Федор Склокин возглавлял вспомогательную базу. До этого он участвовал во многих переходах, но во время одной из тренировок повредил мениск и поэтому остался «на берегу» — а точнее, на дрейфующей льдине СП-24. Федор по специальности физик и, кроме того, отличный спортсмен. В экспедиции он выполнял обязанности тренера и радиста.

В состав базового отряда входили также базовый радист Георгий Иванов — аспирант, математик-вычислитель — и запасные участники: радист Александр Шатохин, который зимовал когда-то на полярной станции Алазея, а к 1979 году успел окончить Московский институт стали и сплавов, и штурман, океанолог Михаил Деев — старший научный сотрудник географического факультета Московского государственного университета.

В дневниковых записях Дмитрия Шпаро есть упоминания о его собственных сомнениях, о разногласиях и спорах в полюсном отряде. Не стоит преувеличивать значительность этих разногласий, они неизбежны в любой трудной экспедиции, хотя подчас их принято скрывать.

Могу заверить читателей — дружба участников экспедиции за эти годы окрепла, Шпаро и Шишкарева, к примеру, водой не разольешь. Были уже интересные новые маршруты. Были и еще будут!

Итак, вот записи Дмитрия Шпаро:

Ш п а р о  Д.  Пешком к вершине планеты. Журнал «Молодая гвардия», № 11, 1982 г.

15 марта 1979 года. Остров Генриетты. Выскочить из вертолета и добежать до обрыва было делом минуты.

Мы стояли на высоте метров семидесяти. Снизу слышались приглушенные расстоянием звуки: то нарастающий, то ослабевающий шум движения, вкрадчивое шуршание, глухие удары. Вдоль северного берега острова, откуда мы должны были стартовать, полосой двигался лед.

— Триста метров не расстояние, — сказал командир вертолета Плотников. — Мы перенесем вас через них, и все проблемы решатся. Я даже машину не буду сажать, зависну, а вы попрыгаете.

— Мы должны стартовать с Земли, — ответил я.

Съемочная группа улетела, 10 человек остались: нас семеро, Володя Снегирев — член редколлегии «Комсомольской правды», ответственный секретарь штаба экспедиции, Олег Обухов — заместитель заведующего Отделом научной молодежи ЦК ВЛКСМ, член штаба и Александр Абаза — фотокорреспондент «Комсомолки». Снегирев и я пошли на разведку. От домиков — раньше здесь была полярная станция — спустились по довольно крутому, градусов 20, леднику. В море ледник обрывался стеной от 3 до 8 метров высоты. Подошли к самому узкому месту ледяного потока — 60—80 метров, не более.

После обеда Мельников возился с радиостанцией, остальные наладили лыжи и пошли на прогулку. Дул сильный ветер, мороз был под тридцать, и многие из нас именно в этот вечер поморозили щеки.

Солнце ушло, и река льда стала серой. Громадная ледяная скала высотой с пятиэтажный дом двигалась мимо нас. Проплывали заснеженные поляны, точно белые плеши среди серой массы. На них виднелись холмы — обтаявшие летом торосы. Володя Рахманов измерил скорость движения — три километра в час.

Мы поднялись на высокие скалы восточного берега. Стоять здесь над пропастью было жутко, казалось, что ветер внезапно изменит направление, ударит в спину, и тотчас ты сорвешься вниз. Мы с Хмелевским полезли на вершину центрального ледника. Высота небольшая — 325 метров, да и весь остров небольшой — 4,2 на 3,6 километра, но быстро темнело, наши товарищи повернули, и мы сделали то же.

Мимо домиков прошли к юго-западному мысу. Черное болото, черная трясина лежала у подножия чешуйчатых скал. Льдины не двигались, но, точно струи горячего воздуха, росли над водой густые испарения. У самой воды они поднимались прямо, словно бамбук, затем как бы теряли прочность, поддавались ветру, клонились. А еще выше над раскачивающимися стеблями носился дым. Мертвое спокойствие, недвижность воды и бег призрачных силуэтов над ней — трудно было оторваться от этой апокалипсической картины и трудно было не сказать себе — это и есть место старта экспедиции к Северному полюсу.

