Я же думаю про себя, как пряталась от полиции, лишь бы только до конца довести свое дело.

– Я боялась сказать не только ему одному. Была еще его мать и моя. Обе – классные, преданные бабушки. Будь я честна относительно моих планов, у меня с ними вышел бы точно такой же спор. Я представила себе осуждение на их лицах, представила, как они прожужжат мне уши про то, что я должна, а чего не должна делать. При одной только мысли об этом мне хотелось свернуться клубком под одеялом и не высовывать головы. Мне хотелось радоваться рождению дочери, а не выслушивать гневные речи о том, какая я дура, и что-то лепетать в свое оправдание. И моя мать, и свекровь – прекрасные женщины, но подчас обе готовы переусердствовать со своей заботой. Когда же они объединяют силы, ваша жизнь превращается в ад.

Я пытаюсь не обращать внимания на то, какой одинокой я чувствую себя от ее слов. Моя мать, опасаясь меня обидеть, избегает любых комментариев в адрес того, что я делаю. Стоит мне спросить у нее, какую телепередачу ей хотелось бы посмотреть, как она дернется, словно кролик, услышавший выстрел, и пищит: «Мне все равно. Решай сама», как будто я некий фашистский диктатор, который тотчас же отрубит ей голову, если она назовет что-то такое, чего не люблю я.

– Дни шли, и я поняла, что должна как можно скорее придумать план, – говорит Рей в камеру. – Фиона уже заказала для меня авиабилеты. Я уже солгала всем, кому могла, какую боль мне причиняет грудное вскармливание. На самом деле, у меня вообще с этим не было никаких проблем, но я, зная, что вскоре мне предстоит уехать, притворялась, будто испытываю страшные мучения, чтобы как можно раньше перевести дочь на молочную смесь. Мне нужен был повод без лишнего шума уехать из дома на три дня. Я напрягала мозги, но не могла ничего придумать, пока в один прекрасный день до меня не дошло: это и есть ответ. Ничего.

Я жду. Наверное, это безумное желание, но меня так и подмывает повернуться к камере и спросить ее мнение. Как «ничего» может быть ответом? Ты понимаешь, о чем она говорит?

– Хотите узнать мой блестящий план? – спрашивает Рей. – Шаг первый: веди себя так, как будто плохо понимаешь, что делаешь. Пусть все ломают голову, пытаясь понять, что с тобой происходит. Шаг второй: внезапно для всех собери сумку; когда же тебя спросят, куда ты собралась, тверди одно и то же: «Извините, но я должна уехать. Я не могу объяснить, куда и зачем, но я должна». Шаг третий: поселись в гостинице рядом с домом Фионы, потому что квартира Фионы – это первое, куда наведается Ангус в поисках тебя. Поэтому тебе туда нельзя. Поживи несколько дней в гостинице, регулярно звони домой, чтобы все знали, что с тобой всё в порядке. Когда тебя спросят, где ты, не отвечай. Скажи, что пока вернуться не можешь. Шаг… не помню, который у нас шаг по счету?

– Четвертый.

– Шаг четвертый: уехать в Женеву. Провести вместе с Фионой презентацию. Получить контракт. Шаг пятый: вернуться в Лондон. На этот раз в другой отель. Позвонить домой, сказать, что тебе уже лучше. Вместо односложных ответов, прояви в разговоре инициативу. Спроси у Ангуса про Марселлу. Скажи, как сильно ты по ней соскучилась. Что не можешь дождаться, когда увидишь ее снова. Тем более что так оно и есть. Будь у тебя такая возможность, ты тотчас прилетела бы к ней. Но нет, все должно происходить постепенно. Иначе все заподозрят неладное: с чего это вдруг ты снова сделалась нормальной? Нормальной, такой, какой была всегда. Хотя, если задуматься… – Она печально улыбается.

