русских офицеров, например Алиханова-Аварского, Верещагина. Расправа военных над мирным населением крепости Аулие-Ата Валиханова настолько шокировала, настолько не соответствовала его представлениям о том, что такое честь русского мундира, что после нескольких споров и конфликтов с начальством он подал в отставку и вернулся в Верный.
