– Нет, спасибо, пока справляемся, – улыбнулась Маша, и добавила почему-то шепотом: – Настька особо и видеть-то никого не хочет. Разве только… нужно будет купить ей новые шторы и занавески – те-то все в клочья разорвались. И вот ещё никак не могу придумать, что делать с обивкой дивана – то ли зашить, то ли новую ткань заказывать. Но это – потом, когда в себя придёт. А пока что пусть будет так, как есть.

     – Хорошо, – кивнула Таня.

     Они все вместе потопали в сторону дома, стараясь выбирать наиболее сухие дорожки. Маша, перепрыгивая через мутное озерцо талой воды, заметила в ней уже с десяток цветных корабликов, собранных умелыми руками детворы. Серебристые обертки от конфет весело искрились на ярком весеннем солнце.

     – Если что, пусть выходит хотя бы сюда, во двор, на свежий воздух, – предложил Бирюк на прощание. – Скажи, мы все её очень ждём. Может быть, это придаст ей сил или… не знаю… хотя бы подбодрит.

     – Хорошо, я передам ей. – Маша махнула рукой. – Ещё увидимся, – и она торопливо пошла к подъезду, немного неуклюже при этом таща свой пакет, потому что в нём были какие-то кривые, неудобные ручки. Впустив вместе с собою в холл непонятно откуда взявшуюся бездомную черно-белую кошку, и пару раз приложившись пакетом обо все углы на первом этаже, она вызвала лифт.

     Татьяна и Бирюк не спеша поднимались в свою квартиру – на третий этаж они всегда ходили пешком, тем более что в последнее время их лифт взял дурную привычку – застревать между пролетами чаще обычного.

     – Знаешь, нам, наверное, тоже нужно будет сегодня сходить в магазин, – Таня распахнула дверь с лестницы в общий коридор. – У нас кончился чай и сахар, я обнаружила это только сегодня утром, но времени особенно не было, и пришлось запивать бутерброды простой водой. И ещё нам нужна колбаса – желательно докторская – потому что все её обожают, ну и паштет тоже можно. Об остальном я вспомню в магазине, когда увижу это на полке, – при этом она строго посмотрела на Вову, как будто тот ей в чём-то возражал.

     – Может быть, мы сходим за всем этим завтра? – предложил Бирюк, зевая, и доставая из кармана связку ключей. – А то я сегодня так устал. А завтра будет пятница, у нас ведь с тобой в пятницу всего по три пары в институте, – после сразу и заскочим в магазин, идёт?

     – Можно, наверное, и завтра… – не слишком уверенно согласилась Таня. – Но тогда у нас совсем ничего не будет на завтрак. Только если у нас остались те вкусные… ой! – она схватилась за лоб. – Что-то у меня в голове стрельнуло!

     – Ты просто переутомилась, – Бирюк продолжал возиться с ключами, не понимая, почему нужный не подходит к замочной скважине. – Нервный денёк был, только и всего.

     – Мне… мне нехорошо, – Татьяна прислонилась к стене, а через долю секунды начала медленно сползать по ней вниз. Её речь вдруг сделалась бессвязной: – Голова… Какая сильная боль. Не моя… не моя боль…

     Бирюк перестал уделять своё внимание дверному замку, безрезультатно ворочая в нем ключи, и, посмотрев на Таню, перепугался – она очень сильно побледнела.

     – Воздух… не хватает… – девушка схватилась за горло, окончательно оседая на холодный кафельный пол.

     – Таня, Таня! – Бирюк бросился к ней на пол и начал хлопать по щекам. – Это как в тот раз, да?! Да? Скажи!

     – Да! – у Татьяны закатились глаза, но она, похоже, всё-таки находилась в сознании.

     Вове стало по-настоящему страшно: он будто снова начал проваливаться в тот кошмар новогодней ночи, когда было совершено убийство. Только сейчас он был совершенно один, и некому было ему помочь. Соседей звать нельзя – будет слишком много вопросов. Воспоминания начали возникать перед ним с неестественной яркостью, мешая думать, словно окружая его и наваливаясь со всех сторон: те же симптомы, та же боль; а потом они узнают вдруг, что произошло нечто ужасное. Кто на этот раз? Нет, никто не мог попасть в беду – они все только что разговаривали, только что были рядом. Все, кроме… Антона! Неужели Евген подкараулил его? А потом напал. Нет, это невозможно!

     – Кто? Кто на этот раз? – закричал Бирюк, тряся Таню за плечи.

