– Как он это узнал? – уточнила Чарли.

– Чэппел сам сказал ему это. Хайнс выследил Чэппела, сказал, что проводит расследование случаев смерти младенцев, при рассмотрении которых Джудит Даффи выступала в качестве эксперта. Ему хотелось знать, почему свидетель убийства Брэндона Бью изменил показания. Ответ обошелся ему в бутылку виски. Пытаясь воспроизвести то, что сказал ему Хайнс, Чэппел заплетающимся языком нес полную околесицу, однако из его бессвязных фраз Сэм сумел извлечь следующее: похоже, Ангус Хайнс был в курсе того, что использует в качестве подручных те же личности, что и Натрасс, но только в противоположных целях. Лори наверняка бы рассвирепел, узнай он об этом. То был любимый пунктик Хайнса – показать окружающим, что именно он дергает за ниточки всех участников игры, а вовсе не Лори Натрасс. «Теперь тебе плачу я – не забывай об этом», – заявил он Чэппелу. Думаю, его выбор пал на Граффа по той же причине: раньше тот плясал под дудку Натрасса, Хайнсу же требовалось продемонстрировать миру, что он способен контролировать Граффа куда более действенно. По крайней мере, до известной степени.

– Ты постоянно повторяешь одно и то же, – сказала ему Чарли. – Уоррен Графф говорил «до известной степени». Ангус Хайнс контролировал Граффа до «известной степени»…

– Верно, – произнес Саймон, слегка ощетинившись. – Потому что как только мы намекнем им, что, мол, заметем их обоих, Граффа и Чэппела, как они сдадут Хайнса с потрохами. Хайнс умен. Он знал, что рано или поздно это случится. Знал, что вряд ли эта сладкая парочка станет держать язык за зубами. Но ему наплевать. Он хочет, чтобы мы знали: это его рук дело – он хотел этого всегда, с самого начала. Отсюда карточка. С их помощью он пытался привлечь наше внимание к двести четырнадцатой странице книги «Только любовь», так как знал, что это приведет нас к нему – при условии, конечно, что намек будет понят. А мы его поначалу не поняли. Как я уже сказал, он умен. Я попал в самую точку, когда дал ему прозвище «Умник». У него был разработан план, и он намерен нам его продемонстрировать. Хотелось бы только знать, в чем тот состоит и включает ли убийство Рей. Если Селлерс не успеет вовремя в Твикенхэм, и если Хайнс перевез ее куда-нибудь в другое место…

– Не волнуйся, Селлерс успеет туда вовремя, – машинально успокоила его Чарли; хотя, если честно, она вовсе не была в этом уверена.

Саймон поерзал на сиденье и потер затекшую поясницу.

– Хайнс наверняка догадался, что Графф или Чэппел сдадут не только его, но и Лори Натрасса. Думаю, ему приятно, что Натрассу воздастся за его вмешательство в дела правосудия. Он наверняка узрит в этом иронию судьбы. Натрасс поддержал Рей, когда сам Хайнс ее бросил; более того, публично осудил его за это.

– Однако именно он будет свидетельствовать против Граффа и Чэппела? – уточнила Чарли. – Но что толку? Лори Натрасс выйдет сухим из воды. У таких, как он, это всегда получается. – Какая-то мысль не давала ей покоя. Чарли уже было решила махнуть на нее рукой, как та внезапно обрела четкие очертания. – А каким образом страница двести четырнадцать книги «Только любовь» указывает на Ангуса Хайнса? – спросила она.

– Третий звонок был от Клэр Уильямсон, – ответил Саймон.

– От кого?

– Она – член оперативной группы, расследующей убийства Ярдли и Даффи. Я попросил ее поговорить с Рахилью Юнис – журналисткой, что брала в тюрьме интервью у Ярдли. По ее словам, Хелен солгала про стихотворение.

– Разве Сэм не сказал, что поначалу Юнис не горела желанием с нами разговаривать?

– Верно, сказал, – кивнул Саймон. – И теперь мы знаем почему. Юнис утаила от нас самую важную часть истории. В тот день в тюрьме, где сидела Ярдли, побывал Ангус Хайнс. Где, между прочим, ему быть не полагалось – в правилах было четко сказано: никаких фотографов. Однако Лори Натрасс и Хелен Ярдли подсказали Юнис и Хайнсу, как обойти правила, с кем из тюремного персонала нужно для этого переговорить. Многие надзиратели относились к Хелен Ярдли с симпатией, считали ее невиновной и были готовы пойти ради нее на нарушение правил. Ангуса пропустили внутрь вместе с фотоаппаратом. Начальство газеты «Телеграф» было обеспокоено тем, что это задание поручено Хайнсу. К этому времени он уже стал одиозной фигурой – муж, отрекшийся от собственной жены. Хелен же, как известно, громко заявляла, что Рей Хайнс невиновна.

