Наконец мы добрались до места, отмеченного на карте. Этот участок пустыни ничем не отличался от любого другого вокруг. Сзади меня похлопали по плечу.

Я обернулся к Дэну, которого прозвали Большим Дэном, потому что в нем было больше шести футов росту. Он протягивал мне два кусочка желтой губки.

– Пригодится, сержант. – Он переложил беруши в мою протянутую ладонь.

Дэн был прав.

Я посмотрел на ствол тяжелого пулемета в паре дюймов от своего правого уха. Стреляла эта штука с оглушающим грохотом, даже когда она была на холме, а мы у себя на базе. Страшно было представить, как тяжко придется нашим барабанным перепонкам, если придется вступить в бой. Я засунул затычку в правое ухо и понадеялся, что у талибов сегодня выходной.

Ветер стих, жара стояла удушающая. Через пару минут после того, как мы остановились, я уже чувствовал, как по спине побежали ручейки пота. Я поднес руку к глазам и стал осматривать окрестности, остальные двое делали то же самое. Мы жевали желейные конфеты, ждали и наблюдали за городскими окраинами.

Мы и две другие машины были прикрытием для тех ребят, кто патрулировал сегодня город. Случись там что – мы должны были сразу прийти на помощь.

Парни медленно продвигались вперед. Я щурился на солнце и смотрел, как они преодолевают подъем к северу от нас. Для большинства местных машин этот склон был непреодолимым.

На таком расстоянии пустынный камуфляж отлично работал, на фоне потрескавшихся грязно-желтых стен людей было почти не разглядеть. Стены были футов двадцать в высоту и от двух до трех футов в ширину, такое впечатление, что они здесь стояли всегда. Нам говорили, они такие прочные, что выдерживают попадание из любого автоматического оружия, и для нас на базе это было идеальное укрытие, но это также означало, что и талибам было удобно за ними прятаться. Собственно говоря, за стенами такой толщины мог собраться весь Талибан Гильменда, а мы бы даже ничего не заподозрили.

Однако от орд наузадских детишек, которые собрались поглазеть на патруль, укрыться было невозможно. Из-за этого парни продвигались вперед невыносимо медленно.

По всей провинции Гильменд морпехи уже научились опасаться этих маленьких воришек: где бы ни проходил патруль – в деревне или небольшом городке, – эти тощие, полураздетые сорванцы перебегали от одного человека к другому без всякого страха, пытаясь стащить все, что плохо лежит.

В прицел винтовки я смог разглядеть бородатых мужчин в просторных одеждах, невозмутимо наблюдавших за патрулем с крыш, в добром километре дальше к северу. У кого-то были черные тюрбаны, у кого-то белые. Еще дальше к северу над тремя высохшими деревьями развевался белый флаг – племенной символ гильмендских талибов. Но пока никаких людей, размахивающих оружием, я разглядеть не мог, да и если бы увидел – чтобы попасть с такого расстояния, нужен был лучший на свете снайпер.

Дома к северу были точно такими же убогими глинобитными строениями, как и везде. Вход в квартал охраняли ржавые десятифутовые стальные ворота.

Я с удивлением заметил нескольких женщин, с головы до ног замотанных в черное. Вероятно, их тоже выманило наружу любопытство: не каждый день чужаки расхаживали по их кварталу. Я поймал себя на мысли, что вижу женщин впервые за четыре недели.

Глядя на них, я не мог удержаться от сочувствия: у них была очень нелегкая жизнь, однако никакой другой они не знали. Но все эти культурные и религиозные сложности были для меня делом слишком запутанным, чтобы я мог или хотел в этом разбираться.

Внезапно слева от женщин я заметил какое-то движение. Маленький растрепанный черноволосый мальчишка с радостной улыбкой гонял по двору старую велосипедную шину. Задача была в том, чтобы не дать ей упасть на неровной земле. Что-то подобное я видел по телевизору давным-давно, еще в детстве. Несколько секунд я был полностью поглощен тем, как мальчишка в длинных полотняных штанах и выцветшей рубахе палкой подгоняет колесо, и пытался представить, что было бы, окажись у него в руках X-box или iPod, без которых не могут обойтись его сверстники на Западе.

