Восходящее солнце, щедро и величественно высвечивало морское дно. Переливались и вибрировали лучи, словно золотые струны, еще ярче горели скалы и причудливые деревья.

Валерий уже намеревался свою краболовку опустить за камень, на котором она стояла, как из-за камня показался краб и быстро, быстро заковылял на клешнях по разноцветному ковру из водорослей к краболовке. Валерий затаился, как будто краб мог его увидеть и повернуть обратно под камень. Но краб торопливо, словно за ним гнались, по корзине залез внутрь и сел сразу на приманку. Валерий дернул за проволоку, как когда-то подсекал леску, и потянул с такой быстротой краболовку, что из лунки вода выплеснулась. Но краб и не думал отпускать добычу. Он весь радужно светился, переливайся, на острых шипах жемчугом блестели капельки морской воды. Бисеринки-глаза, казалось, вот-вот упадут и провалятся сквозь корзинку.

Валерий с силой оторвал краба.

— Славка! — закричал он. Встал и потряс над головой крабом. — Королевский!..

Он посмотрел вокруг себя. День пожелал сегодня показаться во всем великолепии. Солнце щедро обливало прибрежные горы. Радовали взгляд высокие, нежные перистые облака, свежий мягкий ветерок нес с моря запахи соли и морской йодистой капусты. В этот день Валерий не вспомнил о Татьяне. И только когда возвращались из бухты и когда открылся Магадан, Валерий подумал; а ведь могли вместо Уптара бросить якорь в Магадане, построить базу, наверно бы, по-другому пошла жизнь. Кто знает… Кто знает…

На работе Валерий появился только через три дня. Прямо с автобуса прибежал в котлован и остолбенел: ни единой души в русле реки не было, экскаватор стоял на бровке, тускло поблескивали заиндевевшие, обвисшие тросы. Что же произошло? В котловане из-подо льда торчала лишь крыша насосной да выбросная труба. Поначалу Валерка подумал, что котлован решили брать на вымораживание, но почему тогда не убрали насосную? Ясно, что экскаватор и насосная захлебнулись. Что же могло случиться?

Посыпалась по откосу земля, Валерий поднял глаза: спускалась Натка.

— А тебя потеряли. Ивана Ивановича загоняли за тебя. Я даже в общежитие бегала.

Валерий перебил:

— Где народ, что произошло?

— В мастерских все. Насосную монтируют…

Натка повернула недовольное, посиневшее на морозе лицо.

— Потеряли, говорю, тебя…

— Что я, иголка? — Валерий не спускал глаз с насосной.

— Свищ в русле образовался, — пояснила Натка. — Вода и хлынула… Тебе попадет, Валерка. На бюро потащат… Татьяну видел? А я за тебя дежурила.

— Ну это ты зря, Натка, — словно очнулся Валерий. — Три дня имею законных.

— Женился, да, Валера? — Натка сразу погрустнела.

— А тебе что?

Промокая валенками наледь, Натка отошла в сторону.

Тут, в проране, было всегда ветрено и непроглядно. Ветер поднимал тяжелый, похожий на давленый рис снег и тащил его по всему руслу, доставая дымящие изморозью гольцы. Становилось темно, неуютно, грустно.

Натка уже поднялась на откос и оттуда крикнула:

— На бюро тебя вызывают.

«Вызывают, кто же это мог накапать?»

Валерий поднялся по склону и вышел на дорогу. С легким свистом гудели телеграфные столбы. Впереди шла Натка. Валерию вдруг показалось, что это Татьяна идет, — даже дрожь пробрала, и тут же обдало жаром. Он сбросил с пуговицы петлю, подставил грудь ветру. Хорошо, сразу остудило — легче задышалось. Валерий даже прибавил шагу, но словно полосатый шлагбаум преградил ему путь: морячок заслонил Татьяну. «Ревную, — сам себе удивился Валерий. — Странно. — Ему стало не по себе. — Налетел как кашкарский петух, видать, парень что надо — выдержанный. А что ему оставалось делать, не драться же со мной? Правильно все получилось. Сам я во всем виноват. Охламон». Прежнего отчаяния не было. Только усталость чуть познабливала душу. Проворонил, проморгал свое счастье. «А уж такое ли счастье? — кольнуло Валерия. — Вот у Ивана Вера как она отозвалась о Татьяне. Да если бы не Иван, не Славка». Валерий приостановился. Дорога была пустынна, ныл на опоре ветер, косо резала полотно дороги колючая поземка. А рыбалка на краба! И как бывает, на расстоянии от событий еще сильнее, зримее проступают детали, так и он, словно в кино, вдруг ясно увидел рыбалку. За три дня на рыбалке вздохнула душа. «Что это я? Натка говорит, выговор ждет, а я все про рыбалку. Даже сейчас море вижу… — И сейчас море вбирало навернувшуюся боль, притупляло, тушило ее. — Вот ведь живет Иван. Встретилась Лида Славе, и живут, словно Галины не было. Не стал он из мухи слона лепить. Все должно быть по уму. Теперь и души в ней не чает, и не представляет, как он раньше без нее жил. А почему так? Да потому — сам человек».

