Мысль о красной кетовой икре привела Корецкого на путину. С ребятами он старался быть на равных, но его откровенно никто не любил — то ли за постоянную презрительную усмешку на губах, а порою и явное высокомерие, то ли за то, что он спал на плоской собственной подушечке. Казенные, по его словам, способствуют образованию второго подбородка.

От безделья рыбаки принялись за строительство персональных шалашей. Первым поставил на косогоре личную палатку, если не считать капитанской, бригадир Шелегеда. К нему часто приходила из города Людмила с дочкой. Им и предназначалась дополнительная «крыша». Затем Витек, исчезавший по вечерам на рыббазу, затеял строительство «своего угла». К этому делу он привлек Савелия и Антонишина, пообещав им помочь в сооружении собственного шалаша.

— На кой шут он мне сдался? — пожал плечами семейный Антонишин.

— Молчи, сделаем фотолабораторию, — перебил Савелий.

Том Корецкий давно подумывал о тайнике, а тут случай подвернулся: место он выбрал дальнее. С моря не подойти — круто, сверху осыпь. Лишь через рыбацкий стан, но посторонних сюда не пускали.

«Частники» с таким рвением принялись поднимать с берега оставшиеся доски и толь, с таким ожесточением вырубать кусты, что даже Омельчук не выдержал и, потягиваясь, вышел из палатки. Бенедикт Бенедиктович забыл об ухе и некоторое время оторопело смотрел на происходящее. Потом его справедливо прорвало:

— Вот она, молодежь современная! Гвоздя не подали, чтоб кухню общественную сделать. Кирпичи, спрашивается, кто таскал? Никто. Лень, видите ли… А я тут корячься. Сопляки грустные… Что касается частного сектора, так у вас не болит ничего, и силы откудова берутся. Во, гляди, аж глаза из очков лезут, а туда же. Да разве с ними новое общество построишь?

Савелию достался пятачок на уклоне, в сырой болотистой яме. Сверху лениво сползал прозрачный ручеек. Пришлось с одной сторону забить подпорки, настелить площадку, а уж потом сооружать крышу. Жилье вышло на славу. В полу Савелий пропилил отверстие и смастерил дверцу — открывай, бери чистую водичку, промывай пленки.

— Для остужения бутильбродов тоже сгодится, — добавил Витек. — Благодать! Может, сходим на рыббазу? Возьмем в лавке винца. Славку уговорим с собой…

— На катере? А может, пешком? — переспросил вечно во всем сомневающийся Слава Фиалетов. — Или вообще не стоит?

Неожиданно поддержал Шелегеда:

— Возьмите у повара денег, хлеба купите да молока. Только мухой — туда и сюда.

По приливу они довольно быстро скатились вниз по реке к рыббазе. Слава хотел остаться в катере, но поддался уговорам Витька. Он их с ходу повел в длинное приземистое здание — женское общежитие. Коридор сверкал чистотой и свежевымытым полом. В конце его елозила тряпкой женщина в коротком цветастом халатике. Как только они вошли, она быстро выпрямилась и одернула халатик.

— Ноги, женишки, вытирайте. Заставлю перемывать…

— Спокойно, Илончик! — бодро крикнул Витек. — Все будет как в главном аптекоуправлении. Женечка дома?

— А где ей еще быть? Хоть бы рыбки принесли — тоже мне женихи! — она посмотрела на Савелия и Славу. — А эти кто?

— Кореша. Знакомься. Сева. Художник, — не моргнув глазом, соврал Витек. — Слава. В прошлом морской офицер-подводник. Теперь наш капитан.

Девушка вытерла о халат руку и подала каждому.

— Проходите, сейчас чаем будем угощать.

Пооткрывались другие двери, выглянули любопытные лица. Савелий перешагнул порог и оробел. В комнате было шесть коек, на тумбочке пыхтел электрический чайник, на столе дымилась кастрюля.

— Честь имею! — Витек слегка шаркнул ногой. — Как вы тут без нас?

С койки поднялась черноволосая девушка в джинсах и в свитере. Улыбнулась:

— Проходите. Зеленый чай будете? У нас еще немного осталось.

Вторая девушка, в узбекском национальном халате или платье, нарезала хлеб. В углу на койке спала женщина, укрытая брезентовым плащом. Вошла Илона. Она повязала голову косынкой и принялась собирать на стол.

— Я мигом. — Витек исчез за дверью.

Савелий нерешительно присел на краешек табурета.

— Хорошо тут у вас, — наконец выдавил он.

