— Ты знаешь, что я не могу сделать этого.

— Ты свободен следовать моему совету или нет.

— Свободен, — фыркнул Девейн. — Ну, конечно.

— Мы все сами себе роем могилу — прекрасную или нет. Так что решать тебе. А я сейчас собираюсь вернуться в окружение четырех комфортных стен и скажу тебе доброй ночи… или … даже, скорее, доброго утра.

После легкой заминки Девейн отступил в сторону с пути Мэтью и больше ничего не сказал, когда молодой человек прошел мимо него в направлении Лайонфиш-Стрит.

Голова Мэтью была переполнена. Матушка Диар подает сигнал в море в форме Дьявольского Креста? Он действительно это видел? И все это… о ее отце… вкупе с тем, что говорил Стоддард, проверяя верность Девейна.

Что с этим делать?

Была ли возможность, думал он по пути, что эта сцена связанна с выскочкой — как назвал Фэлл этого игрока — и Матушка Диар ведет с ним какие-то дела против собственного хозяина?

Если так, то…

… то Матушка Диар не просто знала о том, что произошло на складе Семейства, она несет ответственность за эти убийства. Также, похоже, она рассказала этому неизвестному человеку о том, где в городе хранится «Белый Бархат».

Возможно ли такое?

Быть может, она точит зуб на Фэлла за то, что он отстранил ее от управления борделями и передал это дело Натану Спейду… а это ведь было для нее особенно важным пунктом, ее амбицией, ее безумием… и все это, связанное с ее матерью и отцом…

Да, подумал Мэтью. Это возможно.

Если только Девейн говорил правду. Но, судя по всему, выходило именно так. Он не знал и половины истории, но подумал о том, что стоит чтить свою преданность Профессору Фэллу, чтобы ему не перерезали горло.

Но почему сигнал? О чем говорит этот сигнал? А еще важнее, кому он отправляется?

Внезапно его осенила мысль, что можно использовать эту тишину в своих целях. Разве сможет он снискать благословения и уснуть хотя бы на час? Не лучше ли будет повернуть на Редфин-Стрит и найти дом Берри?

Он подумал о ней, о спящей. Снится ли ей сон о нем? Она хоть помнит еще его имя?

Я верну тебя, поклялся он. Как-нибудь, но я найду способ вернуть тебя.

Но… не сегодня.

Мэтью вернулся на Лайонфиш-Стрит — одинокая фигура, идущая по молчаливой деревне под мерцанием звезд.

Стоило отдать должное, профессор был истинным ценителем прекрасного.

Когда Мэтью подошел к театру около восьми часов в сопровождении кажущегося ожившим трупом Харрисона Коупланда, он не смог не отметить, что зал в честь выступления мадам Кандольери существенно преобразился. Целая бригада фонарщиков поработала над украшением, поэтому диве предстояло выступать в полном блеске: по крайней мере, десяток фонарей — помимо украшения самого зала — вывесили и на улице, на кромке крыши театра. Также планировалось запускать фейерверки.

Неподалеку от здания стояли небезызвестные музыканты: два местных скрипача и аккордеонист. Пусть их музыка нисколько не подходила в качестве аккомпанемента оперной диве, она вполне годилась — подумал Мэтью — чтобы обеспечить вполне уютную и приятную атмосферу в таверне. К слову сказать, молодого трубача и девушку с бубном в составе труппы Мэтью сегодня не увидел.

В театр медленным и довольно внушительным потоком затекали горожане, большинство из которых предпочло принарядиться к этому особому случаю, об этом выступлении говорили в «Знаке Вопроса?» — Мэтью даже видел широкий транспарант с объявлением о мероприятии сегодня в таверне, когда нехотя явился туда, чтобы перекусить. Особым и единственным блюдом, которое сегодня предлагали на обед, был крабовый суп и печенье. Что касается транспарантов — печатник, создававший их, проделал большую и заслуживающую уважения работу с итальянским языком, перечисляя программу Великого Вечера с Мадам Алисией Кандольери, представляющей арии из опер «Дафна», «Орфей и Эвридика», «Трагедия» и «Фортуна» сегодня в восемь часов в Городском Театре.

