Шесть дней спустя, 15 марта, всего за месяц до кончины, Франклин Делано Рузвельт в последний раз говорил о необходимости уведомить Сталина о существовании атомной бомбы. Разговор президента со Стимсоном проходил во время затянувшегося ланча на третьем этаже Белого дома в небольшой светлой комнате на южной стороне здания. Рузвельт выразил Стимсону свою обеспокоенность в связи с вероятностью, что весь проект создания атомной бомбы может провалиться. Президент сказал, что ужасно разнервничался из-за только что дошедших до него слухов, что он якобы «продал пшик» (намек на огромные средства, брошенные на разработку бомбы) – бомба может не получиться! Стимсон разубеждал президента (ему было известно о таких слухах, распространяемых плохо информированными людьми), отмечая, что проектом занимаются четыре лауреата Нобелевской премии «и что практически все остальные – выдающиеся физики». О неудаче не может быть и речи, говорил Стимсон, который уже давно смог вникнуть во все проблемы, связанные с бомбой. («Работы подошли к завершению, и результаты очень интересны и достаточно серьезны»[768].) Далее Стимсон писал:

«Я рассказал ему о двух научных подходах к проблеме будущего контроля над этим проектом в послевоенный период в случае успешного завершения работ, один из которых – секретный контроль над проектом, предпринимаемый теми, кто контролирует его сейчас, второй – международный контроль, который основывается на снятии ограничений в отношении как научных данных, так и доступа к ним. Я сказал ему, что все эти решения надо принять еще до первого применения такого оружия и что ему следует быть готовым сообщить об этом американцам сразу же после того, как это произойдет. Он согласился с этим». (курсив авт.)

24 марта в кабинете Белого дома президент встретился со своим спичрайтером Робертом Шервудом: ему было необходимо сделать вставки в тексты двух предстоящих выступлений – на годовщине дня рождения Джефферсона 13 апреля и, несколько позднее, на открытии конференции в Сан-Франциско. Он попросил Шервуда найти для него цитату из Джефферсона на тему роли науки, чтобы вставить ее в речь, написанную ко дню рождения Джефферсона. Было очевидно, что его продолжала очень сильно волновать проблема атомной бомбы. Через неделю Франклин Делано Рузвельт отправился в Уорм-Спрингс. А спустя еще две недели президент Соединенных Штатов скончался. Ни у кого нет ни малейших сомнений в том, какой именно путь выбрал бы Рузвельт, останься он в живых. Международный контроль, основанный на обеспечении свободного доступа, был практически главной идеей Рузвельта, ведь целью всей его жизни являлось создание влиятельной международной организации. Его план послевоенного ограничения вооружений с самого начала опирался на принцип равенства четырех «международных полицейских». Он всегда стремился избежать каких-либо сговоров за спиной Сталина и сохранения в тайне от него сведений, касающихся атомной бомбы. Это поставило бы Советский Союз в положение второсортного государства, к чему стремился Черчилль, но не Рузвельт. Он хотел держать Сталина поближе к себе, обеспечить Советскому Союзу достойное место в содружестве наций, а не вытеснять его оттуда. Самые влиятельные члены британского кабинета министров, включая лорда Червелла, как и самые влиятельные американские представители, вовлеченные в атомный проект, выступали за совместный с Советским Союзом контроль как единственную возможность предотвратить гонку вооружений. Многие историки утверждают, что, поскольку Франклин Рузвельт так и не рассказал Сталину о бомбе, значит, он возражал против этого. Но президенту всегда было свойственно тянуть с принятием решения по важным вопросам до последней минуты. Ему всегда нравилось постоянно прокручивать в голове различные варианты решения, на которые могли повлиять самые свежие новости по волнующему его вопросу. По этой причине ближнему окружению президента он был известен своей крайней неторопливостью. Он думал, что у него впереди еще масса времени, он не считал, что ему следует торопиться с принятием решения. Он, вероятно, думал, что время для принятия решения еще не наступило. Что касается атомной бомбы, то Рузвельт полагал, что впереди у него еще месяцы, чтобы все окончательно взвесить. К несчастью, у него их не было.

