Потом был шок, поскольку шампанское никому не понравилось, оно было «слишком сладким», «ужасным на вкус», и его было «совершенно невозможно пить». Но наступила полночь, делать было нечего, и все подняли бокалы под бой часов. Затем все присутствующие, в том числе президент Соединенных Штатов, подняли тост за «дядюшку Джо».

В 1930-е годы деление атома будоражило умы физиков всей Европы. Западные научные журналы публиковали сотни статей о расщеплении атома. Затем русские ученые обратили внимание на то, что эти публикации внезапно прекратились. В начале 1940-х годов они заметили, что огромное число английских и американских физиков и инженеров необъяснимым образом исчезли из своих научных лабораторий, комитетов, университетских кафедр и научных институтов, словно провалившись в какую-то бездонную «черную дыру», что, в конце концов, побудило озадаченную советскую разведку заняться весьма серьезным, но никому тогда не известным проектом «Энормоз»[726]. К тому же русским ученым намекнули, что западные правительства ведут работы над термоядерной реакцией, скрывая эту деятельность. Такие намеки отразила статья блестящего физика-ядерщика, двадцатидвухлетнего Георгия Флерова, опубликованная в соавторстве с другим советским физиком под заголовком «Спонтанное деление ядер урана» в журнале «Доклады Академии наук СССР». На эту публикацию вообще не было никакой реакции – ни одного письма, ни одного комментария. Кроме того, русские физики-ядерщики обратили внимание на то, что с июня 1940 года все научные журналы западных стран перестали даже упоминать о расщеплении атома. Как это ни парадоксально, но западные ученые окружили свои работы непроницаемой завесой секретности, чтобы не допустить разработки такой бомбы в Германии, – образ Гитлера с таким оружием в руках леденил кровь, а результат применения атомной бомбы рисовал в воображении такой же ужас, как красное знамя, которое развевается над всей планетой. Глава НКВД Берия поспешно приказал своим шпионам установить, где именно ученые-ядерщики ведут эти работы и чем конкретно они занимаются. Вскоре русских ученых-ядерщиков проинформировали о том, что Соединенные Штаты создают атомную бомбу. Советские ученые тоже работали в этой волнующей всех области расщепления атома, хотя американцы и не подозревали этого. Русский ученый-ядерщик Игорь Васильевич Курчатов, возглавлявший группу ученых, в 1939 году подводил к завершению работу над созданием циклотрона. В ноябре 1940 года на конференции физиков-ядерщиков в Москве он представил отчет о возможности получения цепных ядерных реакций. К июню 1941 года циклотрон Курчатова был готов для использования. Его собирались запустить именно в тот день, на рассвете которого началось вторжение гитлеровских войск. Страна оказалась перед угрозой гибели, поэтому проект циклотрона был закрыт, а физики переключились на проекты, которые теперь для страны оказались более жизненно необходимыми.

Флеров, самый молодой в плеяде русских ученых, несмотря на начавшуюся войну, в одиночку пытался добиться возобновления работ по ядерным исследованиям. Он писал письма авторитетным советским физикам-ядерщикам, настаивая на возобновлении исследований. Получив очередной категорический отказ, он обратился непосредственно к Сталину, предупреждая его о том, что другие страны уже ведут разработку ядерной бомбы, и настоятельно советовал возобновить такие работы в СССР: «Это письмо последнее, после чего я складываю оружие и жду, когда удастся решить задачу в Германии, Англии или США. Результаты будут настолько огромны, что будет не до того, кто виноват в том, что у нас в Союзе забросили эту работу»[727].

Флеров написал это письмо в апреле 1942 года. На следующий месяц Сталин созвал совещание ведущих советских ученых, чтобы выслушать их рекомендации. В совещании приняли участие: Абрам Федорович Иоффе, основатель Ленинградского физико-технического института; Виталий Григорьевич Хлопин, председатель Комитета по урановой проблеме при Президиуме Академии наук СССР; Петр Капица, ученик британского ученого новозеландского происхождения Эрнста Резерфорда, получивший затем, в 1978 году, Нобелевскую премию; Владимир Вернадский, основатель ленинградского Радиевого института. Как пишет Ричард Родс, автор книги «Темное солнце. Создание водородной бомбы», ученые единодушно подтвердили важность создания такой бомбы для Советского Союза. После раздумий Сталин произнес: «Надо делать»[728]. Но с практической реализацией пришлось подождать. Вести с фронта весной 1942 года приходили очень плохие. Вермахт брал страну в железные клещи. Вот-вот должен был пасть Сталинград, Ленинград переживал блокаду, его жители умирали от голода. Время для разработки научных проектов было самое неподходящее.

2 декабря 1942 года лауреат Нобелевской премии Энрико Ферми, американец итальянского происхождения, впервые получил в Чикаго цепную ядерную реакцию. Примерно через восемь недель об этом стало известно советским ученым, информация была немедленно доложена Сталину. Возможно, впервые с начала войны положение на фронте стало обнадеживающим: 11 февраля 1943 года после капитуляции фельдмаршала Фридриха Паулюса в Сталинграде Сталин приказал сформировать комитет по использованию атомной энергии в военных целях. Директором «уранового проекта» (как его стали называть) в 1943 году поставили Курчатова. Многие авторитетные ученые возражали против его назначения, ему тогда было лишь сорок лет. Но руководителю «Манхэттенского проекта», за развитием которого напряженно следила русская разведка, Роберту Оппенгеймеру, под чьим началом работали Энрико Ферми и Нильс Бор, было и того меньше – только тридцать восемь.

Поскольку все причастные к работе над атомным оружием в России понимали, насколько они отстают от западных коллег, Лаврентий Берия активизировал деятельность советской разведывательной агентуры в США и Великобритании. Курчатов и его коллеги крайне нуждались в последних данных, касающихся цепной реакции, и «довольно часто посещали» Берию в его кабинете на третьем этаже Лубянки, чтобы ознакомиться с поступающими туда данными разведки[729]. Опираясь на полученную от Берии информацию, к марту 1943 года Курчатов уже знал о местоположении семи важнейших ядерных исследовательских центров США и имена 26 ведущих ученых, работавших в этой области. К июлю советской разведке удалось похитить и доставить Берии 286 секретных документов по ядерным исследованиям. Курчатов приступил к созданию небольшого уранграфитового реактора, хотя не мог обеспечить существенного прогресса в этом направлении из-за дефицита графита и урана.

В октябре 1943 года Советский Союз попытался завербовать выдающегося датского физика-ядерщика Нильса Бора, когда тот находился в Лондоне. Ранее Бор занимал должность директора Института теоретической физики в Копенгагене, а в 1922 году стал лауреатом Нобелевской премии по физике за работу по изучению строения атома. Узнав о том, что немцы намерены загнать всех евреев в Дании в лагеря, британские агенты спрятали Бора в пустом бомбовом люке бомбардировщика «Москито», в котором обычно доставляли дипломатическую почту, и тайно вывезли ученого из Стокгольма в Лондон. Вскоре после прибытия Нильса Бора в британскую столицу сотрудник советского посольства передал ему письмо от ведущего советского физика Петра Капицы, в котором говорилось следующее: «Я хочу, чтобы Вы знали, что Вам будут рады в Советском Союзе, где будет сделано все, чтобы дать убежище Вам и Вашей семье, где сейчас мы имеем все необходимые условия для научной работы»[730]. Бор проигнорировал это письмо, хотя и не сообщил о нем ни американским, ни британским властям.