В коридоре раздался топот множества ног, и в комнату ворвались Бирюк, Слава и Семён.

     – Что здесь… – Вова замер, глядя на содрогающуюся в рвотных позывах Настю и поддерживающую её Малиновскую.

     – Парни, умоляю, скорее! Там, на кухне, в нижнем ящике под мойкой – активированный уголь! – крикнула Машка.

     Сеня бросился на кухню. Слышно было, как он ищет необходимое, звеня ложками и вилками, переворачивая все содержимое буфета вверх дном.

     – Воды! – вдруг прохрипела Настя. Невнятность, с какой она это произнесла, напугала всех ещё больше.

     – Быстрее! Чего там копаться? – заорал Бирюк, но Сеня уже бегом возвращался в комнату, неся пачку с углём.

     – Да нет же, размешайте его в воде, идиоты! – запричитала Малиновская. – Она подавится таблеткой!

     Сеня снова унёсся на кухню.

     – Поднимите её! – скомандовала Маша Славе и Бирюку. – Нужно отнести её в ванную, потому что её снова будет тошнить.

     Ребята быстро подхватили с пола бледную, плохо соображающую Настасью, и потащили под руки в ванную комнату. Семён уже был тут, подавая наполненный стакан.

     – Глотать сможешь?

     Получив от подруги что-то слабо похожее на кивок, Маша начала вливать ей в горло столько растворенного в воде угля, сколько она могла выпить. Больше всего она боялась, чтобы Настя случайно не захлебнулась. А потом ту снова начало тошнить.

     В краткие перерывы между рвотными позывами Малиновская умывала ей лицо водой из-под крана и постоянно повторяла, как заклинание: – Дура! Дура! Дура! Ну как же так можно?! Дура! Дура…

     – У неё не будет обезвоживания? – с тревогой спросил Бирюк, продолжая поддерживать Настю за плечи у края ванной.

     – Сейчас пусть уж лучше тошнит, – ответил Слава серьезно. – Организм должен очиститься.

     – Что, интересно, на всё это скажет Антон? – задал риторический вопрос Семён.

     Когда поздно ночью Антон вернулся с работы, Настасья уже давно спала, обессиленная, в своей кровати. Она очень долго мучилась, прежде чем её перестало мутить, потеряла много сил, но вроде бы все обошлось. Малиновская в общих чертах рассказала Антону о случившемся, решив, что пусть уж лучше она честно во всем признается, чем рано или поздно он прочитает об этом в чьем-нибудь сознании, и тогда уж точно будет много ярости и криков. Честно говоря, Мария приготовилась к тому, что и сейчас его реакция будет более чем бурной, однако Антон выслушал все в молчании, а потом лишь печально произнёс:

     – Я знал, что так случиться. И всё-таки надеялся, что обойдётся. Таня фактически спасла её – она снова почувствовала опасность, – а это значит, что Настасья находилась на волосок от гибели. Смерть была близка…

     Маша от этого так растерялась, что просто стояла, хлопая глазами, и как-то наивно, совсем по-детски спросила: – Что же нам делать дальше?

     – Завтра, в пятницу, как только все вернутся домой, мы отправимся в Нифльхейм, – первый шок от услышанного у Антона прошёл, и он начинал возвращаться к своему обычному, деловому тону. – Проведем там все выходные, до воскресенья.

     – Настя, наверное, не захочет никуда идти, – осторожно предположила Малиновская. – Да и вряд ли она завтра к вечеру будет чувствовать себя настолько…

     – Как раз Настю-то мы и возьмём в первую очередь, – перебил её Антон. – Там у неё не будет ни новых таблеток, которых она могла бы наглотаться, ни старых, неприятных воспоминаний. Смена обстановки отвлекает, знаешь ли. К тому же дварфы будут за нею постоянно присматривать. Раз уж мы не смогли.

     Маша почувствовала легкий словесный укол в свою сторону, но предпочла промолчать. Тем более что Антон был, по сути, прав. Чтобы не ляпнуть чего-нибудь лишнего, она решила слегка поменять направление темы.