Друг президента США и его спичрайтер Сэм Розенман позднее отмечал: после того как наконец удалось согласовать со Сталиным решения о времени и месте проведения заключительной конференции, Франклин Рузвельт выглядел так, словно сбросил со своих плеч непосильный груз[769]. Казалось, президент снова набирается сил и теперь уже с энтузиазмом воспринимает предстоящую поездку, что не часто с ним случалось в последнее время. Для всех, кто хорошо знал Рузвельта, причина была очевидна: он надеялся, что результатом конференции станет достижение его самой заветной мечты – рождение международной организации, которая будет иметь власть для удержания государств в пределах их собственных границ. Если это удастся, он войдет в историю как руководитель и единственный архитектор мирового правительства. Возможно, он не думал об этом в таких пафосных терминах, это не было свойственно Рузвельту. Гораздо важнее для него было создать инструмент, который положит конец мировым войнам. А еще это означало бы, что он добился успеха там, где потерпел поражение Вильсон.

Местом проведения конференции по решению Сталина стала Ялта в Крыму. Крым, который находился очень далеко от Америки, из-за чего президенту пришлось совершить весьма дальнюю поездку, был выбран Сталиным не случайно – он никуда не поехал бы дальше советского побережья Черного моря, а без участия Сталина не могло быть речи о создании Объединенных Наций, как и об успешном строительстве послевоенного мира. Черчилль был готов поехать куда угодно, хотя к Ялте относился скептически и даже заявил Гарри Гопкинсу: «Даже если бы мы десять лет убили на поиски места для конференции, мы не смогли бы придумать места хуже этого»[770].

С другой стороны, Гарриман сообщил президенту, что два офицера ВМС США уже посетили Ялту и доложили ему, что город «по русским стандартам удивительно привлекательный и чистый. Зима там мягкая, средняя температура в январе и феврале не опускается ниже 4 градусов»[771]. 15 декабря Гарриман также сообщил Рузвельту, что информация о состоянии здоровья Сталина представляется объективной и что Сталин надеется на встречу с президентом США вскоре после его инаугурации. Тем не менее 19 декабря Рузвельт, не имевший сведений о начавшейся в ноябре масштабной подготовке Ялты к конференции, поручил Гарриману еще раз предложить встретиться Сталину где-нибудь на средиземноморском побережье, например в Таормине. Сталин ответил, что он не только глава государства, но и Верховный главнокомандующий советскими вооруженными силами и должен постоянно находиться в контакте со своим штабом, и в Крыму это было возможно. Таким образом, место конференции окончательно осталось за Ялтой, которая находилась почти в полутора тысячах километров от Москвы и чуть ли не в десятке тысяч километров от Вашингтона.

Франклин Делано Рузвельт умел блестяще манипулировать людьми. Он инстинктивно чувствовал, как заставить Сталина и Черчилля работать вместе. Свой подход к этим двум лидерам он лучше всего сформулировал в беседе с Черчиллем: в нащупывании путей к взаимопониманию с советским лидером премьер-министру следует проявлять терпимость, чтобы оставлять у Сталина ощущение, что последнее слово будет за ним. Этим правилом, кстати, руководствовался и сам президент США. Он аргументировал это следующим образом: «Нам всем следует договариваться… чтобы полностью принять СССР в качестве равноправного члена объединения великих держав, связанных общей целью – предотвратить очередную мировую войну. Мы должны иметь возможность достичь такой цели путем урегулирования наших противоречий через компромисс всех причастных сторон, и это поможет в течение нескольких лет преодолевать трудности, пока ребенок не научится ходить»[772]. Рузвельт великолепно разбирался в людях. Каким-то внутренним чутьем он пробуждал в собеседнике чувство реальности, а затем умело к нему апеллировал. Умея нащупать у человека глубинные мотивы, которыми он руководствовался, при достижении взаимопонимания он мог направить его образ мыслей в нужное русло, чтобы добиться решения, которое устраивало обоих.