– Я подписала через агента. – (Откусывая от тоста и принимаясь недоверчиво жевать.)

– Я хотела быть здесь. Потом он поехал в Нью-Йорк вместе со мной. Не работал тогда. А дальше они начали что-то готовить. К выборам Обамы. Что-то они такое затеяли.

– Что?

– Не знаю. А знала бы, не сказала, потому что обещала молчать. Я просто с головой ушла в книгу. Он стал появляться реже. Потом вообще перестал появляться.

– Тебе хочется его вернуть?

Холлис молча пожала плечами.

– С тобой непросто, ты знаешь? – сказала Хайди.

Кивок.

– Надо бороться. – Хайди встала и, войдя в ванную, выплеснула кофе с виски в раковину. Потом вернулась и налила себе новый. – Чувствуешь себя в подвешенном состоянии?

– Да.

– Это не дело, – сказала Хайди. – Позвони ему. Провентилируй ситуацию.

– Нет.

– Телефон его есть?

– Только для экстренных случаев.

– В каком смысле?

– Если у меня будут неприятности из-за знакомства с ним.

– Все равно позвони.

– Нет.

– Ну и дура. А это еще что за херомундия? – (Ошалело глядя в открытую дверь ванной.)

– Твой душ.

– Шутишь.

– Подожди, когда увидишь мой. А в коробках что? Бетонные плиты?

Коробки так и стояли у стены, где она их поставила вчера, когда забрала у Роберта.

– Прах, – ответила Хайди. – Из крематория.

– Чей?

– Джимми. – (Джимми был бас-гитаристом «Ночного дозора».) – Некому было забрать. Он всегда говорил, что хочет лежать на кладбище в Корнуолле, помнишь?

– Нет, – ответила Холлис. – Почему в Корнуолле?

– Понятия не имею. Может, потому что меньше всего похоже на Канзас?

– Много как-то праха.

– Еще мамина урна.

– Твоей матери?

– Все руки не доходили захоронить. Убрала в подвал вместе с гастрольными вещами. Не могла же я оставить их у муйла? Отвезу обе в Корнуолл. Все равно у Джимми матери не было.

– Ясно, – ответила Холлис, не зная, что сказать.

– Где этот Корнуолл, кстати?

– Я тебе покажу. На карте.

– Пошла я нахер в душ, – объявила Хайди.

Кабинет Бигенда, куда наконец провели Милгрима, был без окон и неожиданно маленький. Может, это и не был лично его кабинет. По крайней мере, рабочим кабинетом помещение не выглядело.

Молодой швед, провожавший Милгрима, положил на деревянный стол серую папку и тихо вышел. Стол был совершенно пустой, если не считать помпового ружья, по виду – из замороженного клубничного йогурта.

– Что это? – спросил Милгрим.

– Макет одного из первых совместных продуктов «Тазер интернешнл», который выпускает электрошокеры, и «Моссберга», который делает помповики. – На Бигенде были прозрачные одноразовые перчатки из тех, что продаются рулонами, как полиэтиленовые пакеты. – Оружие подчинения.

– Подчинения?

– Так они его называют. – Бигенд одной рукой взял помповик и покрутил, чтобы показать Милгриму с разных сторон. На вид ружье было невесомым. Полым, из какого-то пластика. – Я пытаюсь понять, аналогично ли это тому, что Роберто Кавалли моделирует тренчкот для H&M.

– Меня засекли, – сказал Милгрим.

– Что? – Бигенд поднял взгляд.

– Сегодня утром меня сфотографировала полицейская.

– Что за полицейская?

– Американская китаянка. Одета как учительница воскресной школы. На свитере вышит флаг Южной Каролины.

– Сядьте, – сказал Бигенд.

Милгрим сел, примостив на колени пакет из «Хакетта».

– Откуда вы знаете, что она из полиции? – Бигенд снял перчатки, смял и бросил на стол.

– Просто понял. Не обязательно из уголовной, хотя тоже не исключаю.

– Вы ходили по магазинам. – Бигенд смотрел на пакет. – Что купили?

– Брюки. И рубашку.

– Мне сказали, Ральф Лорен покупает одежду в «Хакетте». Исключительно сложная концептуальная информация. Вне зависимости от того, верна ли она. – Он улыбнулся. – Вам нравится делать там покупки?

– Не понимаю этого, – ответил Милгрим. – Но мне нравятся их брюки. И некоторые рубашки, что попроще.

