Мы назвали ее Пулей, такая она была мелкая и юркая. Да и оружейную традицию – после РПГ – имело смысл сохранять.

– Ну что, Пуля, тебе лучше?

Припухлость на шее почти рассосалась. Теперь ее можно было гладить по голове, не причиняя боли. Я поднял ее и поставил на землю у своих ног. Наузад, РПГ и Джена не сводили с нее взгляда.

Малышка Пуля понюхала землю, слегка пошатываясь, и тут же снова уселась.

Собаки в вольере тихонько заскулили.

– Что, подружка, рановато тебе еще в большой мир?

Я опять взял ее на руки и вернул в коробку. Толстый кусок ветчины должен был послужить ей утешением.

Сочельник начался в точности так же, как любой другой день за последнюю неделю – с дождя.

Мокрые рождественские украшения висели повсюду – на окнах, в дверных проемах, и смотрелись довольно уныло. Непрекращающаяся морось позаботилась об этом.

Я вышел на грязный двор базы, в тысячный раз кляня себя за то, что не взял резиновые сапоги. Кожаные ботинки не успевали просохнуть. Я ощущал, как влага просачивается в швы, уже через пару минут после того, как их надевал. На нашем местном черном рынке сухие, теплые шерстяные носки были сейчас самым ходовым товаром.

Я подошел к новому загону, который мы сделали для собак. Змеиные укусы заживали хорошо, Пуля чувствовала себя отлично, и хотя первые пару дней у нее не было аппетита, сейчас она наворачивала за двоих.

Как только она достаточно окрепла, чтобы гулять по двору, мы решили переселить ее к остальным. У собак тут же началось веселье: все нюхали друг друга, носились, весело тявкали и играли, пока Джене все это не надоело и она не ушла спать.

Зато РПГ еще долго носился с Пулей. Малышка вымоталась настолько, что свалилась с ног, тяжело дыша, и заснула на месте, свернувшись клубочком. Но стоило ей отдохнуть, и игрища начались заново.

РПГ был счастлив, наконец-то у него появилась подружка. Наузад снисходительно наблюдал за ними со своего атласного ложа.

Дэйв, разумеется, мне не поверил, что это не я притащил Пулю снаружи, но это не помешало ему влюбиться в нее с первого взгляда. И это было взаимно: крошка мчалась к ограде, стоило Дэйву показаться на горизонте.

– Иди сюда, покажи мне шею, – подзывал ее Дэйв, и Пуля тут же радостно трусила к нему, садилась у ног и позволяла прощупать ранку. Обсуждать тут было нечего, Пуля присоединилась к нашему собачьему семейству.

Через пару дней стало ясно, что в конструкции вольера придется все поменять: нам нужно было три отдельных загончика с доступом к нише в стене.

Наузада нужно было отделить от Пули и РПГ, потому что его раздражали их постоянные игры и суета. Наузад с РПГ пару раз уже серьезно «поговорили», и мы решили, что их лучше держать порознь. И хотя прежде они были не разлей вода, теперь обоих вполне устраивало оказаться в разных частях вольера. По крайней мере, у всех была своя территория, и я мог не стоять на страже каждый раз во время кормления. Достаточно было отпереть калитку и просунуть миску внутрь.

Одно время я думал приучить их сидеть, пока я раздаю еду, но дрессировка требовала времени, а его мне катастрофически недоставало.

Джена однозначно была в группе «мамочкой». Ей нравилось сидеть в своем загончике и наблюдать за всем, что происходит вокруг. Дома я успел почитать в Интернете про роды у собак. Там говорилось, что кормящая сука нуждается в личном пространстве. Так что отдельный вольер и здесь оказался кстати.

Все четверо не сводили с меня глаз, пока я накладывал им еду. Теперь я и сам не мог понять, почему мы сразу не устроили собак именно здесь. Любимым местом Наузада стали мешки с песком, приваленные к сетке. Он возлежал на них, снисходительно наблюдая за тем, как дурачатся соседи. Иногда он лениво погавкивал, когда РПГ с Пулей слишком разыгрывались, как будто призывал их вести себя потише.