...Прежде чем войти в дом, я поглядел на ленту льда, бегущую вдоль северного берега. Она стала еще шире. Завтра с острова Жохова вернется вертолет. Как быть? Может, не рисковать? Теперь, когда видно, что пути с острова нет, может быть, использовать вертолет?

16 марта. Утром река льда стала шире. Никаких сомнений — вчера условия для старта были лучше. Выйдя из избушки, с тоской и досадой глядя на серую ленту, никто из нас не подумал, что, возможно, это расширение к лучшему, что оно означает, наверное, уменьшение скорости движения, а значит, вся текущая масса должна быть тверже, монолитнее. Мы не нашли в новом пейзаже ничего хорошего. Впрочем, место, которое вчера мы признали самым узким, оставалось таким же. Очень быстро к нему приближалась огромная овальная льдина. Переберись мы на нее, полдела было бы сделано. Отложив завтрак, мы бросились на разведку.

Поле как раз проходило через самое узкое место. Рюкзаки принести уже не успеть. Выходит, момент упущен? Зазор составлял пятнадцать, нет, десять метров. Так мало! Но между обрывом берега и краями льдины словно били ключи. На поверхности вздымались бугры, возникали ямы, и это кипящее варево неслось между нами я полем, и никакого моста через него перебросить было невозможно.

Мы пошли на запад. Огромная глыба льда, словно могучая плотина, словно айсберг, застыла недалеко от берега.

— Переберемся на лодках, потом дальше, — сказал кто-то.

Предложение казалось хорошим. Справа от «айсберга» движение почти замерло, тут густо скопился мелкобитый лед, слева от айсберга и за ним чернела вода. В наших маршрутах случалось такое — переправа в два этапа: вначале на плавающий остров, потом дальше.

Однако произошло непредвиденное. Эта могучая крепость стала медленно крениться. Стена ее, сперва совершенно отвесная, составляла теперь с морем острый угол. Он уменьшался. Мы затаили дыхание. Как медленно клонится айсберг! Пожалуй, мы успели бы убежать с него.

Угол был градусов семьдесят, когда громада мгновенно опрокинулась. Справа тотчас возник круговорот, в который затягивало снежные комья и обломки льда. Все думали одно и то же: что было бы, окажись мы на этом столь надежном на первый взгляд айсберге. Я нервничал. Казалось, один за другим исчезают приемлемые варианты.

Мы прошли дальше к западу. Здесь стояла тишина. Плавал вчерашний «пятиэтажный дом», редкие большие и маленькие льдины. Черная вода казалась не страшной, но подходы к ней были никудышными. Поддерживая друг друга, мы залезали на огромные кубы льда, спускались. Страх — вдруг что-нибудь случится — не отпускал. Я боялся за себя, за ребят, хотел всех видеть и точно знать, что никто не оступится, не сорвется и ничто не помешает старту.

Наладить переправу казалось делом на редкость трудным. Да и не очень было понятно, куда пристанут лодки после плавания — противоположные ледяные берега тонули в дымке. Так и не найдя ответа на вопрос, что же делать, мы пошли завтракать.

Через 2—3 часа прилетит вертолет. Он заберет последних провожающих, мы останемся одни. Сколько дней ждать? И чего? Лучше уж рискнуть сейчас. Вертолет на берегу — не это ли тот тыл, который надо было бы предусмотреть планом авиаобеспечения, знай мы, что здесь творится такое.

Утро. Важно, что сейчас утро. У нас свежие силы и впереди много светлого времени.

— Очень спешим, — говорю я. — Завтракаем и с рюкзаками выходим. Будем пробовать стартовать.

О господи, что же это значит: «будем пробовать стартовать»? Ребята, наверно, довольны — хорошо, когда начальник решителен.

Теперь трудность, связанная с рюкзаком. 45 килограммов — много. Мысль, что 7 апреля 1972 года за плечами был 51 килограмм, а 13 апреля 1976 года — 50 килограммов, не приходит. 45 — много, и задача пока одна — спуститься с грузом от избушки к морю и не упасть.