— Это, знаешь ли, друг-приятель, вторая танковая индустрия страны, — рассказывал Демин. — Я в Крыму был. Жара в степи 50 градусов, танковая броня обжигает руки, пресной воды глоток трудно найти. А главная беда — тучи пыли. Кажется, пыль эта не только в тело, а и в сердце проникает. И между прочим — автомат, винтовка, гранаты рядом с гаечным ключом, молотком и зубилом.

— И стрелять приходилось? — наивно спрашивает Бусыгин.

Демин тихо посмеивается:

— Так ведь фронт — куда денешься. Не просто вынести с поля боя раненого человека. А каково вытащить из-под вражеского огня 52-тонную машину! Не даром за два танка, эвакуированных с поля боя, согласно статуту, полагается награждение орденом Отечественной войны. Понял, друг-приятель.

Бусыгин взглянул на грудь Демина, на блестящие ордена.

— А это за что?

Демин усмехнулся:

— За всякие дела. — И не стал распространяться. Он не любил о себе говорить.

— Что дальше, Василий Иванович?

— Дальше? Танки строить. Только в Питере.

Бусыгин встал. Прошелся.

— И я в Ленинград подамся. Домой.

— Тоже верно, — отозвался Демин. — Только ты, Никола, здесь хорошо пошел, ценят тебя. Так ты не спеши. Я в Питер почему еду? Посылают. Понял? Там опять надо начинать. И Демин там нужен. А тебе спешить ни к чему. Съезди, навести своих, погляди что к чему. Вот таким образом.

Однако события развернулись столь стремительно и так захватили Николая, что вытеснили на время мысли о Ленинграде.

Бусыгина пригласили на торжественный вечер в честь Дня Советской Армии.

Все было обычно: и речи, и приветствия, чествование фронтовиков, ударных фронтовых бригад.

Многим ленинградцам в этот день вручили медаль «За оборону Ленинграда». Вызывали по одному на сцену и под аплодисменты и музыку прикрепляли бронзовую медаль на ленточке.

Николай рассматривал медаль, полученную соседом, всматривался в три мужественные фигуры: солдата, краснофлотца и ополченца, идущих плечом к плечу в атаку… Многое вспомнилось…

— Бусыгин Николай Александрович…

Это сказал председательствующий. Бусыгин оторопел и не трогается с места.

— Иди же, Николай, — шепчет сосед, — тебя.

Николай поднимается, идет на сцену. Ему аплодируют.

— Смотри-ка, совсем молоденький.

— Молодой, а небось грудью стоял… Вон и «звездочка» у него. Стало быть, геройский хлопец.

Бусыгин не прислушивается к репликам. Он идет медленно, трудно.

Седой мужчина берет со стола белую коробочку, вынимает из нее медаль, прикрепляет к пиджаку и крепко жмет Николаю руку.

— Носи, сынок, на здоровье. Заслужил!

Николай оглушен всем происходящим. Смотрит в глаза седому, который прикрепил медаль, и не понимает, чего тот ждет от него. Наконец, опомнился:

— Большое спасибо. — И тут же вытянулся и гаркнул: — Служу Советскому Союзу!

— Ну, и хорошо… Вот тебе, дорогой мой, удостоверение. Бусыгин, коробочку возьми.

В зале засмеялись, когда Николай вернулся за коробочкой, потом дружно и весело начали хлопать.

Он сел на свое место и исподтишка поглядывал на медаль. И в эти минуты вспомнил все, что произошло с ним в Ленинграде в дни войны: и холодный цех, и обстрелы, и «зажигалки» на крыше, и пайку хлеба в двести пятьдесят граммов на целый день. Вспомнил мать, сестер, погибшего брата. Хотел вспомнить лицо Веры Ивановны, технолога, которую воздушной волной сбросило с крыши цеха, — и не мог. Удивительно, что забыл ее лицо, — ведь думал: будет помнить долго-долго.

Еще раз взглянул на медаль «За оборону Ленинграда».

А сейчас не обороняются, а наступают. Громят гитлеровцев! Самому бы туда!

