За 24 дня, включая сюда остановки и обходы неудобного пути, мы прошли еще 300 миль, то есть в среднем 13 миль ежедневно.

Во время переходов через бесконечные ледяные просторы я внимательно следил в за нашим собственным физическим состоянием. С тревогой наблюдал изо дня в день за падением собственных своих сил и за наступающим физическим изнеможением моих спутников-эскимосов. Болезнь одного из нас была бы равносильна гибели всей экспедиции. Но как бы то ни было, нам оставалось одно: использовать все своя силы, каждый свой нерв — целиком, без остатка и до конца.

От 87° до 88° широты мы сделали два перехода по старому льду без следов сжатий или торосов. Совершенно невозможно было определять, идем ли мы по береговому или по морскому льду. Барометр не поднимался, лед оставался таким же твердым бугристым глетчерным льдом с поверхностными трещинами... По моих наблюдениям, мы вышли из полосы дрейфующего льда, но в то же время я не могу с уверенностью сказать, находились ли мы в то время на море или на суше. Расстилавшаяся перед нами до самого горизонта ледяная пустыня цвета пурпура и лазури, не омраченная баррикадами из ледяных глыб, радовала глаз и давала нам возможность подвигаться вперед по прямой линии.

Теперь только мы в полной мере почувствовали наше одиночество, однообразие и утомительность этого бесконечного похода, Мы стали автоматами — для еды, сна и ходьбы, измученными ломовыми клячами, без надежды на тепло и покой в будущем. Никакими словами нельзя описать того пришибленного душевного состояния, в котором мы находились при виде этой везде одинаковой ледяной равнины, под ударами режущего ветра, охваченные пронзительной стужей. Я еще питал слабую надежду разрешить загадку Северного полюса, но для моих спутников-эскимосов, которым была незнакомы побуждения любознательности или честолюбия, путешествие наше стало жестокой пыткой.

Утром 13 апреля наши мучения достигли своего апогея. Целый день неослабно дул пронзительный западный ветер и к вечеру довел нас до отчаяния.

Авелах прилег на санки и отказывался идти дальше. Собаки, повернув головы, испытующе смотрели на своего хозяина. Я приблизился к нему и остановился рядом. Этукискук также подошел к нам и молча тупым взглядом стал смотреть на юг. Крупные слезы катились из глаз Авелаха. Несколько минут длилось молчание. Чаша страданий переполнилась. И, едва ворочая языком, Авелах промолвил:

— Хорошо бы умереть, больше невозможно...

Н апреля наблюдения определили наше положение — 88 градусов 21 минута северной широты и 95 градусов 52 минуты западной долготы. Мы находились в 100 милях от полюса. Но настроение наше от сознания такой близости к заветной цели ничуть не повысилось.

Со стиснутыми зубами, страшным напряжением воли мы начали наши последние переходы через льды. Собаки, меланхолически обмахиваясь пушистыми хвостами, бежали быстро и ровно. И с каждым щелканьем кнута верные животные сильнее натягивали упряжь, увлекая за собою легкие санки В наши худые и иссохшие тела. Мускулы у нас ослабли, и теперь вся наша сила была всецело в этих четвероногих товарищах, служивших нам верой и правдой до конца.

Наши исхудавшие, окоченелые, обожженные солнцем искаженные лица, несмотря на все предосторожности, являли собою нечто вроде географических карт, на которых неизгладимыми бороздами были написаны все пережитые нами испытания. Нас смело можно было показывать в музеях-паноптикумах в качестве диких людей. Постоянное мерцание снега вызвало шелушение кожи на лицах, которое нас изуродовало самым фантастическим образом. Ослепительный блеск ледяной поверхности заставлял постоянно сокращать мускулы, окружающие глаза. Зрачки стянулись до величины игольного ушка, с бровей и ресниц свисали ледяные сосульки. Из-за постоянного ветра и крутящегося в воздухе снега у нас вошло в привычку щурить глаза. Природа пытается защитить глазное яблоко от замерзания, наполнив его сосуды кровью. Поэтому под глазами у нас образовались кровоподтеки, и нам из-за сильной боли стоило больших усилий держать эти «окна души» открытыми. Раздражение, производимое пронзительным ветром, гонит кровь в тонкие сосуды кожи лица, мороз оставляет на нем черные следы, палящее солнце окрашивает его в бронзовый цвет, ветер его закаляет, усталость и скудное питание уменьшают мускулатуру и уничтожают всякие жировые отложения под кожей, вследствие чего на теле образуются толстые складки.