     – Что бы мне такое маме завтра сказать насчёт выходных? Она в эти дни не на работе будет…

     Антон отчего-то расценил это заявление как признак того, что Машка увиливает и не хочет проводить все выходные в замке, а потому сказал довольно строго:

     – Идут все и в обязательном порядке. Если хотите, можете считать, что это – приказ! И точка.

     * * *

     Вечер пятницы принес с собою ухудшение погоды и довольно заметное похолодание. Огромные серые тучи, похожие на скомканные куски ваты, заволокли собою все небо. Слегка подморозило, и на лужах появилась неровная ледяная корка, расчерченная изнутри причудливыми узорами и трещинками. Остатки смерзшихся сугробов выглядели печально и сиротливо в стремительно наступающем на город вечере.

     Выходить из дома совсем не хотелось, но благодаря постоянным понуканиям и неуемной энергии Антона к шести друзья всё-таки собрались выходить. Малиновской пришлось на ходу придумывать какую-то совершенно дурацкую историю о том, что она идёт на день рождения к бог знает какой подруге, и мама отпустила её под честное слово о том, что она будет вести себя хорошо и к вечеру следующего дня её дочь непременно окажется дома. Прекрасно понимая, что ей не удастся вернуться вовремя, Мария решила оставить эту проблему на потом: было совершенно очевидно, что в этот раз ей не уйти от маминого гнева, если только она не найдет какого-нибудь неожиданного способа попасть домой раньше времени. Немного успокаивало лишь то, что остальным друзьям тоже пришлось что-то сочинять.

     Конечно, летом улизнуть из дома гораздо легче – можно сказать, к примеру, что гулял с компанией по ночному городу, – а когда за окном холодно, серо и ветрено, какую-либо правдоподобную историю о своем отсутствии сочинить гораздо труднее.

     Когда они отправились в путь, тяжелее всего пришлось Настасье: она всё ещё была бледна и малоразговорчива, хотя и чувствовала себя заметно лучше, чем в прошедшие дни. Друзья тактично не спрашивали её ни о чём, между собой уговорившись делать вид, будто их подруге просто нездоровится из-за обычной простуды, и ничего страшного не произошло. Скорее всего, это была наилучшая тактика.

     После того, как Авалон вошёл в лес, достаточно быстро стемнело, но это было и к лучшему – никто из посторонних не заметит, куда они направляются и как пройдут сквозь Портал. Мария не выпускала Настину руку из своей ладони – на всякий случай, если у той неожиданно закружится голова или она просто поскользнется на укатанной и скользкой дорожке. У поляны с растущими большим кругом дубами-великанами вышла небольшая заминка: навстречу им по лесной тропинке шли две бабули, выгуливая своих пудельков, и друзьям пришлось довольно долго топтаться на месте, наблюдая, пока старушки не отойдут достаточно далеко, чтобы не разглядеть их – безопасность была превыше всего.

     Миновали Портал. В основном шли молча, изредка перебрасываясь лишь парой фраз. Все были уставшие, и в большинстве своем хотелось только одного – поскорее завалиться спать. Хотя, когда вокруг вместо унылых голых ветвей и талого снега раскинулась теплая лесная зелень, настроение сразу значительно улучшилось. По дороге их нагнала Пончик – радостная и беззаботная, как и всегда. Они усадили Настасью на спину медведице – та особенно не возражала – и после этого передвижение значительно ускорилось.

     Так они незаметно добрели до их старого знакомого.

     – Здравствуй, Клён! – громко произнёс Антон. – Ты не спишь?

     Дерево вздрогнуло, встрепенулось, и глаза его открылись.

     – О, здравствуйте, мои дорогие! – пророкотал он. – Очень рад всех вас видеть, очень рад! Честно говоря, не ожидал вашего прихода сегодня – вот и задремал. Наверное, очень важные дела гонят вас в дорогу? – при этом Старый Клен внимательно посмотрел на Марию.

     – Мы очень соскучились, и поэтому решили прийти сегодня. – выкрутилась Малиновская.

     – Очень лестно слышать, – мудрые глаза Клена сузились, как бывает и у людей, когда они широко улыбаются. Его взгляд неторопливо обводил всех по очереди, пока не задержался на Настасье, восседающей на Пончике.