Шли и шли на фронт тяжелые танки: ИС-1, ИС-2, ИС-3… Бусыгину не раз приходилось видеть длинные составы с белыми зимой, а летом с зелеными танками. Картина танковых эшелонов всегда вызывала чувство гордости, укрепляла уверенность в победе.

В марте сорок четвертого был прекращен выпуск танков Т-34. А через несколько месяцев впервые в стране на Кировском заводе на Урале был пущен конвейер по сборке тяжелых танков. На ИС поставили пушку калибром 122 миллиметра, усилили броню, создали более мощный двигатель.

А конструкторы все искали, мечтали, фантазировали и создавали новые и новые модели танков. Вот еще один конструктор-мечтатель — Балжи. Он давно вынашивал идею танка с башней особой, сферической, формы, с переменной толщиной стенок и создал проект такого танка.

Уже через месяц, в последних числах октября, первый экспериментальный образец нового танка был готов.

Николай, впервые увидев новую машину, восхитился. Грозная, она была красива, ее формы прекрасны. Ствол орудия далеко выходит вперед — значит огневая мощь ее огромна.

Бусыгин повел танк на Бродокалмакский тракт на испытания. А потом вновь испытания, испытания…

В Москве маршал бронетанковых войск П. А. Ротмистров с группой генералов осматривал новую машину. Маршал придирчиво и внимательно вглядывался в каждую деталь, влез в танк, слушал доклад конструктора.

— Вот такая машина нам нужна! Очень нужна! — воскликнул маршал.

Но танк этот не побывал на поле боя. Не успел.

Были десятки тысяч других танков, помнящих грохот взрывов, гул канонады, жаркие танковые бои на Курской дуге. Не забывшие улицы Берлина и горящий рейхстаг, на котором развевается Знамя Победы. Спешившие на помощь восставшей Праге. Там, в Праге, памятником стоит кировский танк № 23. Этот танк пришел в город на Влтаве первым, за ним пришли сотни других.

А тот, последнего образца танк кировцев, стоит в Челябинске, на Комсомольской площади, на постаменте.

И люди останавливаются у танка-памятника, читают слова, отлитые в металле:

Танкоград стал Челябинским тракторным.

Ленинградцы, москвичи, харьковчане уезжали по домам. Шло великое переселение, не эвакуация, а именно переселение — какое-то веселое, радостное, будоражащее. На прощание обнимались, целовались, обменивались адресами…

Но многие, очень многие оставались в Челябинске.

Мать и сестры Бусыгина, пережившие ужас блокады, звали домой, в Ленинград. С этим городом была связана юность Николая, его мечты. Но не шли из головы деминские слова: «…Ты, Никола, здесь хорошо пошел, ценят тебя. Так ты не спеши».

Николай испытывал сердечную муку, мучился вопросом: ехать или остаться здесь.

Бусыгин прикипел к людям, с которыми трудился рядом, он любил свою работу испытателя, ее новизну, острые ощущения, которые она приносила. Не хотелось ничего менять в своей жизни. Николай понимал, что рано или поздно придет к нему другая машина — трактор, машина мирная и нужная людям, особенно сейчас, после такой разрушительной войны, и это тоже сулило новизну и трепет исканий.

И помимо всех этих обстоятельств было еще другое обстоятельство, может быть, одно из самых важных и решающих: Николай Бусыгин полюбил. Работала Люда на заводской машино-счетной станции. Большеглазая красавица, певунья.

И вот была свадьба.

Это был первый послевоенный год. Их было гораздо меньше, чем должно было быть, этих свадеб. В день свадьбы не было ни нарядного платья, ни большого застолья. Платье из простенькой сарпинки да лишний пакетик сахарина, полученный по карточкам.

Но разве забыть тот тихий снежный вечер, тишину и их — молодоженов, идущих в будущее с надеждой!

Людмила мечтала, что ее Николай станет инженером. А Николай никогда не вел таких разговоров. Он не хотел ничего знать, кроме машин. Да, машина была его душой, копаться в ней с утра до ночи, «объезжать», «тренировать» — это он умел! Бусыгин понимал, что жена ведь не хочет ему зла, и разумно ли мужу сердиться на нее только за то, что она хочет видеть его инженером.