– Привет, – ответила Настасья.

     – Почему ты здесь?

     – Не спится.

     – И часто ты выходишь вот так, посреди ночи, когда тебе не спится? – немного настороженно спросил Евген, слегка наклонив голову и недоумевая.

     – В последнее время частенько, – Настасья выглядела какой-то странной: то ли задумчивой, то ли отрешенной. – Зачем ты пришёл? – довольно резко спросила она.

     – Я пришел, чтобы забрать тебя с собой, – выпалил Евген на одном дыхании, словно боясь, что забудет это сказать.

     – Зачем? – снова бесстрастно спросила Настасья.

     – Я скучаю по тебе. Мне плохо. Плохо без тебя.

     Настасья улыбнулась какой-то загадочной, вымученной улыбкой – её лицо отчего-то стало выглядеть зловеще в неярком, дрожащем свете подъездной лампы. Она сделала пару шагов вперед, навстречу к Евгену, и, посмотрев ему в глаза, засмеялась. Эхо от смеха моментально отдалось от стен, неестественно искажаясь, и, устремившись вверх, долго затихало где-то среди лестничных пролетов. Евгений был слегка обескуражен, непонимающе глядя на Настасью.

     – Скучаешь, значит? Плохо, значит? – с Настиного лица не сходила странная улыбка. – Быстро же ты понял, насколько я нужна тебе! И всего-то месяц прошёл! Наверное, это и есть настоящие чувства, настоящая любовь? – она буквально выкрикнула последнее слово, – Полагаю, я должна сейчас прыгать от счастья, раз ты соизволил, наконец-то, явиться сюда? Не правда ли?

     – Я не мог прийти раньше, – ответил Евген. – И ты прекрасно знаешь, почему.

     – Мог и сейчас не утруждаться. Не обременять меня своим присутствием. Тебе ведь абсолютно наплевать – может, я умерла давно, а тебе и дела нет! Я больше не желаю тебя видеть, понятно?

     – Настя, я…

     – Убирайся вон! – заорала она, не дав ему договорить.

     Евгений остолбенел. Он буквально не узнавал ту, которую, как ему всегда казалось, он очень хорошо знает. Что-то здесь было не так, но Женя не мог понять, что именно. Уж на такой разговор он явно не рассчитывал.

     – Ты мне больше не нужен! – продолжала Настасья. – Мне хорошо и без тебя. Я теперь свободна. Свободна ото лжи, от боли, от тяжести твоих преступлений.

     – Все вышло случайно. Я не хотел этого, – Евген тоже начал повышать голос. – Не понимаю, почему я должен сейчас оправдываться перед тобой – ты и сама все это прекрасно видела! Я защищал тебя!

     – Ты – чудовище! Монстр! – Настасья, кажется, наслаждалась каждым произносимым ею словом. – Правильно сказал Антон: тебя нужно поймать и посадить за решётку, на цепь, в какой-нибудь тёмный и сырой подвал. Быть может, тогда ты научишься контролировать себя?

     – Он правда так сказал? – не поверил Евген.

     Настя не ответила, просто продолжая гневно смотреть на него.

     – Может быть, Антон тебе теперь нравится больше, чем я? – тихо произнес Женя, как будто задавая вопрос больше самому себе, чем Насте.

     – Очень может быть, – Настасья подошла ближе и нажала кнопку лифта: двери тотчас открылись. – Не смею больше тебя задерживать, – и она с силой втолкнула Евгения внутрь. Женя пошатнулся, едва не упав – он никак не ожидал от Насти настолько сильного толчка. Напротив, она всегда казалась ему такой хрупкой, такой уязвимой. Он не понимал, что такого могло произойти всего за месяц, что она так изменилась?

     Наблюдая, как створы лифта скрывают потрясенное и одновременно взбешенное лицо Евгения, Настя снова засмеялась. Потом она подошла к окну и наблюдала, как Женя, выйдя из подъезда, быстро, не оглядываясь, уходит прочь, утопая в снежной каше белых сугробов. Ещё спустя минуту он скрылся за углом дома, даже не посчитав нужным – раз уж он был здесь – заглянуть в свою собственную квартиру.

