Во время ужина Витек однажды вынул из кармана дохлую мышь, протянул Антонишину и громогласно проговорил в расчете на слабый слух Бенедикта Бенедиктовича:

— Антонио, тебе от меня презент. Изучай!

Шелегеда, сидевший рядом, покосился на презент, лишь усмехнулся:

— А я небрезгливый.

Повар молча встал и с чашкой в руках демонстративно вышел.

Антонишин внимательно со всех сторон оглядел мышь.

— Обыкновенный копытный лемминг, — пробурчал он, — но вот окрас довольно редкий. Спасибо! Сейчас я займусь им.

— Лошадь это, что ли, — копытный? — спросил из дальнего угла Корецкий.

— Самый что ни на есть копытный, — сказал Антонишин. — Гляди сам. — Он через, стол протянул лемминга Корецкому. Тот замахал рукой и убрал тарелку подальше:

— Верю-верю. Не показывай, ради бога.

— Тогда ты посмотри и подтверди, — Антонишин сунул лемминга под нос Савелию.

Савелий разглядел маленькие двойные копытца на мышиной лапке.

— Провалиться мне сквозь землю, если это не копыта, — Савелий перекрестился.

— Ничего вы про лемминга не знаете, — с сожалением сказал Антонишин. — Он один из немногих теплокровных, которые жили еще при мамонтах, саблезубых тиграх и шерстистых носорогах.

Витек с поднятой ложкой у рта уставился на Антонишина.

— Врешь?

— Доказано наукой, — авторитетно заявил Антонишин. — Читай труды.

— Так расскажи, старина, нам, что здесь было при этих саблезубых.

— О, это целая поэма! — неожиданно расцвел Антонишин. — Похлеще любого детектива. Саванна здесь простиралась на многие тысячи километров. Стояли яркие солнечные дни. Небо без единого облачка. Сухой прекрасный климат. Ледовитый океан еще не вскрывался, и сайгаки мчались к нему по степи, чтобы лизнуть студеную изморозь…

В этот вечер Антонишин раскрыл свою походную лабораторию и позволил каждому посмотреть в микроскоп на волос лемминга.

— Я курсовую по нему пишу, — откровенно признался Антонишин.

— Неужели интересно мышей изучать? — Корецкий состроил на лице довольно презрительную гримасу. — Я вот электроникой увлекался — так у этой науки будущее какое. А мыши что?

Антонишин загадочно улыбнулся. Его лицо прямо-таки светилось радостью человека, владеющего каким-то секретом.

— Лемминг — пока нераскрытая тайна. Еще науке многое о нем неизвестно. Например, какой скрытый механизм регулирует численность его? Лемминг знает, что следующий год будет беден кормами, значит, потомство должно быть меньше. А пути миграции? И здесь многое не ясно. Есть даже предположения, что жизнь лемминга связана с Луной. Недаром триста лет назад считали, что лемминги падают на землю с неба. Вообще это очень сообразительный и умный зверек. Познай его, мы бы могли руководить численностью белых песцов — лемминг для них основной корм. А песцы — это пушнина, золото, деньги, если уж на то пошло.

— Вот и опять, значит, пришли к деньгам, — философски заметил Корецкий и заботливо поправил на спящем Омельчуке одеяло.

Когда улеглись, Витек шепотом сказал Савелию:

— Антонио-то, а? Голова! Так бы мне автодело знать, как он мышей своих.

Савелий вздохнул.

— Я сам об этом думаю. Сам знаю, что любая специальность хороша, если ее любишь и если она нужна кому-то. Вот он ученый будущий, ты — шофер, а я кто? Фотограф. Да еще начинающий. Стоит ли единственную жизнь тратить на фотографию? Она хороша как увлечение, как побочное дело.

— Зря ты так, — опять шепотом заговорил Витек. — Что, например, я по сравнению с космонавтом. Тьфу — и растереть нечего. А вот если я, скажем, изобрету новый двигатель или даже деталь одну к нему — тогда я уже космонавт в своем деле. У меня, Савелий, есть одна задумка насчет муфты, но… т-с-с! Это пока секрет.

— Чего вы там шушукаетесь! — не выдержал Корецкий. — Разрабатываете тему «сушеных комаров»?

