Я указал Стиву, в какую сторону посмотреть. Там стояло единственное здание, оставшееся неповрежденным. На стенах до сих пор сохранилась побелка, оно выглядело слишком роскошным для этого квартала. Там, где шрапнель отбила внешнюю облицовку, проглядывала кирпичная кладка. Металлические оконные рамы и балкон на втором этаже наводили на мысль, что когда-то тут жили состоятельные люди. Но когда мы прошли вдоль невысокой ограды, окружавшей дом, стало ясно, что этот фасад – всего лишь иллюзия.

Задней части у дома не осталось. На этом месте зияла воронка, окруженная кусками вывороченной глины, разлетевшимися по кругу от места взрыва.

Я покачал головой, заметив, как у Стива поникли плечи от этого зрелища. Хаос и разрушения, наносимые бомбардировками с воздуха, порой навевают самые мрачные мысли.

Чем дальше мы продвигались на восток к Талибской магистрали, тем очевиднее становилось, что когда-то здесь велись ожесточенные бои. Нам то и дело попадались на пути воронки и разбомбленные здания. От окон, там где они были, остались лишь покореженные рамы. Вместе с нашим патрульным псом мы шли по городу-призраку.

Кэп по рации дал приказ сделать остановку, и я воспользовался этим, чтобы осмотреть ближайшее строение. Дверь была выбита, глинобитные стены изнутри испещряли следы от пуль. Я развернулся и посмотрел в прямо противоположную сторону, где горделиво высилась вершина холма. Скорее всего, огонь вели именно оттуда. Судя по размеру пуль, здесь поработал снайпер.

Мы пытались нарисовать себе картину перемещений талибских отрядов, поэтому патрулям было поручено проверять дома и искать следы пребывания противника: выброшенные коробки из-под патронов, гильзы у открытых окон, откуда открывался бы вид на холм или нашу базу.

Парни несли караул снаружи, а я, держа оружие наготове, осторожно проник в то, что оставалось от одноэтажной постройки. Комната с белеными стенами оказалась почти пустой. В дальнем углу валялся опрокинутый стул. Самым удивительным оказалась слегка надорванная фотография на стене с изображением горного шале среди альпийских лугов. Присмотревшись, я понял, что это рекламный плакат какой-то швейцарской турфирмы.

Такое встречалось мне не впервые. Мы уже видели подобные картинки в бывших магазинах и жилых домах. Я подумал, что надо будет спросить у Гарри, почему местные так помешаны на видах Швейцарии.

Я обошел всю постройку, перебрался через груду мусора на месте обрушившейся задней стены. Не похоже, чтобы тут хоть кто-то был после того, как дом покинули владельцы.

Последняя комната находилась на задах разбомбленного дома; стены были выкрашены белой краской, на полу лежал большой яркий ковер, у задней стены стоял стол, накрытый красной скатертью. По центру стола стояло единственное украшение – небольшая пестрая коробочка примерно в два дюйма высотой. Мне стало любопытно, но мы все были наслышаны о минах-ловушках, поэтому двигался я крайне осторожно. Больше всего это напоминало самодельный алтарь. Я аккуратно приподнял длинную скатерть, но под столом обнаружилось лишь несколько красных подушек типа тех, на каких преклоняют колена в мечети.

Я выпрямился и осторожно заглянул под крышку шкатулки. Там лежала книга в простой красной обложке – Коран. Я открыл ее, перелистал пару страниц наугад. Сам не знаю, что искал, ведь я все равно не понимал, что там написано. Но в том, что это именно Коран, я не сомневался. Зачем бы еще его тут оставляли? Он был принадлежностью этого дома.

Я бережно закрыл книгу и шкатулку. Хотелось надеяться, что владельцы дома когда-нибудь смогут сюда вернуться.

Патруль уходил все дальше от базы, и мы наконец оказались в обитаемой части города. Стиву еще предстояло познать весь восторг знакомства с детворой, требующей ручек, карандашей, конфет и готовой стащить все, что не привинчено к тебе намертво.

