Ребята стояли и любовались своей работой. Особенно был доволен Алька: с матерью он дарил ноты, а со Славкой и Сашей — водопровод. Пожалуй, это было не меньше, чем один Тобик.

— Теперь к Зозуле пошли! — сказал Славка, и ребята, захватив ноты и главный подарок Зозуле — подставку для нот, отправились к кухне.

В это утро Зозуля перебрался из-под навеса в только что отремонтированную большую и светлую столовую.

На кухне от новой плиты тянуло дымком, кое-где на полу виднелись не отмывшиеся брызги известки, но Зозуля был счастлив. Ради праздника, ради целого взвода приехавших на катере гостей он решил отличиться и приготовить к ужину сдобных булочек.

Поставив перед столом длинную широкую скамейку, Зозуля взгромоздил на нее деревянную бадью и принялся месить тесто, посыпая его толчеными орехами.

Арап, выставив усы вперед и распушив хвост, на цыпочках обошел помещение. Все оказалось в порядке, все как следует, и он уселся под скамейкой у ног Зозули, подвернув лапы и недовольно шевеля ушами: скамейка ходила ходуном, бадья ездила на месте, тесто пыхтело под руками Степана.

Когда Саша, Славка и Алька подошли к новой столовой, раскрасневшийся Зозуля с засученными рукавами выбежал на крыльцо и на десять шагов не подпустил к кухне.

— Вечером приходите, а сейчас и не просите — не пущу,- сказал он и, растопырив руки, грудью загородил дверь.

— Да нет, дядя Степан, мы в кухню не пойдем,- заверил его Славка.- Мы пришли поздравить вас с годовщиной обороны заставы,- и Славка передал ему Нюрины ноты, а Саша — покрашенный той же краской, что и этажерка дяди Андрея, новенький пюпитр.

Услышав, что его поздравляют с праздником да еще и подарки принесли, Зозуля сразу переменил тактику. Он в один миг просмотрел ноты и принялся на все лады расхваливать пюпитр. Уж он и ножку пальцами проверил, не остался ли какой сучок или задоринка, и крестовину, в которой была укреплена ножка, и дощечку с планочкой, на которую ставят ноты,- все было сделано хорошо, и ребята видели, что Зозуля и в самом деле доволен.

— Постойте, я сейчас,- крикнул Степан, скрываясь в кухне. Он вынес тарелку с орехами, за которыми специально ездил в город. Как ребята ни отнекивались, Зозуля и слушать ничего не хотел и насовал им полные карманы орехов, заявляя, что, если они не возьмут, он на всю свою жизнь на них обидится.

Из-за леса со стороны стрельбища раздались частые винтовочные выстрелы.

— Стреляют! — крикнул Славка.

Приказав Альке идти домой, ребята помчались по дороге к стрельбищу. Вскоре выстрелов не стало слышно. Пограничник, стоявший на посту, чтоб не подходили к стрельбищу во время огня, погрозил им пальцем, потом дал знак: бегите, мол, скорей, пока не стреляют.

Саша и Славка спустились по откосу и соскочили в блиндаж.

Перед блиндажом выстроился ряд одинаковых мишеней. На двухметровом фанерном щите зеленый фашист целился прямо в ребят. Щит был продырявлен, как решето. Каждую пробоину старшина Лавров обводил красным кружочком.

Ребята хотели незаметно проскочить в блиндаж и наткнулись на подполковника. В кожаной куртке и хромовых сапогах стоял он возле барабана и заносил результаты в записную книжку.

— Разрешите, товарищ подполковник? — спросил Саша.

— А вот мы наведем справки,- ответил подполковник и позвонил капитану на линию огня. Хоть Костомаров и был старшим по званию, но насчет Славки и Саши считал себя обязанным спросить у капитана.

— Внимание! — подал он команду телефонисту.- Огонь! — и молча указал ребятам место рядом с собой.

Загремели выстрелы. Раздался щелчок пули о щит. На том месте, где у фашиста был нарисован подбородок, образовалась маленькая дырочка. Следующая пуля попала фашисту прямо в глаз. Снова и снова щелкали пули, все пробоины не выходили из фигуры, а до стрелявших пограничников было целых триста метров.

— Приготовить мишень перебежчика! — скомандовал подполковник.

Запищала ручка барабана, слышно было, как, повизгивая колесами, катилась по рельсам тележка с «перебежчиком».

