— Коз вы мне не навешивайте, — спокойно промолвил Гриша. — Козы — это товарищ Жмак, а его надо искать не тут, а в области. Если же хотите, могу предварительно и популярно объяснить. Безрогие, потому что такая порода, и ни от каких витаминов рога не вырастут. А немытые — потому что так называемой золотистой масти, мы бы сказали — глиняной. На вид же словно бы всегда замызганные. Не мы этих коз выдумывали, не нам и голову ими задуривать. Давайте договоримся так: я дам вам исполнителя товарища Надутого, вы пройдите по территории, посмотрите, что вас интересует, а потом я вас догоню, где-нибудь пообедаем и продолжим наши интересные разговоры.
Критики подхватили предложение, в особенности ту его часть, которая касалась обеда, Гриша передал их в распоряжение дядьки Обелиска, а сам поскорее кинулся к дядьке Вновьизбрать почерпнуть из его бездонного кладезя опыта.
Вновьизбрать внимательно выслушал Гришу, задумчиво почесал за правым ухом, помолчал, вздохнул:
— Говорится-молвится, все уже было, такого еще не было. Ну да мы их спровадим! Я беру на себя торговую сеть, а ты ищи свою Дашуньку, а потом бери этих умников — и малость проучим их.
И дядька Вновьизбрать изложил Грише стратегический план действий в отношении сельскохозяйственных критиков.
Гриша план принял и одобрил, побежал к мотоциклу, нашел на фермах Дашуньку, завез ее домой, предупредив, чтобы точно придерживалась данных ей инструкций, потом поехал искать Слимаченко и Подчеревного.
Те кипели и неистовствовали. Дядька Обелиск вывел их из модернового здания сельского Совета и довольно по-старосветски зашаркал босыми ногами по асфальту.
— Эй, товарищ, — не выдержал Подчеревный, который в глубине души считал себя натурой несравненно более тонкой и изысканной, чем примитивный Слимаченко, — что же нам вот так и идти за вами?
— Вот так и идти, — сказал Обелиск.
— Разве сельский Совет не имеет никакого транспорта?
— Есть мотоцикл, так я не умею на нем ездить.
— Председатель мог бы вызвать для нас машину. Пойдите и скажите ему.
— А у нас неоткуда вызывать, — объяснил дядька Обелиск. — У нас все пешком. Только женщин на свеклу — на грузовиках. А так — пешком. А почему бы и нет?
— И вы предлагаете пешком и нам? — включился в разговор уже и Слимаченко.
— А что ж тут плохого? Не хотите? Тогда ликвидируем как класс.
— Кого ликвидируете? — настороженно спросил Слимаченко.
— Ну, вашу так называемую комиссию.
— Вы хотите сказать: и нас?
— И вас же, и вас! Но вы не беспокойтесь. Я пошутил. Не хотите ликвидироваться, так пойдем дальше. Что вам показать? Животноводство у нас богатое и передовое. Все отсталое мы ликвидировали как класс. Теперь у нас много всего есть. Может, посмотрите быков? У нас их три штуки. Все племенные. По тонне каждый. Злые, как черти. Протыкают рогом человека как класс. Не хотите быков — можно свиноферму. Миргородская порода. Есть свиньи черные с белыми латками, а есть белые с черными латками. Ученые не вылазят с фермы, все эти латки измеряют: на какой свинье каких больше. Козья ферма у нас не в этом комплексе, а за Шпилями, так что извините. Туда надо на грузовике или самосвалом. Мы вам в кузов сенца подбросим, оно и ничего…
Дядька Обелиск, наверное, тоже получил соответствующие указания у своего предыдущего председателя, потому что разговорился с непривычной для него оживленностью, вел комиссию так, чтобы ее могли увидеть как можно больше веселоярцев, вгонял непривычных к таким хождениям по солнцу в пот и изнеможение, задуривал голову и забивал те штуки, которые называются панталыками, на фермах же сопровождал Слимаченко и Подчеревного так хитро, что они оказались перед деревянным станком для случки коров и остановились перед ним, как бараны перед новыми воротами.
— Что это? — воскликнул Слимаченко.
— В самом деле, что это? — поинтересовался и Подчеревный.
Именно здесь догнал их наконец Гриша и присоединился к этой сельскохозяйственной экскурсии, роль ученого гида в которой должен был играть дядька Обелиск.