     Если бы в этот момент Евгению вдруг вздумалось вернуться, он бы очень удивился тому, что происходило дальше на темной лестничной клетке пятого этажа. Настасья отошла от окна, медленно прислонилась к стене. Кожа на её висках начала подергиваться, и глаза вдруг поменяли цвет с зеленых на желтые. Из горла раздался странный, ликующе-змеиный шип. А затем её тело начал окутывать густой фиолетовый туман – он как будто с нежностью обволакивал её ноги, руки, шею, подбирался к прекрасному лицу, пока, наконец, не скрыл её полностью. Когда же клубы дыма рассеялись, на площадке вместо неё стоял, закутанный в чёрный саван, тихонько посмеивающийся Морфиус.

     Настоящая же Настасья, разумеется, спала в это время в своей постели глубоким сном и ничего не слышала…

     Антон и Бирюк стояли на каменном крыльце Нифльхейма, наблюдая, как оранжево-красное солнце медленно опускается за зеленую стену лесов. Антон заложил руки за спину, оглядывая раскинувшиеся перед ними луга и едва заметно покачиваясь на мысках, точно учитель, задавший ученику каверзный вопрос и теперь с любопытством ожидающий от него ответа.

     Далеко справа от них, из-за выступающих округлых стен замковых башен, доносились приглушенные звуки взрывов и раскатистый грохот – это Слава и Семён устроили тренировку на Стрельбище, состязаясь между собой в ловкости и силе магии. Впереди, на бескрайнем серебристо-изумрудном покрывале полей, разделенных надвое лентой древней дороги, у самой границы огородов Малого народца Маша, Настя и Таня разговаривали с кем-то из дварфов. Неугомонная Пончик носилась рядом, явно радуясь прогулке со своей хозяйкой. Медведица постоянно пыталась незаметно пробраться на огород, чтобы стащить оттуда какую-нибудь вкуснятину, причем, ввиду её огромного роста, попытки эти выглядели довольно забавно, и только громкие Машины вопли всякий раз заставляли её поворачивать назад, виновато понурившись.

     – О чём ты думаешь? – спросил Антона Бирюк, не поворачивая к нему головы и продолжая любоваться колышущимися на ветру стеблями высокой травы.

     – Думаю о том, как же хорошо было в детстве, – ответил Антон. – Сидишь задницей в песке, лепишь куличи – никаких тебе проблем.

     – Ну, а если всерьёз? – улыбнулся Бирюк.

     Однако Антон не торопился с ответом, и Вова через некоторое время произнёс: – Брось! Ни в жизнь не поверю, что твоя голова забита такими глупостями!

     Антон фыркнул и, прищурившись, внимательно посмотрел на друга.

     – Видимо, я настолько часто бываю серьёзным, что люди уже не представляют, будто я могу шутить и улыбаться? Да и какая разница – дело ведь не в этом. А что, если я скажу тебе, будто до меня дошли слухи, что в начале прошлой недели Евгений приходил к нашему дому?

     – Что? Правда что ли? – удивился Бирюк, перестав любоваться лугом и пытаясь понять, шутит Антон или нет – иногда от него можно было ожидать всего, чего угодно. – Откуда ты об этом знаешь?

     – Он явился поздно ночью, чтобы не быть обнаруженным, и заходил в наш подъезд, – продолжал Антон, словно не услышав вопроса, – а потом – приблизительно полчаса спустя – ушёл.

     – Он приходил к Настасье! – воскликнул Бирюк. – Слушай, я уверен в этом! По-другому ведь и быть не может. Кому, как не ей, он мог показаться? Я надеюсь, ты понимаешь, что все это значит? Нам нужно поговорить с Настей. Может быть, мы прямо сейчас пойдём и… – Вова не договорил, снова посмотрев вдаль: Настя в этот момент играла с Пончиком, пытаясь отнять у неё клок травы, зажатый в пасти. Машка с Таней хохотали рядом.

     – Ты недооцениваешь меня, друг мой. Я уже разговаривал с Настей на этот счёт, – невозмутимо парировал Антон. – Да только вот в чем проблема: она не беседовала с ним. И не видела его с той злополучной ночи. Он к ней не приходил.

     Бирюк хотел что-то возразить, но Антон, опередив его, произнёс:

     – Я знаю, что ты хочешь мне сказать. Но при разговоре я заглянул в её сознание и прочитал её мысли. Она не лжёт.

     Вова замер в растерянности: – Тогда зачем же он здесь был?