– Мисс Таррант, – сказал он крайне серьёзно – мне больно говорить об этом, но, похоже, вы просто испорчены.

– Испорчена? Сами вы испорчены!

– О, я знаю, какие женщины гостили в доме мисс Ченселлор, и что за группу вы представляли собой, когда любовались Бэк Бэй! Мне очень тяжело думать об этом.

– Мы представляли собой милую, интересную группу, и если бы у нас была свободная минута, мы бы сфотографировались, – сказала Верена.

Это заставило его спросить, приходилось ли ей когда-либо фотографироваться. И она ответила, что, когда вернулась из Европы, позировала фотографу, и в некоторых магазинах Бостона сейчас можно найти её портрет. Она рассказала об этом просто, без ложной скромности и с долей уважения к этому событию, как будто оно может иметь какое-то значение. И когда он сказал, что должен купить одну из этих фотографий, как только вернётся в город, ответила лишь:

– Что ж, выбирайте лучшую!

Он надеялся, что она предложит подарить ему свою фотографию с автографом – такое приобретение было бы для него приятнее всего. Но, похоже, это не пришло ей в голову в тот момент, а после она уже думала о чём-то другом. Это подтвердило восклицание, внезапно сорвавшееся с её губ в тишине:

– Что ж, это доказывает, что я приношу большую пользу!

И так как он посмотрел на неё непонимающим взглядом, пояснила, что имеет в виду свой небывалый успех на конвенции.

– Это доказывает, что я приношу большую пользу, – повторила она, – и это всё, что имеет для меня значение!

– Польза хорошенькой женщины в том, чтобы составить счастье честного мужчины, – сказал Рэнсом с нравоучительностью, которой предпочёл бы избежать.

Это замечание заставило её остановиться посреди тротуара, глядя на него сверкающими глазами:

– Послушайте-ка, мистер Рэнсом, знаете, что я только что поняла? – воскликнула она. – Ваш интерес ко мне вовсе не соперничество – ни капли! Это личный интерес!

Она всё же была невероятной девушкой. Она могла сказать такие слова без следа смущения на лице и без малейшего кокетства или любой другой попытки заставить молодого человека сказать больше.

– Мой интерес к вам… мой интерес к вам, – начал он. Затем смешался и внезапно выпалил. – От этого вашего открытия он не стал меньше!

– Что же, это и к лучшему, – продолжила она, – значит, нам не нужно спорить.

Он засмеялся над тем, как она урегулировала этот вопрос. В этот момент они подошли к разномастной группе всевозможных зданий: часовен, общежитий, библиотек, залов, которые, рассеянные среди стройных деревьев, на пространстве, защищенном лишь низенькой изгородью (ибо Гарварду неведомы ревность и достоинство высоких стен и охраняемых врат) представляли собой величайший университет штата Массачусетс. Окрестности колледжа пересекало множество узеньких дорожек, по которым в определённые часы дня порхали из одного здания в другое тысячи студентов с книгами зажатыми подмышками. Верена знала здесь каждую тропинку, как она сказала своему спутнику. Это был не первый раз, когда она приводила восхищенного посетителя полюбоваться образцами местной архитектуры. Бэзил Рэнсом, следовавший за ней от одного здания к другому, восхищался ими всеми, а некоторые счёл чрезвычайно странными и заслуживающими внимания. Совершенные линии зданий из старого красного кирпича особенно радовали его глаз. Послеполуденное солнце желтело на их гостеприимных лицах. Из окон выглядывали цветочные горшки и яркие шторы. На всём была печать схоластического покоя, и молодой миссисипец чувствовал дыхание традиций и древности.

– Вот место, где мне следовало быть, – сказал он своему очаровательному гиду. – Я бы прекрасно провёл время, если бы у меня была возможность учиться здесь.

– Да. Я думаю, вы чувствуете себя как дома везде, где собраны древние предрассудки, – ответила она не без лукавства. – Я знаю по тому, каких взглядов вы придерживаетесь в отношении нашего движения, что вы разделяете суеверия старых книжников. Вам следовало бы учиться в одном из тех действительно средневековых университетов, которые мы видели по ту сторону океана, в Оксфорде, или в Геттингене, или в Падуе. Вы бы прямо-таки слились с их духом.