     В его голове запоздало промелькнула мысль: с чего он решил, будто беда случилась именно с кем-то из Авалона? Может быть, все произошло как и в тот раз – с обычным человеком? Но тогда это случилось совсем рядом… Неужели Евген снова здесь? Из глубин памяти тотчас пришёл убийственный ответ: это предчувствие. Он знает, что лихо постучалось в знакомую дверь.

     – Со мною ничего не случится, – Танин голос вернул Вову в реальность. – Я просто чувствую то же самое. Оставь меня! Помоги другим!

     – КОМУ?

     – Настя…

     Бирюк вскочил, заметался по лестничной клетке, не зная, что делать. Как он оставит Таню?

     – Скорее же! – Татьяна оставалась всё такой же бледной, но соображала, кажется, ясно. – Иначе будет слишком поздно!

     Вова бросил последний взгляд на свою возлюбленную и, кивнув, побежал вниз.

     Настасья должна быть дома. Малиновская сама сказала им только что – она не хочет никуда выходить. Значит, Женя снова пришёл к ней домой – завершить начатое. Воспользовался моментом, пока все отлучились. Бирюк остановился на полном ходу. Если Евген там, одному ему не справиться. Промедлив мгновение, он достал мобильный и начал лихорадочно набирать номер Славы, мысленно молясь о том, чтобы эта мимолетная задержка не стала роковой…

     * * *

     Малиновская повернула металлическую ручку двери, раздался щелчок, и она вошла в квартиру к Настасье. Да, всё правильно: она сама просила подругу не закрывать дверь на замок – знала, что скоро вернётся обратно с кучей продуктов и руки будут заняты. Не хотелось долго копаться, пытаясь открыть дверь.

     – Я пришла! – громогласно объявила Маша в прихожей и, не разуваясь, сразу направилась на кухню. Поставив тяжелый пакет на стул, она начала выкладывать из него всё, что набрала в магазине.

     – Настька, иди сюда, помоги мне! – снова позвала Малиновская, но ответом ей была гробовая тишина. – Ты вообще где? – она, так и не поставив на стол упаковку апельсинового сока, направилась с ней в комнату.

     – Чего не отзываешься-то? – Мария замерла на пороге, и сок с громким шмяком выпал из её руки: Настасья лежала на полу лицом вниз и не шевелилась. Плотные сине-фиолетовые шторы на окнах были почему-то задернуты, создавая в комнате ощущение глубокого вечера, переходящего в ночь.

     Малиновская бросилась к подруге, приподняла Насте голову, убрала волосы со лба; её ещё больше напугало отсутствие хоть какой-то реакции и землистый цвет лица Настасьи. Машка начала в панике пытаться нащупать пульс на руке, но – безрезультатно: с таким же успехом она могла искать пульс у тумбочки.

     – Да что здесь… – Мария стала лихорадочно осматривать комнату, пытаясь понять, что именно могло произойти. Ей почему-то не пришла в голову мысль о возможном новом посещении Евгена. На глаза неожиданно попалась наполовину опустошенная пачка из-под лекарства, лежащая тут же, на полу, у одной из ножек кровати. На упаковке виднелась надпись: «Донормил». Это же снотворное! – вспомнила она, и её начал одолевать неконтролируемый приступ страха.

     – Ты что, дура?! – заорала Малиновская и принялась изо всех сил тормошить Настю. – Решила с жизнью расстаться? Я тебе дам! Идиотка!

     Что делать? ЧТО ДЕЛАТЬ?! Мысли метались в разные стороны, а внезапно напавшая дрожь мешала думать. Человек наглотался таблеток. По сути, это то же самое, что и отравление. Нужно вывести всю эту гадость из организма. Необходимо вызвать рвоту. Маша с огромным трудом начала вспоминать то, чему их когда-то учили в школе на уроках ОБЖ: повернуть голову набок, чтобы человек не захлебнулся, засунуть отравившемуся пальцы в рот, надавить на корень языка.

     Малиновская развернула Настину голову так, чтобы было удобнее, с силой разжала ей челюсти и, запустив два пальца в рот, надавила на язык. Секунда, другая, третья… никакой реакции. Ещё раз. Что-то заклокотало в Настином горле, и внезапно её начало обильно тошнить на ковер. Маша не успела убрать ладонь и зажмурилась, ощущая, как рвотные массы потекли по её руке. Настасью тошнило. Ещё раз. И ещё. И ещё.