– Понятное дело, – согласилась Чарли.

– Это да. Если б не один нюанс. По словам Юнис, как их передала мне Уильямсон, Хелен Ярдли согласилась на интервью лишь при одном условии: что к ней пустят фотографа, причем им должен быть не кто иной, как Ангус Хайнс. Тот был в восторге. Похоже, они с Ярдли давно мечтали познакомиться. И когда это произошло, они так увлеклись друг другом, что почти не замечали Юнис. По крайней мере, так утверждает последняя. Примерно полчаса она не могла даже слова вставить в их разговор.

– И о чем же они говорили? – спросила Чарли.

– О Рей Хайнс. Хелен обвинила Ангуса в том, что тот предал жену, и всячески пыталась его в этом убедить. Хайнс, в свою очередь, обвинил ее в том, что она поддерживает Рей исключительно в собственных эгоистичных целях, как дополнительное доказательство собственной невиновности. Мол, Рей для нее – символ судебной несправедливости или что-то в этом роде.

– Интересно, – заметила Чарли. – А при чем здесь два стихотворения, «Микроб» и «Комната с белыми стенами»?

– Когда Хелен назвала «Микроб» своим любимым стихотворением, Хайнс расхохотался и обвинил в глупости. «Не вздумай только заявить,/ Мол, этого не может быть! /Ты оскорбишь ученых честь. / Те скажут: так оно и есть! /Не смей сомненью подвергать, /То, что никто не может знать!» – процитировал Саймон. – Для Хелен это стихотворение было про Джудит Даффи, про заносчивую уверенность докторши в ее вине. Ангус же указал, что оно в равной мере применимо и к Расселу Мередью и другим докторам, которые давали показания в пользу Ярдли. Они не в меньшей степени, нежели Даффи, были уверены в своей правоте. Эксперты с обеих сторон запретили присяжным подвергать сомнению то, что никто не может знать. По словам Рахили Юнис, Хайнс поблагодарил Хелен за то, что та «открыла» для него «Микроба». Он добавил, что теперь это его любимое стихотворение тоже: мол, стишок этот помог ему укрепиться в сомнениях относительно вины Рей, Хелен, Сары Джаггард – всех тех женщин, которые, будучи обвиненными в детоубийстве, ссылались на СВДС. По словам Юнис, как их передала мне Уильямсон, услышав такое заявление, Хелен заметно встревожилась, хотя до этого момента язвительные комментарии Хайнса ее не слишком задевали.

Вскоре после его ехидного замечания в адрес ее любимого стишка Хелен прекратила интервью. А еще через пару часов Рахили Юнис позвонил Лори Натрасс и сказал: «Не знаю, что там Ангус Хайнс наговорил Хелен. Она отказывается признаться, но я никогда еще не видел ее такой злой». По всей видимости, Хелен сказала Натрассу лишь то, что Хайнс унизил ее, выставив круглой дурой. Статья в «Телеграфе» так и не вышла – Натрасс велел Рахили Юнис отозвать материал, если та не хочет в ближайшее время вылететь с работы. Похоже, он говорил серьезно, так как она поступила, как ей было велено. Она не любит об этом рассказывать, так как в данном случае Натрасс унизил ее – угрозами заставил отозвать интересный материал.

– Поэтому Хелен солгала в своей книге, назвав другое стихотворение в качестве своего любимого, – задумчиво произнесла Чарли.

– Она не просто солгала, – отозвался Саймон. – Она украла. Или типа того. «Комната с белыми стенами» – это любимое стихотворение Рахили Юнис. Она сама сказала об этом Хелен, прежде чем Ангус Хайнс заявил, что «Микроб» вовсе не о том, что ей кажется. Черт! – Это на пороге дома номер 16 появилась Стелла Уайт, с любопытством глядя на их машину. – Она явно не врубается, почему мы сидим в машине рядом с ее домом и не входим, – заметил Саймон. – Фотки у тебя с собой?

– С собой.

Чарли вылезла из машины и потянулась. Жалобно хрустнули колени, как будто она просидела без движения долгие годы. Она уже было шагнула к дому, когда Саймон ее остановил.