Постоянное давление снеговых очков и однообразная, пустынная белизна вокруг — от этого на лицах появляется тупое выражение. Они стали походить на сушеные, сморщенные яблоки. Мы казались какими-то доисторическими предками человека.

19 апреля мы расположились бивуаком на живописном старом ледяном поле, окруженном со всех сторон мощными глыбами. Мы наскоро раскинули палатку и накормили голодных собак. Подкрепившись горячим гороховым супом и парою кусков замороженного мяса, эскимосы быстро заснули, в то время как я принялся по привычке определять наше географическое положение. Измерения показали 94 градуса 3 минуты западной долготы, а вычисление широты секстантом дало 89 градусов 31 минуту, то есть расстояние в 29 миль от полюса.

Сердце мое запрыгало от радости, и, должно быть, я вскрикнул, так как мои спутники проснулись. Я объяснил им, что мы находимся в двух переходах от «Тити Шу» (Большого Ногтя). Оба взобрались на ледяную глыбу и принялись разыскивать «Большой Ноготь» в подзорную трубу. Они не могли себе представить ось земного шара без какого-нибудь реального признака ее на поверхности земной коры. Я попытался объяснить им, что самый полюс невидим для глаз и что его положение определяется только специальными инструментами. Этим ответом они удовлетворились и выразили свой восторг громкими криками «ура!». Два часа они плясали и пели как сумасшедшие. За долгие недели нашего похода это был первый случай проявления ими умственной работы и душевных переживаний.

На радостях мы устроили целое пиршество, заварив большой чайник чаю, приготовив великолепный суп из пеммикана и полакомившись даже бисквитами. Собаки выразили нам полное свое сочувствие и одобрение оглушительным лаем и в награду получили дополнительную порцию пеммикана.

Все мы горели как в лихорадке. Ноги бежали сами собой. Наш энтузиазм заразил даже псов, и они так быстро понеслись вперед, что я еле успевал следить за правильностью курса. Глаза невольно искали какого-нибудь признака близости центральной точки полюса, но не находили ничего необычного на горизонте. Впереди простирались те же самые волнистые, движущиеся поля, что и раньше. Идя впереди каравана на расстоянии нескольких десятков саженей, я взбирался время от времени на глыбы льда и оборачивался назад, любуясь быстротою движения моего маленького поезда.

Отсюда ледяные холмы казались облитыми червонным золотом, а долины между ними тонули в волшебном фиолетовом сиянии всех оттенков. И в этом море красок мчались ко мне резвой рысью верные псы, опустив головы, распушив хвосты, изо всех сил натягивая грудью постромки.

За ними легко шагали мои эскимосы, распевая любовные песни. Звонко щелкали в воздухе бичи, и над всей этой картиной реяла дымка морозного дыхания полярной ночи.

В полночь 21 апреля под звуки эскимосских песен и вой собак мы снова двинулись в путь. Наши собаки выглядели теперь особенно могучими, а Этукискук и Авелах, несмотря на свою худобу и слабость, держались с достоинством великих завоевателей. Радостью победы забились наши сердца, когда мы переступили снежный порог заветной цели, ради которой мы готовы были отдать нашу жизнь и пережили столько адских мук. Нам казалось, что ногами мы попирали священную почву. До полюса осталось ¹ / ₄ мили, мы спокойно заскули с сознанием, что полюс у нас на виду.

Продвинувшись вперед еще на 15 секунд широты, мы сделали добавочные наблюдения, поставили палатку, выстроили иглу из снега и вообще устроились поудобнее, так, чтобы иметь возможность дважды сделать наблюдения над положением солнца. Таким образом, мы могли проверить наше местонахождение и основательно отдохнуть. Этукискук и Авелах почти все время спали, я же не мог заснуть.