Мэтью никогда не посещал оперу и не знал, чего ожидать. Он только знал, что собирается слушать отрывки из четырех опер без музыкального сопровождения, а дальше… кто знает, чем еще обернется этот вечер — в обители Фэлла можно было ожидать всего, чего угодно. Во всяком случае, он был готов к фейерверкам.

Он вошел внутрь с Коупландом, молча державшимся позади него, и повесил свой плащ и треуголку на крючки в прихожую рядом с теми вещами, что уже висели там.

Главный зал освещало множество свечей в настенных подсвечниках, а аудитория насчитывала уже около тридцати человек. Мэтью увидел стоящего неподалеку от него Профессора Фэлла в элегантном черном костюме с золотыми пуговицами на пиджаке. Он был занят разговором с крупным седовласым господином — также элегантно одетым — в компании седовласой женщины, а между ними…

К полнейшему шоку Мэтью, сердце которого совершило огромный скачок и отдалось ударом с резким давлением где-то в горле, там стояла Берри, но это была Берри, которую никогда в жизни не узнал бы ее дед… да и сама она никогда не признала бы себя сейчас, взглянув в зеркало. Ее волосы были уложены в сложную прическу с медными послушными завитками, посыпанными серебряными блестками. Ее лицо было густо припудрено и нарумянено, и во всем этом… гриме она была отвратительна. На ней были длинные перчатки до локтя и темно-синее платье с множеством белых оборок и кружев.

Прежде чем дар речи вернулся к Мэтью, профессор увидел его и окликнул:

— А, а вот и мистер Корбетт! Мэтью, рад познакомить вас с мэром нашей деревни, мистером Фредериком Нэшем, его женой Памелой и их чудесной дочерью Мэри Линн.

Мэтью опустил глаза на протянутую Нэшем руку, до которой он не мог дотронуться. Жена Нэша беззаботно улыбалась. Берри смотрела на Мэтью заметно покрасневшими глазами, особенно на фоне щедро напудренного белилами лица. Она тоже одарила его рассеянной улыбкой, которая была частью этой нарисованной маски.

Я схожу с ума, мучительно подумал Мэтью. Или так, или весь мир сходит с ума вокруг меня.

— Мэтью? — послышался чуть подрагивающий голос.

Все взгляды уставились на Берри, чья рука в белой перчатке вдруг поднялась и потянулась ко рту.

— Я знаю вас, не так ли? — спросила она.

— Да, вы встречали его вчера, — спокойно сказал профессор, взяв ее за руку. Его голос был обманчиво мягок, но на деле в нем слышалась угроза, как от свернувшейся на камне змеи, что вот-вот бросится на свою жертву. — Этот молодой человек недавно прибыл.

— Вчера? — Берри медленно моргнула. — А что я делала вчера?

— Ты провела день со мной и свой матерью, дорогая, — Нэш оставил попытки получить ответное рукопожатие и взял под руку Памелу. — Это был ее день рождения. Мы все собрались на прекрасное празднество.

— Да, оно было чудесным, — сказала Памела, и Мэтью понял по рассеянности взгляда женщины и по ее затрудненной речи, что ей тоже досталась немалая доза яда.

— Вы помните торт, — обратился Фэлл к Берри, говоря почти ей на ухо. — Ванильный, с сахарным кремом и очень маленькими красными свечками сверху.

— О, — выдохнула Берри, и ее пустая улыбка стала одним из самых ужасающих зрелищ, которые Мэтью только видел в своей жизни. — Да, я помню.

От душераздирающего ужаса ситуации у Мэтью к горлу подкатил ком, и его едва не стошнило. Если б он дал себе волю, то испортил бы сейчас все эти элегантные наряды и начищенные до блеска ботинки.

— Вы забыли одну деталь, Профессор, — сказал он хрипло. — Вы разве не хотели сказать, что это был торт с кремом, похожим на белый бархат?

Фэлл издал короткий смешок.

— Дорогой мальчик, вам следует посетить день рождения Памелы в следующем году.

— В следующем году я планирую быть в Нью-Йорке, — Мэтью сосредоточил все свое внимание на Берри. — Вы когда-нибудь бывали в Нью-Йорке, мисс Григсби?