– Надо же им что-то дать? – прокричал он мне в полном отчаянии, когда мы завернули за угол и обнаружили троих малышей, с любопытством следивших за нашим приближением из-за потрескавшейся калитки. На старшей девочке были голубые шаровары и длинная просторная рубаха синего цвета, на голове красовался ярко-розовый платок. Мальчишки были коротко стрижены. Они тянули руки и попрошайничали, как обычно.

Я бросил Стиву несколько леденцов.

– Отдай и быстро уходи.

Я знал, что он сейчас чувствует, мы все через это прошли. Отчаяние, когда смотришь беспомощным детям в глаза и понимаешь, что ничем им не сможешь помочь. Эти дети, рожденные на войне, не знали о ней ничего, они не просили рождаться здесь и ничего не могли изменить.

Чуть дальше стояли несколько мужчин, они смотрели в нашу сторону и смеялись.

– Гарри, можешь их спросить, что тут смешного?

Гарри обернулся и поглядел на группу в одинаковых голубых балахонах, с одинаковыми черными бородами, доходившими до груди.

– Тут и спрашивать нечего, – ответил он. – Они над нашим новым другом смеются.

Гарри указал на Душмана, который сидел и терпеливо ждал, пока ближайший к нему морпех встанет и продолжит движение.

Я и забыл, что пес все это время шел за нами. Наверное, для местных это и впрямь смотрелось забавно.

Мы повернули за угол. Эта новая улица оказалась настолько широкой, что на обочине обнаружился криво припаркованный, раскуроченный внедорожник. И тут за спиной послышался звук мотора. У нас был приказ останавливать и досматривать все автомобили, что для меня было дополнительным бонусом – по очень личным причинам, понятное дело.

Я сообщил боссу по рации, что мы проверим машину, и группа заняла позиции как раз к моменту, когда грузовик вынырнул из-за угла. Обнаружив впереди вооруженных морпехов, водитель вынужден был остановиться.

По внешнему виду машины я сразу понял, что мы тормознули местного лихача. Кабина была вся разрисована изнутри узорами, напоминавшими мозаику, там же красовалась выцветшая фотография какой-то мечети в горах.

На бампере висели сотни блестящих металлических сердечек на цепочках, и, как вишенка на торте – имя водителя было написано поперек ветрового стекла. Сразу было ясно: хозяин до безумия гордится своим авто.

Пока Гарри разговаривал с водителем, двое моих ребят проверили груз в кузове. Среди аккуратно сложенных домашних пожитков и предметов мебели обнаружились два надежно привязанных тощих козла.

– Куда он едет, Гарри? – спросил я, обойдя машину кругом.

– Говорит, что перевозит семейство в Лашкар-Гар, – ответил переводчик.

– С чего вдруг?

Обменявшись с водителем еще парой реплик, Гарри пояснил:

– Говорит, тут слишком опасно – британцы, талибы…

– А он талибов видел? – Я должен был задать этот вопрос, хотя заранее знал, что ответом будет «нет».

– Гарри, спроси его, пожалуйста, не сделает ли он одну поездку для меня? Я хорошо заплачу.

Гарри перевел мой вопрос, но уже по тому, как мужчина замахал руками, стало ясно, что он не согласится.

– Нет, Пенни Дай, говорит – слишком опасно.

Всех немногих водителей, которые нам встречались за время патрулирования, я спрашивал об одном и том же, и ответ всегда был один. Никто не хотел мне помочь, даже за американские доллары.

Я помахал водителю на прощание, и мы пошли дальше. Безнадежность охватила меня.

Но ведь должен был найтись кто-то, кто отвезет собак в Кандагар!

– Черт, да где же они? – прокричал я Дэйву, по второму разу проверяя вольер.

– Понятия не имею, – в отчаянии ответил он.

Мы с ним как обычно пришли покормить собак после завтрака. В кои-то веки времени было вдосталь, и мы уже предвкушали радостную встречу с Тали и ее щенками. Но, к нашему ужасу, я обнаружил, что в грязной коробке, служившей им домом, никого нет.

– Черт подери.

Наузад и остальные псы лаяли и скакали у сетки, изнывая от нетерпения, им тоже хотелось есть. Их ожидало разочарование: сперва мы должны были отыскать щенят.