Толик Корецкий рос мальчиком стеснительным. Местом его игр были уединенные уголки приусадебного яблоневого сада — традиционного почти для каждой семьи этого небольшого зеленого городка Тимофеевска. Помидорная лихорадка только-только набирала темп и еще не коснулась многих семей. Родители Толика жили скромно, но и не бедно — кой-какую выручку давал яблоневый сад. Но о тимофеевских помидорах уже говорили, уже научные сотрудники принялись изучать состав здешних почв, дающих небывалые урожаи томатов. Рынок сбыта оказался рядом — строящийся гигантский индустриальный комплекс.

Помидорные грядки теснили яблони. Город освобождался от садов, словно от одежд. Кто-то умудрялся выращивать овощи круглый год. Тимофеевск оделся в дорогие шубы, улицам стало тесно от машин, а тротуарам — от располневших фигур с сонными довольными лицами. Легкая нажива развратила некогда скромный трудовой городишко. Отец Корецкого, конторский служащий, «для виду» устроился сторожем складов. Сад снесли, превратив его в гигантскую теплицу с помидорными плантациями. Толик, переименовав себя в Тома, с аттестатом зрелости одновременно получил ключи от «Волги». Его устроили в первый попавшийся институт — им оказался сельскохозяйственный. Однако агрономия не увлекла Тома, и он перешел в электромеханический на вечернее отделение, хотя на работу не устраивался — хватало родительских денег. Помидорная лихорадка к тому времени с такой же скоростью, с какой начиналась, катила на убыль. Государство построило плодоовощной комбинат.

Получив диплом, Корецкий поступил в КБ одного института, отпустил бородку, купил кооперативную квартиру, подумывал о диссертации. На беду, а может быть, на счастье, группа инженеров отдела, в котором работал Корецкий, за разработку ценной машины была удостоена правительственной премии. Корецкий в этом списке не значился, да и не мог там значиться. Но посчитал себя обиженным и, вконец рассорившись с коллегами, ушел. Помыкался какое-то время на случайных должностях. Решив, что ученого из него не выйдет, уехал на Чукотку. Так он оказался в старательской артели, честно проработал сезон и… прогорел. Стал перебиваться на разных случайных заработках, которые приносили порою немалый барыш. Как известно, вся Чукотка завалена пустыми металлическими бочками. Не лишенный творческой сообразительности, Корецкий взялся изготовлять для морского порта листовое железо. Здесь он впервые применил наемную рабочую силу. Заключив договор, Корецкий прикинул и нанял двух подвернувшихся бичей. Фирма «Том Корецкий и К⁰» заработала. Он регулярно выплачивал «рабочим» зарплату, примерно треть денег шла ему в карман. Однако вскоре морпорт своими силами наладил производство железных листов.

От имени старательской артели Корецкий заключил с колхозом договор на строительство передвижных охотничьих избушек. Они получались привлекательными, и колхоз не скупился. Но закрыли и эту лавочку, так как в первую же зиму охотники взвыли от холода.

В другой раз СМУ срочно понадобилось демонтировать металлическую опалубку на строящемся доме. Работа копеечная, но низ опалубки глубоко вмерз в слой снега и льда. По расчетам экономиста, пяти рабочим требовалось на ее демонтаж не менее недели. Корецкий с одним помощником управился за день. Он не стал выдалбливать опалубку из льда, а срезал автогеном весь ее низ. Она стала на метр короче, но на это никто не обратил внимания. Главное — выигрыш во времени. В том же СМУ Корецкий взялся за очистку двадцатипятиметровой трубы котельной. На самом ее верху образовался нарост из сажи и льда. Это затрудняло тягу в котлах. Стройуправление выделило довольно крупную сумму добровольцам. Поразмыслив над логарифмической линейкой, Корецкий взялся выполнить работу в одиночку. Установил у основания трубы бочку с бензином, сделал нечто вроде раструба и поджег. Через минуту труба гудела, словно реактивная, выбрасывая черные столбы сажи и пара. Вознаграждение, выданное согласно договору Корецкому, равнялось среднемесячному заработку высококвалифицированного рабочего.

На окраине поселка Том выстроил себе невзрачную на вид хату, устелил изнутри коврами, для теплоты обил стены и потолок дорожками, обставил полированной мебелью, соорудил стенной бар, купил холодильник, японский «маг» с двумя колонками. Он не курил, пил мало, с женщинами не водился. Жил замкнуто, разрабатывая на досуге очередное «дело».