Сверху ударило частым градом по фанере мишени. «Так-так-так-так!» — простучала пулеметная очередь.

Старшина Лавров, сидя на патронном ящике с телефонной трубкой в руке, передавал результаты на линию огня. Стреляли все новые и новые пулеметчики, трещали сухие короткие очереди.

— Товарищ подполковник,- сказал Лавров,- капитан просит разрешения вызвать ребят.

— Ну что ж, пойдем и мы стрельнем!-сказал им подполковник. Видно было, что настроение у него хорошее: на стрельбах пограничники не подкачали.

— Старшина,- сказал подполковник Лаврову,- оружие после стрельбы чистить по очереди: не больше чем по десять человек одновременно.

— Слушаю, товарищ подполковник,- коротко сказал Лавров.

Саше показалось странным такое приказание. Каждый день в специально отведенное для этого время все свободные от наряда пограничники выходили к столам и чистили винтовки. Может быть, всегда в праздники на заставах чистят винтовки не больше чем по десять человек?

Старшина остался в блиндаже, а Саша и Слава пошли за подполковником по узенькой тропинке, извивавшейся между валунами и зарослями низкорослого, усыпанного сиреневыми цветами вереска. Толстые мохнатые шмели покачивались на цветах, собирая нектар.

На линии огня, возле хвойных веток, уложенных на земле, стоял у пулемета капитан Рязанов. Пахло пороховым дымком. Отстрелявшие пограничники построились и с песней ушли к заставе. Но на высокой мачте над линией огня все еще трепетал алый флажок.

— Ложись, стрелять будешь! — сказал капитан Саше.

С сильно бьющимся сердцем Саша лег за пулемет.

Десять лет назад из такого же «максима» стрелял на острове его отец. Но бил он не по мишени, а по рвущимся к заставе врагам. Ни один выстрел, ни одна пуля не могла пройти у него мимо, потому что отец сражался за жизнь товарищей, за родную, окруженную врагами заставу.

Саша обхватил ручки «максима» и попробовал целиться. Впереди на насыпи показался перебежчик. Был он желто-зеленый, такой же, как фон, и Саша не сразу его разглядел.

— Прицелься в одну точку на блиндаже и, как только подойдет мишень, нажимай спуск,- сказал капитан.

Саша так и сделал. Он выждал несколько секунд и, когда перебежчик еще не дошел до камешка на блиндаже, куда он целился, нажал спуск.

Сашу затрясло. Грохнула очередь. От удара воздуха перед пулеметом вздрогнула трава.

Такую же дрожь пулемета ощущал Сашин отец. Но он был опытный пулеметчик, а Саша стрелял первый раз в жизни и поэтому не попал: слышно было, как пули, срикошетив на камнях, с пением ушли вверх. Саша хотел бы еще разок стрельнуть, но Славка уже лежал рядом и тащил ручки к себе.

— Папа, я готов, можно огонь? — спросил он и начал целиться. Видно было, что Славка собирался «утереть Саше нос», — не в первый раз он стрелял из пулемета.

— Огонь! — скомандовал капитан.

Славка, как всегда, поторопился, дал очередь и тоже промазал.

— Пулеметчики вы лихие,- сказал капитан,- отправляйтесь-ка домой, мазилы.

Славка поднялся и смущенно отряхнул с коленок песок. Много еще надо было им с Сашкой учиться, чтобы стрелять так, как стрелял Лавров или капитан Рязанов, как стрелял Сашин отец, старшина Панкратов.

Ребята отправились к дороге, где Цюра давно уже надеялся устроить скачки. Он никому ничего не говорил, но знали об этом все. Особенно Зозуля усердно распространял в столовой слухи, будто бы Цюра стал нервным и подозрительным, не ест, не пьет, Серого все кормит, на прогулки водит, тренирует его,- хочет лучших скакунов обставить. Из-за этих скачек Цюра даже стихи бросил писать, а бывало тоже, как и Степан, напишет что-нибудь и Зозуле покажет. Например: «Доволен я службой, с уставом согласен» или «Какой овес, какая красота! Наелся конь до самого сыта»…

Как бы там ни было, но ребята, и те знали, что за лошадей, а особенно за своего Серого, Цюра готов и душу отдать.

Сквозь деревья уже виднелось озеро, небо было затянуто красноватой мглой, по горизонту плыли темные тяжелые облака.