Рузвельт ужинал в 20:30 в Ливадийском дворце вместе с дочерью Анной, Гарриманом, Кэтлин Гарриман, Бирнсом, Лихи и Стеттиниусом. Позднее в частной беседе он говорил Стеттиниусу, что, по его мнению, Сталин считает важным предоставить Украине голос в Генеральной Ассамблее, поскольку позиции Сталина на территории Украины ненадежны. Пояснил президент и свою собственную позицию: важнее всего обеспечить единство, разгромить Германию, «а потом уже усадить всех за стол для принятия решения о всемирной организации»[899]. И в завершение он напомнил Стеттиниусу, что реальная власть будет у Совета Безопасности, а каждое государство в нем будет обладать только одним голосом. Тогда не все ли равно, даст или не даст Генеральная Ассамблея свое согласие на предоставление Советскому Союзу двух дополнительных мест в ООН?
Позже, когда Рузвельт ушел спать, Стеттиниус, перебирал в уме разные города, которые подошли бы в качестве места проведения конференции 25 апреля: Чикаго, Цинциннати, Хот-Спрингс и Майами. Но когда на следующий день он стал советоваться по этому поводу с президентом, «ни один из этих городов Рузвельт не счел подходящим местом…Он попросил меня еще раз подумать об этом, найти что-нибудь получше, а потом сказал: …«Мы пока еще не определились с этим»[900].
Четверг, 8 февраля
Утром Рузвельт встречался с Гарриманом, Боленом, Гопкинсом и Бирнсом, а ланч провел в своем кабинете вместе с Анной. После обеда он рассчитывал встретиться в частном порядке со Сталиным.
Вопрос о предоставлении Советскому Союзу трех мест в Генеральной Ассамблее получил вдруг неожиданное продолжение. После полудня Стеттиниус пришел в кабинет Рузвельта с докладом о прошедшем утром совещании министров иностранных дел трех держав. Как он сказал президенту, он вдруг обнаружил, что он оказался единственным противником этой идеи, потому что Иден, заинтересованный в предоставлении мест в ООН доминионам и Индии, неожиданно поддержал предложение Молотова о выделении мест Украине и Белоруссии. Рузвельт сказал: «Что ж, так или иначе, но нам придется принять это предложение»[901]. Стеттиниус, абсолютно не согласившись с этим, пытался сказать Рузвельту, что ему не следует поддерживать это, что вопрос еще не решен, и тут в 15:45 в кабинет вошел Сталин. Госсекретарь только что успел закончить свой доклад президенту: «На совещании министров иностранных дел мы достигли разумного соглашения»[902]. Сталин тут же поинтересовался, не было ли это соглашение о выделении дополнительных мест. Затем, по свидетельству Стеттиниуса, президент «махнул рукой и сказал Сталину, что согласие достигнуто по всем вопросам». Сталин спросил: «Даже по дополнительным голосам?» Прежде чем Стеттиниус успел открыть рот, Рузвельт произнес: «Да». Стеттиниус проклинал себя за то, что не поторопился и не пришел раньше. Но теперь его руки были связаны, а дело сделано. Он вышел из кабинета.
* * *
Целью совещания со Сталиным было обсуждение вступления СССР в войну против Японии. На совещании присутствовали Гарриман, который согласовывал со Сталиным детали этого вопроса с октября прошлого года, Болен, Молотов и Павлов.
Открывая совещание, Рузвельт сообщил, что с падением Манилы пришло время создать новые авиабазы и начать интенсивные бомбардировки Японии, которые могут позволить избежать вторжения на Японские острова и тем самым сберечь жизни американцев.
До начала совещания ОКНШ от имени президента отправил Сталину памятную записку с двумя вопросами: «Насколько важно оставлять открытым маршрут поставок через Тихий океан к Восточной Сибири? Будет ли разрешено базам США действовать из района Комсомольск – Николаевск или других подходящих районов Приморского края?»
Сталин ответил, что у него нет возражений против использования баз в районах Комсомольска и Николаевска, но использование Камчатки пока следует отложить до последней стадии ввиду присутствия там консула Японии. Затем Рузвельт вручил Сталину еще две памятные записки, одна из которых касалась использования американцами аэродромов вблизи Будапешта, другая содержала просьбу экспертам оценить ущерб, причиненный бомбардировками территориям, в настоящее время занятым Красной армией. Сталин ответил, что отдаст необходимые распоряжения.
Появление американцев в районах, занятых Красной армией, было тем, чего менее всего желали советские руководители, это сразу насторожило русских. Сталин не мог отказать Рузвельту в его просьбе, но он мог попросить об ответной услуге, что и не замедлил сделать: «Господин Стеттиниус говорил господину Молотову о возможности продажи Советскому Союзу излишков техники и материалов».