— Да ну! Разве это хорошо? — отозвалась девушка в джинсах. — Дома лучше.

— А откуда вы?

— Из Средней Азии. Есть из Ташкента, из других городов.

— Далеко, — удивился Савелий.

— А здесь всегда на рыбу едут ташкентские да еще белорусские. Из Молдавии, правда, есть. Тетя Шура вон из Молдавии. Да вы садитесь.

Витек заявился с двумя бутылками шампанского.

— Самую малость можно, — великодушно разрешил он.

— Ой, мне чуть-чуть…

— И мне. Шампанское я люблю.

Встала и подсела к столу тетя Шура.

— Давайте ребятки, я вам спою, — предложила она. Я ведь в ансамбле у самого Петра Спиридоновича пела. Э-ма, как я пела!

И она запела:

— На Муромской дороге стояли-и-и три сосны-ы-ы… Прощался со мной мила-а-ай до будущей весны-ы-ы.

Она прикрыла глаза, склонила голову набок, сложила большие красные руки на коленях.

— Нет. Не буду петь. Плохо я пою.

Завели музыку. Илона пригласила Савелия.

— Веселее всех острот — танец юности фокстрот! — крикнул Витек.

— Пора, — шепнул он через некоторое время Савелию.

Они вышли в коридор.

— Славка, чеши на катер и жди. Надо кое-что утрясти.

Когда Слава исчез, Витек обрисовал ситуацию:

— Женька согласна к нам в гости.

— Какая Женька? Куда?

— Ну, моя. Та, что в джинсах. Боится правда… Да что мы, звери, что ли, какие? Обещала договориться с Илоной.

— Поедет ли? — засомневался Савелий.

Вышла Женя.

— Мальчики, Шура пристала — возьмите да возьмите… Как-то неудобно, все же вместе живем. Говорит, подругу с собой прихватит…

— Годится, — зашептал Витек. — Женечка, мы на пирсе ждем вас. Только в темпе и без шума, поняли? Чтобы как в главном аптекоуправлении…

Катер уже тихонько урчал, тыкаясь носом в деревянный пирс. Подождали, покурили. Наконец из-за угла икорного цеха показались фигуры.

Первой спрыгнула Женя. Ее подхватил Витек. Савелий сжал протянутую горячую руку Илоны. За ней бухнулась и чуть не перевернула катер тетя Шура.

— Ой, я так не прыгну, я в шпильках, — почти басом промычал кто-то сверху.

— Ребятки, помогите Манечке, — попросила тетя Шура.

Витек и Савелий подняли руки и нащупали чьи-то толстые, словно бревна, ноги.

— Прыгай! — скомандовал Витек. — Катер отходит.

Манечкой оказалась очень толстая тетя в годах. Витек выразительно глянул на тетю Шуру.

— Чего уставился? Раз пригласил — вези.

Возвращались молча. Катер, зарываясь в волны, трудолюбиво преодолевал речные ухабы, старательно карабкался на высокие пенистые гребни и, взвывая облегченным винтом, ухал вниз, к подножию следующей волны. Савелий отдал свою куртку Илоне. Она укрылась с головой, но потом уступила место под краешком полы Савелию. Он чувствовал, как его спину окатывают ледяные брызги — терпел. Его лицо щекотали волосы Илоны. От них исходил волнующий запах. Остальные пассажирки спасаясь от брызг, втиснулись в кабину. Был слышен гогот Витька.

Полярный день еще не растратил силы, но уже чувствовалось какое-то изменение в природе. Солнце к одиннадцати ночи укрывалось за грядой очень далекого Великого хребта. Наступали сумерки. Сейчас небо было забито темно-фиолетовыми тучами, и берег потому казался сплошным черным провалом.

Савелий, не зная, что сказать, вдруг прикоснулся губами к волосам Илоны. Она слегка отпрянула:

— Чего это вы?

— Извините, как-то так вышло. Само собой…

— Вот еще. Не успели познакомиться, а уже с поцелуями лезете.

— Молчите и забудьте. — Мокрая рубаха вызвала у Савелия припадки судорожной дрожи.

— Надо же! — вслух удивилась девушка. — Один поцелуй и…

— З-замерз, извините.

Илона рассмеялась.

— Ой, да вы весь мокрый. Двигайтесь же ближе — не бойтесь, не укушу.

Савелий прижался телом к Илоне, но ему мешала рука, и он высвободил ее и осторожно обхватил ее шею. Она ничего не сказала, а Савелий с тоской смотрел на близкий огонек рыбацкого стана — плыть бы вот так вечность!