– Чего вы не понимаете?

– Про англичан и футбол.

– В каком смысле?

– У них это всерьез? У «Хакетта»?

– Вот за это я вас и ценю. Вы без усилий зрите в корень.

– Так всерьез?

– Некоторые считают, что двойное отрицание равносильно утверждению. Где эта женщина вас сфотографировала?

– В кофейне возле гостиницы. Севн-Дайлс.

– И вы сообщили…

– Вам.

– Не говорите больше никому. Кроме Памелы. Я ей скажу.

– Оливеру не говорить?

– Нет, – ответил Бигенд. – Оливеру ни в коем случае. Вы с ним сегодня разговаривали?

– Он велел мне оставить телефон в номере, включенным и на зарядке. Сказал, что должен его перепрограммировать. Я еще туда не возвращался.

Бигенд уставился на розовый помповик.

– Почему он розовый? – спросил Милгрим.

– Сделан на три-дэ-принтере. Не знаю, почему там все розовое. Наверное, цвет по умолчанию. Телефоны – проект Оливера. Поэтому не забывайте, что вас могут прослушивать, будь то разговор, эсэмэс или мейл. Впрочем, мы в Англии, а здесь так и так могут прослушивать всё.

– Вы не доверяете Оливеру?

– Не доверяю, – ответил Бигенд. – А пока продолжайте заниматься своими делами, будто не заметили, что вас сфотографировали.

– А какие именно у меня дела?

– Вам понравилась Холлис Генри?

– Она мне показалась… знакомой, что ли.

– Она пела в рок-группе. «Ночной дозор».

Милгрим вспомнил большую черно-белую фотографию. Плакат. Холлис Генри (моложе, чем сейчас) стоит, поставив на что-то ногу, коленкой вперед. Узкая твидовая мини-юбка, преимущественно из распоротых швов. Где он это видел?

– Вы будете работать с нею, – сказал Бигенд. – Новый проект.

– Переводить?

– Вряд ли. Тоже по поводу одежды.

– Тогда в Ванкувере… – начал Милгрим и осекся.

– Да?

– Я нашел сумочку. В ней была крупная сумма денег. Телефон. Бумажник с карточками. Ключи. Сумочку с бумажником, карточками и ключами я бросил в почтовый ящик. Деньги и телефон оставил себе. Вы начали звонить. Я вас не знал. Мы стали разговаривать.

– Да, – сказал Бигенд.

– Поэтому-то я сегодня здесь?

– Да.

– Чей это был телефон?

– Помните, в сумочке лежало кое-что еще? Черный пластмассовый блок, примерно в два раза больше мобильника?

Милгрим кивнул.

– Это был шифратор. Мой. Сумочка, которую вы нашли, принадлежала моей сотруднице. Я хотел знать, у кого телефон. Оттого и позвонил.

– А почему вы звонили снова и снова?

– Потому что вы меня заинтриговали. И потому что вы отвечали. Потом у нас начались разговоры, которые привели к встрече и, как вы говорите, к тому, что вы сейчас здесь.

– Это обошлось вам… – Милгрим задумался, – дороже, чем «тойота-хайлюкс»?

У него было чувство, будто на него смотрит психотерапевт.

Бигенд легонько склонил голову набок:

– Не уверен, но, возможно, да. А к чему это?

– Вот и я хочу спросить, к чему? Отчего вы так поступили?

– Я слышал про клинику в Базеле. Очень дорогая, с очень неоднозначной методикой. Мне было интересно, получится ли у них с вами.

– Почему?

– Потому что я любопытен и могу себе позволить удовлетворять свое любопытство. Врачи, смотревшие вас в Ванкувере, мягко говоря, оптимизма не выказали. Я люблю трудные задачи. И даже в тогдашнем своем состоянии вы были потрясающим переводчиком. Позже, – Бигенд улыбнулся, – стало ясно, что вы примечаете много интересных подробностей.

– Меня бы уже не было в живых, да?

– Насколько я понял, да, если бы вы слишком быстро завязали, – ответил Бигенд.

– Чем я могу вам отплатить?

Бигенд потянулся было к помповику, словно хотел постучать по нему пальцами.

– Не считайте, что должны отплатить мне жизнью. Я удовлетворял свое любопытство, и то, что вы живы, – просто побочный продукт.

– Столько денег…

– Цена моего любопытства.