Со стороны было нетрудно понять весь ход жизни Вячеслава. Он не был ни для кого загадкой, Не рвался в облака, не падал и в колодец. Жил, работал, растил детей, любил жену. Это главная философия Славкиной жизни. Как там у Василия Федорова: «По главной сути жизнь проста: его уста — ее уста».

Валерий выплюнул окурок и поднялся на верхнюю дорогу. Там меньше дуло, было теплее. И не так жгло колени. Поселок проглянул сквозь закоченевшие лиственницы. Валерий, придержал шаг, всматриваясь в застывшую Колыму. Отполированный ветрами лед тускло блестел, на него больно было смотреть. И Валерий перевел взгляд на берег.

«Что здесь понатворили, — удивился он, — С этой Танькой всю стройку пропустишь. Гаражи, надо же. И база стройиндустрии раздалась. Голые колонны стояли, вроде и незаметно, а вот оделись в бетон — уже корпуса». Казалось, три дня не было Котова, но когда все на глазах — многого не увидишь, примелькалось.

МАЗ окатил Валерия густым дымом, Валерка отступил на обочину, МАЗ остановился.

— Садись, Котов, подвезу. На карьер идешь?

— Нет, — отмахнулся Валерий. — В клуб тороплюсь, медаль вручать будут.

МАЗ покатил дальше, а Валерий вышел на середину дороги, отряхнул с ботинок снег и побежал в комитет комсомола.

По коридору комитета сновали ребята: таскали плакаты, рамы, афиши. «Нет Таньки, — подумал Валерка. — Танька с морячком под воду ушла».

Валерий заглянул в сектор учета. Увидел Семку. Красный нос. В пиджаке. И у рубахи в клеточку были расстегнуты верхние пуговицы и ворот; резко выделялся белый, незагорелый клинышек. И здесь душа нараспашку.

— Ты чего тут, братуха?

— Как чего? Член бюро, — шмыгнул носом Семка.

— Ну тогда…

Семка замахал руками.

— Валерий, постой, ты как раз вовремя. — Семен глянул на Валерия. — Ого, как тебя подтянуло. Твой вопрос, Валера. Тоже метод нашел Иван Иванович, как избавиться от человека. Всыпать этому Ивану Ивановичу как следует…

— Да погоди ты, при чем тут Иван Иванович? Он, что ли, дунул?

— А я знаю кто? Он твой начальник — Иван Иванович, — хлюпнул носом Семка.

— Пошли, — Валерий толкнул дверь к секретарю.

Василий увидел Валерия, и его всегдашнее спокойствие словно смыло:

— Мы тебя, Валерий, забираем с моста, какой резон, если дело не идет. Неважно, каким методом Иван Иванович решил от тебя отделаться… Но и ты хорош — оставил производство и на свидание полетел… Сходи-ка, Сема, за Иваном Ивановичем, он у маркшейдеров.

Семка молча вышел, а через минуту появился вместе с Иваном Ивановичем. Тот не вошел, а влетел, сунул Валерию руку:

— Здоров!

— Ну так вот, как я уже сказал, мы Котова у тебя, Иван Иванович, забираем. Будем линию тянуть.

— Как это забираем? Ты меня спросил? Какой горячий. Как чуть — забираем. Мост уже построили? Или отменяется? С каких пор комсомол палки в колеса начал пихать…

Василий пожал плечами:

— Что-то я не пойму, товарищ Шустров, то вам Котов не нужен, то вы его…

— Стой, — поднял руку Иван Иванович, — если идет речь… так я отпустил, и этот вопрос согласован. А вот теперь я ему поручаю ответственное дело: насосную. Как только первый бетон плюхнем в котлован, так отпущу на линию.