— Это, извините, станок для случки коров, — объяснил Обелиск.
— То есть вы хотите сказать: любовное ложе для колхозных коров, начало которого углубляется в праисторические времена ориньяка и мезолита? прокомментировал это объяснение Подчеревный.
— Да, углубляются, углубляются…
Слимаченко не стерпел такого кощунства:
— Наша современная корова не нуждается в этом пережитке! Она оплодотворяется искусственно…
— Да оно, может, и искусственно, — пожал плечами Обелиск, — мне разве что? Да только же у нас, извините, три племенных бугая, и без работы они стоять не могут. Злые, как черти. Протыкают человека рогом как класс. Один бык Демагог, другой Мифик…
— Не я ли говорил? — обрадовался Подчеревный. — Вот где углубление в пракорни мифа!
Остерегаясь, чтобы они не углубились так, что и не вытащишь, Гриша предложил критикам поехать к нему домой.
Слимаченко посадили в коляску. Подчеревный разместился позади Гриши, но и тут не унимался, объясняя неизвестно кому:
— И обратите внимание, как народ с высоты своей силы по-панибратски относится к духовным достояниям прошлых эпох. Уже вам и не миф, а только мифик.
— Да не очень он и прошлый, этот бык, — вдогонку им объяснил дядька Обелиск, — трехлетний или же годика на четыре, не больше…
Дома Гриша познакомил критиков с Дашунькой. Удивление, восторг, остолбенение.
Долго мыли руки, сели за стол, застеленный чистой накрахмаленной скатертью (Дашунька хотя домашним хозяйством и не увлекалась, но, когда нужно, могла утереть нос кому угодно!), Гриша поставил посреди стола граненую бутылку с перцем, зазвенел рюмками.
Кто бы отказался в ожидании жирного борща, карасей в сметане, куриной печенки на сале, вареников с вишнями и медом? Гриша плеснул себе на дно, гостям — полные рюмки, позвал и Дашуньку, провозгласил:
— За успех всех безнадежных дел!
Критики вмиг опустошили рюмки и уже смотрели на граненую бутылку снова, Дашунька воскликнула: «Ой, моя сковорода!» — и побежала на кухню. Критики налили уже сами. На кухне зашипело со страшной силой. Критики выпили без тоста и без задержки, хорошо зная, что закуска появится непременно, если не после второй, то после третьей. Подчеревный, заранее смакуя, как он обыграет в своих научных трудах проблемы мифотворчества с колхозным быком Мификом, принялся объяснять роль, значение и происхождение закуски.
— Закуска — это могучий фактор истории, должен вам сказать, — выпивая третью рюмку, разглагольствовал он. — Если хотите, она помогала завоевывать государства. В восточных деспотиях существовал целый ритуал закуски перед обедом. От персидских царей его переняли турецкие султаны. Римляне, которые в походах не разрешали себе излишней роскоши, все же не садились есть, не закусив перед тем круто сваренными яйцами.
— Мы с Дашунькой кур не держим, некогда с ними возиться, — сказал Гриша, — так что яиц я вам не предложу. У нас любят закусывать салом или раками. Раки и сало — залог здоровья. Но сала нет, потому что кабана я еще не колол, а раков не наловил, поскольку вы нагрянули неожиданно, без предупреждения…
— На Востоке очень популярны жареные баклажаны и холодный бараний мозг, — не унимался Подчеревный.
— Дашунька ученый зоотехник, а не агроном, потому мы баклажанов не разводим, — снова объяснил Гриша, — а баранов вы не найдете и в области, так как у нас зона индустриализации способов развития животноводства, а к барану индустриализацию применить еще никому не удавалось. Так что бараньих мозгов не будет.
Такие заявления не очень и разочаровывали гостей: бутылка была высокая и емкая, а на кухне с каждой минутой шипело все сильнее и сильнее.
Ни Слимаченко, ни Подчеревный при всей глубине их научного мировидения не могли догадаться, что шипело на кухне не сало, не масло, не мясо, а обыкновеннейшая вода, которую Дашунька, твердо выполняя Гришино указание, щедро лила из кружки на раскаленную сковороду, лила умело, с нужными паузами, не одинаковыми порциями, — вот тебе полнейшее впечатление, что жарят полкабана, и не меньше!