Я как раз закончил уборку в вольерах, когда послышался знакомый звук летящего снаряда.

– Опять двадцать пять, – в сердцах бросил я и устремился прочь. Собаки тут же расползлись по укрытиям. Никому из них не нравилось находиться при обстреле снаружи.

Следующие два часа я провел на северном наблюдательном пункте, помогая нашим разбираться с талибами, которые любой ценой пытались добраться до базы. Появление американского военного вертолета, выпустившего две ракеты по позициям противника, мы встретили одобрительными возгласами. Радость оказалась недолгой: талибы в ответ ухитрились выстрелом из зенитки зацепить пилон подвески вооружения вертолета. Это переполнило чашу терпения, и было принято решение звать на помощь «взрослых парней» – в данном случае, бомбардировщик Б1, который должен был сбросить на огневую точку талибов 7000-фунтовый подарок.

Я знал, что сейчас последует, когда мы слушали по радио тридцатисекундный отсчет. И также я знал, что собаки, которые прятались сейчас в своих тесных кладовках, понятия не имели про взрыв. Но я ничем не мог им помочь.

Хотя я к этому готовился, ударная волна от зоны поражения, расположенной менее чем в тысяче метров, застала меня врасплох. Страшно было представить, какая паника началась у собак, когда отголоски взрыва разнеслись по всей долине, отражаясь от гор.

Облако в форме гриба медленно вырастало во влажном воздухе. О том, что стало с талибами, я не хотел и думать. Я не испытывал к ним жалости после того, как погиб морпех Уотсон.

Постоянные перестрелки с противником привели к тому, что нам стало сильно не хватать боеприпасов. Требовалась масштабная допоставка.

Чтобы привезти все необходимое, пришлось бы десять раз гонять транспортный вертолет, но такой возможности у штаба не было. По итогам, было принято решение, что с самолета «Геркулес C130» в пустыню над Наузадом будут сбрасывать грузовые поддоны. Босс поручил мне отправиться в пустыню, найти и оборудовать подходящее место, а потом сообщить об этом пилоту.

Я смог навестить собак только в восемь вечера, и то всего на пару минут. Глаза слипались, я едва стоял на ногах. Покормив всех четверых, я зашел в вольер к Наузаду и сел у стены, упираясь спиной в холодную и влажную глинобитную стену. Наузад подошел и сел рядом. Я чесал обрубки ушей, а он тыкался лбом мне в ладонь. Мы просидели так еще немного. Я поставил будильник, чтобы он поднял меня через двадцать минут, и сам не заметил, как начал клевать носом. Проснулся я весь дрожа, с таким ощущением, будто вырубился всего секунд на десять. Наузад все еще сидел рядом. Я неохотно поднялся, преодолевая дремоту. Ночь обещала быть бесконечной.

Рождественская ночь, одна минута первого. Пилот все рассчитал идеально. В ту же секунду, как я нажал на кнопку, чтобы сработал инфракрасный маркер, указывавший точку сбрасывания, в небе послышался низкий гул подлетающего «Геркулеса». Вскоре гул превратился в оглушительный рев, и громадный транспортник пролетел у нас прямо над головой – так низко, что мне сделалось не по себе.

Когда разгрузчик выбросил тяжелые груженые поддоны в пустоту ночного неба, я внезапно осознал, что С130 куда ближе к земле, чем мы думали.

Возможно, сторонний наблюдатель счел бы это комичным, но нам в тот момент было не до смеха: мы стояли посреди зоны выброски, и прямо на нас опускались на парашютах четырнадцать деревянных ящиков с боеприпасами.

– Черти! Бежим! – проорал я Джону.

В тусклом свете молодой луны невозможно было точно определить, как высоко над землей находится груз, но я надеялся, что у нас есть хотя бы пара секунд, пока не грохнутся первые ящики. Каждый весил не меньше двух тонн, и оказаться под одним из них нам совершенно не улыбалось.

Я поскользнулся на мокрой глине и отчаянно пытался восстановить равновесие, когда сзади упал первый поддон.

Джон пыхтел рядом, пытаясь отдышаться. Мы оба стояли, упираясь ладонями в колени, как гребцы после олимпийских соревнований.