То и дело у меня в наушниках звучали донесения по текущей ситуации. Я отслеживал данные по карте, лежавшей у меня на коленях, и мысленно вычеркивал все достигнутые задачи.

– 2 °C, A5 есть.

– 21A, B6 есть.

– 0A, вызывает Холм, все чисто, прием.

– 0A, вас понял, конец связи.

– 2 °C, объект на крыше рядом с K7, прием, – сообщил я в свою очередь всем, кто меня слышал.

– Вас понял, 2 °C, следим, конец связи.

– 22B на Эксетер, прием.

– Это нам! – крикнул я Стиву и тут же передал команду по рации двум другим машинам, чтобы они начинали движение.

Стив завел мотор, и мы рванули вперед. Остальные джипы последовали за нами, чтобы как можно скорее добраться до новой точки. Пока автомобиль ехал по рытвинам и ухабам пустыни, Дэн был вынужден стоять, как римский колесничий в Колизее. Он направлял здоровенный пулемет то в одну сторону, то в другую, чтобы прикрывать нас в случае опасности.

Талибы могли начать стрелять из любой части города, во внешних стенах было полно трещин и бойниц.

Я смотрел на наш патруль и втайне радовался, что сегодня мы работаем группой поддержки: нелегко было таскать на себе все снаряжение по такой жаре.

По плану, патруль должен был обойти значительную часть города на севере, после чего вернуться на относительно безопасную базу. Чтобы попасть в восточные районы города, приходилось пробираться по необитаемым, узким, вызывающим приступ клаустрофобии улочкам.

– Смотреть в оба! – прокричал я, чтобы меня было слышно за шумом мотора машины, хотя парням мое предупреждение было ни к чему, они и без того знали, что делать.

Стив, не отвлекаясь от дороги, знаком показал, что все в порядке. Сейчас был опасный момент. На таких дорогах, откуда некуда деться, легко устроить засаду. Очередь из АК-47, выпущенная по машине человеком, укрывшимся среди развалин, могла серьезно испортить нам день.

Мы ехали на полной скорости мимо опустевших лавчонок и деревянных прилавков с грязными и рваными навесами, хлопавшими на ветру.

Видимо, здесь когда-то был небольшой базар, а сейчас осталась только безлюдная улица выбитых дверей и пустых обещаний. Иссохшая земля перед отдельно стоящим трехэтажным зданием была вся в пятнах бензина. Ржавые запчасти от мотоциклов валялись тут и там. Проезжая мимо обвалившегося стола под сухим камышовым навесом, я задумался, чем тут могли торговать. Вокруг стола виднелись перевернутые пустые глиняные миски. Пару лет назад я ездил в Марокко, чтобы подняться на гору Джебель Тубкаль, самую высокую в Северной Африке. В центре Марракеша мы попали на старый рынок, расположенный на площади Медина. Там были сотни, если не тысячи узеньких проулков с лавочками, где торговали всем подряд, от ароматических трав и фруктов до черепах и ящериц в клетках. Тянулись ряды кожаных изделий, прилавки и стены были украшены тонкой резьбой.

Контраст с тем, что мы видели сейчас вокруг себя, был разительным. Здесь никто ничего не продавал и, скорее всего, не будет продавать еще долгое время после того, как я вернусь домой. Единственное, чем пахло в воздухе, это какой-то гнилью, порывы ветра доносили до нас эту вонь. Мне было жаль жителей Наузада: первым всегда страдает мирное население.

Пока мы двигались к югу, я восхищался плетеной вязью улочек, отходивших от центрального перекрестка. То тут, то там мелькали стайки ребятишек, как правило, плохо одетых и босоногих. Они смотрели на нас, не отходя далеко от жилых домов. Новости по городу разносились быстро. Дэн махал детям рукой, как будто он был футболистом из одержавшей победу команды, который с кубком вернулся домой. Мальчишки несмело махали в ответ, потом удирали домой, заливаясь смехом.

Мы добрались до следующей позиции и поставили машины в оборонительный порядок, пока я сообщал патрулю наше новое местонахождение.

Пока мы дожидались, чтобы ребята проделали пешком свою часть пути, я осматривался по сторонам. Среди какого-то мусора на небольшой площади, где мы стояли, я заметил стаю бродячих собак.