Президент ответил, что для этого потребуется внести изменения в законодательство, но он надеется, что такие излишки могут быть переданы на условиях беспроцентного кредита. И добавил, что техника может быть передана в кредит по фиксированной цене с учетом стоимости техники за вычетом амортизационного износа; через двадцать лет кредит будет полностью погашен. Фактически это будет бесплатно. Далее Рузвельт сказал, что, как он надеется, Советский Союз будет сам заинтересован в расширении поставок.
Неудивительно, что Сталин счел такое предложение очень удачным, так как это упрощало задачу восстановления экономики Советского Союза в будущем. Сталин назвал ленд-лиз замечательной идеей, подчеркнув, что в войнах прошлого одни союзники субсидировали других, но это унижало достоинство тех, кто получал такие субсидии. Однако ленд-лиз не порождает подобных недовольств. Сталин назвал ленд-лиз уникальным вложением средств.
Польщенный Рузвельт ответил, что ему пришла в голову идея ленд-лиза, когда он находился в море на борту президентской яхты «Потомак»: он постоянно думал о том, как помочь союзникам и в то же время избежать сложностей с оформлением займов, – и, в конце концов, придумал такую схему.
Заметив, что Рузвельт впал в благодушное настроение, Сталин воспользовался случаем, чтобы назвать свою цену: политические условия, при которых СССР вступит в войну против Японии.
Все американцы, и не только военнослужащие, были напуганы кровожадностью и фанатизмом японцев, чему сами стали свидетелями во время боевых действий в зоне Тихого океана. Когда американцы вторглись на остров Тарава в островной гряде Гилберта, им оказали сопротивление 2 563 японских военнослужащих, и все они (кроме восьмерых, взятых в плен) сражались не на жизнь, а на смерть. Так же яростно сопротивлялись и японцы, защищавшие Маршалловы острова и Кваджалейн: они не сдавались в плен и сопротивлялись до последнего солдата. В боях смертность японцев превышала 98 процентов, что, естественно, влекло за собой и огромные потери у американцев. Когда американские солдаты высадились на Сайпане, крупнейшем из Марианских островов, там находилось двадцать тысяч человек японского гражданского населения, которые оказались такими же фанатиками, как и солдаты императорской армии. Американцам оставалось только наблюдать, как женщины и мужчины с маленькими детьми на руках бросались в море, предпочитая смерть плену. Ожесточенная битва за Сайпан приводила американцев в ужас при одной только мысли о вторжении войск США на территорию Японских островов. Они понимали, что уж за родную землю японцы будут стоять до конца и уничтожат столько американцев, сколько смогут, что повлечет для Америки неисчислимые потери.
Генерал Макартур подсчитал, что только на первом этапе запланированная на 1 ноября высадка американского десанта на Кюсю, самый южный остров Японии, унесет жизни миллиона американцев[903]. По сравнению с вторжением в Японию день высадки союзнических войск в Европе покажется пикником. Поэтому стремление получить поддержку со стороны России стало еще острее по простой причине: если Красная армия вступит в войну, число убитых американских солдат будет меньше. В этой связи ОКНШ и лично генерал Маршалл и адмирал Лихи настоятельно убеждали Рузвельта в том, что вступление СССР в войну против Японии совершенно необходимо. На столе президента лежала записка генерала Макартура, в которой говорилось следующее: «Нам следует сделать все, чтобы вовлечь Россию в войну с японцами до нашего вторжения на Японские острова. В противном случае мы примем на себя удар японских дивизий и понесем огромные потери, в то время как русские в удобное для них время просто займут территории, где не встретят серьезного сопротивления. Я считаю, что не следует высаживать наши войска где-либо на Японских островах раньше, чем русские блокируют японские армии в Маньчжурии»[904]. За две недели до Ялты президенту пришла памятная записка от ОКНШ: «Начальники штабов предлагают направить маршалу Сталину просьбу о принятии необходимых административных шагов, чтобы сделать сотрудничество между США и СССР более эффективным и интенсивным. У него также следует уточнить, имели ли место случаи неэффективности либо задержки со стороны США при осуществлении такого сотрудничества»[905]. Через пять дней ОКНШ направил Рузвельту очередную памятную записку, подчеркнув ее особо срочный характер. В записке говорилось, что ОКНШ «ведет работу в направлении вступления СССР в войну против Японии…Вступление России в войну в возможно короткие сроки согласуется с ее способностью вести наступательные операции для оказания необходимой поддержки нашим операциям на Тихом океане»[906].
