1905
АНТОНИЙ
Ты на закатном небосклоне
Былых, торжественных времен
Как исполин стоишь, Антоний,
Как яркий, незабвенный сон.
Боролись за народ трибуны
И императоры — за власть,
Но ты, прекрасный, вечно юный,
Один алтарь поставил — страсть!
Победный лавр, и скиптр вселенной,
И ратей пролитую кровь
Ты бросил на весы, надменный,—
И пересилила любовь!
Когда вершились судьбы мира
Среди вспененных боем струй, —
Венец и пурпур триумвира
Ты променял на поцелуй.
Когда одна черта делила
В веках величье и позор,—
Ты повернул свое кормило,
Чтоб раз взглянуть в желанный взор.
Как нимб, Любовь, твое сиянье
Над всеми, кто погиб, любя!
Блажен, кто ведал посмеянье,
И стыд, и гибель — за тебя!
О, дай мне жребий тот же вынуть,
И в час, когда не кончен бой,
Как беглецу, корабль свой кинуть
Вслед за египетской кормой!
Апрель 1905
ВОСТОК
Тесно переплелись на путях истории не только судьбы народов Индии, Ирана, Закавказья, Средней Азии и Аравии, но и судьбы их литератур. Арабские легенды подхватывали иранские сказители, узбекский поэт воспевал армянскую царевну, грузинский прозаик перерабатывал в роман персидскую поэму, а на персидском языке (как и на арабском) долго слагали стихи азербайджанские, турецкие, индийские поэты, как и поэты Средней Азии.
Открывающая раздел «индейская повесть» В. А. Жуковского «Наль и Дамаянти» представляет собой пересказ одного из сюжетов самой большой в мире поэмы «Махабхараты», сложившейся в Индии в основном в I тысячелетии до н. э. Известная нам редакция поэмы записана уже в первые века н. э. Рассказ о Нале и Дамаянти по времени создания ближе к античности, чем к Средневековью.
Однако в индийском повествовании есть психологическая черта, резко отделяющая его от древних сказаний Средиземноморья и роднящая с художественными произведениями Средневековья. Опасность, угрожающая любви и жизни Гектора и Андромахи, Орфея и Евридики, Геро и Леандра, Суламифи и Соломона, приходит извне — это война, буря, несчастный случай, тайный враг; даже то, что Тезей покидает Ариадну, миф приписывает повелению бога. Между тем главный враг Наля, разлучающий его с Дамаянти, — он сам, и адский бог Кали выступает здесь как воплощение страсти индийского царя к игре в кости. Собственные слабости и пороки человека — вот что опасно для его любви, а преодоление пороков возвращает человеку счастье.
Каждому индийцу, грамотному и неграмотному, это сказание знакомо. Многочисленные переводы сделали его известным во всем мире. Явлением в русской литературе оно стало, когда В. А. Жуковский в 1837–1841 гг. переложил легенду с ее немецкого перевода, «стараясь найти в языке моем выражения для той девственной, первообразной красоты, которою полна индейская повесть о Нале и Дамаянти».
Сюжет для многих художественных произведений дала и легенда о любви Вис, жены иранского шаха Мубада (Моабада), и Рамина, младшего брата этого шаха. Первым написал о Вис и Рамине на основе древнеиранских народных преданий персидский поэт XI в. Фахриддин Гургани. Он создал поэму не только трогательную, но и озорную, соединил возвышенное с обыденным, трагедию с фарсом. Все это характерно и для романа «Висрамиани», прозаического переложения поэмы на грузинский язык, принадлежащего перу грузинского писателя конца XII в. Саргиса Тмогвели. В сборник включен (с большими сокращениями) перевод романа Тмогвели, сделанный в 1938 г. Б. Т. Руденко под редакцией академика И. А. Орбели, крупнейшего советского историка-востоковеда. (В 1960 г. появился более полный и точный перевод романа, принадлежащий С. Иорданишвили; предпочтение в данном случае отдано переводу Б. Т. Руденко лишь потому, что он уже сделан с сокращениями и с кратким изложением содержания пропущенных глав.)
И. А. Орбели в предисловии к книге, вышедшей в 1938 г., подчеркивает, что «Висрамиани» — не просто перевод персидской поэмы, здесь появились чисто грузинские детали и выражения, чувствуется дух Грузии XII в.; роман — памятник сотрудничества двух могучих культур. Да только ли двух? Специалисты отмечают тут признаки, например, влияния арабской литературы. И уже давно замечено поразительное сходство ряда ситуаций и образов в двух знаменитейших произведениях Средневековья — западноевропейском «Романе о Тристане и Изольде» и восточном сказании о Вис и Рамине. Что здесь естественно вытекает из общности сюжета о «незаконной любви» подданного и жены властителя, а что связано с культурными контактами — не так-то просто выяснить. Во всяком случае, к «Роману о Тристане и Изольде» тоже можно отнести слова, сказанные академиком В. М. Жирмунским о поэме «Вис и Рамин»: здесь проявился «типичный конфликт эпохи, столкновение индивидуальной любви (в сословно-поэтизированной форме рыцарского «служения даме») с супружескими обязанностями, которые в феодальном обществе основывались не на личном чувстве, а на семейно-политических интересах».
В сказании о Вис и Рамине духовный мир героев представлен гораздо более сложным, чем в античных преданиях и даже в легенде о Нале и Дамаянти. Тут любви угрожают собственные недостатки, слабости героев, порою побеждающее в каждом из них стремление к покою, к отдыху от чувства, которое им прямо-таки жить иногда мешает; но в еще большей степени враг любви Вис и Рамина — общество, где Вис поневоле становится женой бессильного старика, общество, для которого взаимная страсть — прямой вызов. Врагами любящих оказываются самые близкие люди, в том числе мать Вис, а потом — и подкупленная шахом кормилица. Рамин разрешает проблему, свергнув старшего брата, — уж очень, видно, хотелось древним сказителям любой ценой дать повествованию «счастливый конец». А вот сюжет «Лейли и Меджнуна» заведомо и определенно кончается смертью обоих героев, разлученных судьбой. Но эта судьба — результат столкновения, опять-таки, между сильным и искренним чувством и обществом. Лейли и Меджнуну мешают соединиться не враги и бури, не разница в социальном положении, не то (во всяком случае поначалу), что она «другому отдана»; нет! сама сила чувства Меджнуна, обезумевшего от любви, пугает родных Лейли.
О Лейли и Меджнуне писали на протяжении долгих веков — азербайджанцы Низами и Физули, индиец Амир Хосров Дехлеви, таджик Абдурахман Джами, туркмен Андали Гариб, узбек Алишер Навои и многие, многие другие. А раньше всех — сам Меджнун, он же Кайс ибн Аль-Мулаввах. Он-то сам был прозван Меджнуном — «одержимым», «безумцем», когда отец возлюбленной предпочел для нее более богатого жениха. Время и поэты Аравии, Индии, Ирана и Средней Азии исправили сюжет…
В сборник включены отрывки из поэмы «Лейли и Меджнун» великого азербайджанского поэта XII в. Низами. В горе его героев отразилась собственная скорбь поэта: Низами только что потерял любимую жену; когда-то эту юную и прекрасную половчанку с севера купил ширван-шах, правитель небольшого азербайджанского государства, для своего гарема; но гордая красавица не пожелала стать даже и царской наложницей; шах подарил девушку поэту, ставшему ее мужем. И вот она умерла. Горе потери сделало старый печальный сюжет особенно близким поэту — хотя писал он поэму по «заказу» ширван-шаха.