– Ну, я не так уж много знаю об этих старых прибежищах, – ответил Рэнсом. – Я думаю, для меня было бы вполне достаточно этого. Кроме того, у него есть преимущество – ваш дом находится неподалёку.

– О, я не думаю, что в таком случае мы бы часто видели вас в моём доме! Сейчас вы посетили нас, так как живёте в Нью-Йорке, но если бы вы жили здесь, то не сделали бы этого. Так всегда бывает, – и с этим философским замечанием Верена устремилась в библиотеку, в которую ввела своего спутника с видом человека, имеющего доступ к святыне.

Это здание, уменьшенная копия Королевской часовни большого Кембриджа, оказалось весьма впечатляющим. И чем дольше он стоял там, в светлой, теплой тишине, которая, казалась пропитанной запахом старой типографской краски и потрёпанных переплётов, и смотрел вверх, на высокие светлые своды над тихими и полными книг галереями, альковами и столами, и застеклёнными витринами, в которых таинственно блестели редкие сокровища, на бюсты благотворителей и портреты великих людей, на склонённые головы работающих студентов, и слушал тихий скрип под ногами проходящих посыльных – чем дольше впитывал в себя всё богатство и мудрость этого места, тем болезненнее чувствовал он сожаление о возможности, которую упустил. Но он воздержался от того, чтобы выразить его вслух, так как оно было слишком личным. Верена, тем временем, представила его молодой леди, своей подруге, которая, как она объяснила, работает над каталогом. Мисс Кэтчинг быстро представилась, поприветствовав Верену тихо, но сердечно, и вскоре принялась объяснять Рэнсому тайны каталога, который состоял из множества маленьких карточек, расположенных в алфавитном порядке в огромных шкафах с выдвижными ящиками. Рэнсом был глубоко заинтересован и, следуя вместе с Вереной за мисс Кэтчинг, которая милостиво согласилась показать здание во всём великолепии, отметил про себя натуральные локоны девушки и её изысканную нервозность, и пришёл к выводу, что она является типичной женщиной Новой Англии. Верена сообщила ему, что она тоже принадлежит к их движению, и в какой-то момент он испугался, что его спутница выдаст его за одного из их гонителей. Но в манерах мисс Кэтчинг и в атмосфере высоких залов было что-то такое, что делало неуместными громкие шутки и, кроме того, если бы ей даже предоставили эту информацию, она бы не знала, под какой буквой её поместить в каталог.

– Здесь осталось ещё одно место, но привести миссисипца туда было бы бестактностью, – сказала Верена после этого. – Я имею в виду великолепное здание, которое возвышается над другими, – то большое здание с красивыми башенками, которые видны отовсюду.

Но Бэзил Рэнсом был наслышан о великом Мемориал-холле и знал, что за воспоминания он хранит, и, хуже всего, то, что он должен был испытывать там. Богато украшенное, возвышающееся над другими здание было прекраснейшим произведением архитектуры, которое он когда-либо видел, и возбуждало в нём всё большее любопытство вот уже полчаса. Он думал, что в нём многовато кирпичей, но это крепкое, точёное, украшенное башнями, величественное здание не походило ни на одно из виденных им прежде. Оно не казалось потрёпанным – оно выглядело солидным, это здание, занимавшее огромную площадь, и источающее величие в зимнем воздухе. Оно было отдалено от остальных построек колледжа и стояло на собственном треугольнике зелёного газона. Когда они подошли к нему, Верена вдруг остановилась, решив снять себя ответственность:

– Учтите, если вам не понравится то, что там внутри, я здесь ни при чём.

Он посмотрел на неё с улыбкой:

– Там есть что-то против Миссисипи?

– Ну, нет, не думаю, что он упоминается. Но там превозносятся наши павшие солдаты.

– Наверное, там сказано, что они были храбрыми.

– Да, на латыни.

– Что ж, они такими и были – в этом я кое-что понимаю, – сказал Бэзил Рэнсом. – Мне должно хватить смелости увидеть их – ведь это не в первый раз.