Шаг шестой: выждать еще пару деньков – якобы до полного выздоровления – и вернуться домой. Скажи, что не хочешь говорить о том, почему ты ушла из дома и где была все это время. Мол, тебе хочется одного: снова быть со своей семьей и чтобы все было как прежде. Шаг седьмой: когда свекровь набросится на тебя с гневными речами, требуя «нормальных объяснений», вылези из окна спальни и закури, прекрасно зная, что тебе больше ничего не страшно. Ты доказала себе, что ты свободна, и отныне намерена делать все, что тебе хочется.

Рей смотрит на меня.

– Слишком эгоистично? Но я была эгоисткой, когда родилась Марселла. Не знаю, может, виноваты гормоны, но внезапно я зациклилась на самой себе, чего раньше со мной отродясь не было. Это было похоже… на чрезвычайную ситуацию. Как будто мне нужно было поступить по-своему, позаботиться в первую очередь о себе самой. В противном случае я просто потеряла бы себя.

– Если вам действительно было необходимо поехать в Швейцарию, Ангус наверняка не стал бы возражать, – говорю я.

– Шаг восьмой: после того, как полицейский втащит тебя в открытое окно, уверенный в том, что спас тебе жизнь, и как только психотерапевт скажет твоей матери и свекрови, чтобы ради твоего душевного равновесия они оставили тебя в покое, твое состояние начнет стремительно улучшаться. Еще пара дней, и ты снова счастлива, энергия бьет из тебя ключом. Кризис преодолен. Ты успокоилась, послеродовые страхи отступили, и теперь впереди у тебя замечательное время – вместе с мужем и красивой, чудесной дочкой. Муж в восторге. Он так переживал за тебя. Думал, что потерял тебя навсегда. И вот теперь ты снова с ним. Воздушные шары и шампанское в студию, – говорит Рей; правда, вид у нее далеко не веселый.

– Не проще ли было сказать правду и гордо выслушать все нападки?

Рей качает головой.

– Вы так считаете? Нет, не проще. Проще было сделать так, как сделала я, намного проще. Хотя бы потому, что я смогла это сделать, так как была не в состоянии заставить себя сказать правду… – сказав это, Рей задумчиво прикусывает губу. – Поступив так, как поступила, я избежала ответственности. Зомби, которая не ведает, что творит, становится объектом всеобщей жалости, в то время как успешная деловая женщина, которая ради расширения бизнеса бросает новорожденного ребенка, – объектом всеобщего презрения. Ангус это понимает. Смешно. Тогда бы он меня не понял. Но сейчас понимает.

– Он в курсе?

Рей кивает. Любопытно. Он не знает, что она сейчас в Марчингтон-хаус, ему до сих пор неизвестно о ее беременности, однако она рассказала ему про свой план из восьми шагов, чтобы он сошел с ума от тревоги. Что у них за отношения?

– Я скучаю по Фионе, – тихо говорит Рей. – Она по-прежнему управляет нашей фирмой. Правда, теперь у нее другой деловой партнер. До суда я писала ей и умоляла ничего никому не рассказывать про Швейцарию. И она никому ничего не сказала. Тем не менее она, как и все, сочла меня виновной в смерти моих детей.

– А когда вы рассказали Ангусу про Швейцарию? – спрашиваю я.

– Помните отель, о котором я вам рассказывала? Тот, в котором я жила, когда вышла из тюрьмы?

– Это тот, где в каждом номере картинки с погребальными урнами?

– Когда я больше не могла там оставаться, я поехала к Ангусу, в наш дом в Ноттинг-Хилл. Там мы с ним долго обо всем говорили. Жаль, что Ангуса с нами нет, когда я вам это рассказываю, – говорит она. – Было бы лучше, если б мы рассказали все это вместе. Ведь именно тогда все, что наболело, вышло наружу, и отношения между нами начали бы, наконец, улучшаться.

Я стараюсь изобразить радость по этому поводу.

– Не сердитесь на него, Флисс, за то, что Ангус попортил вам нервы. Он всячески оберегает меня и потому частенько не замечает, как обижает других. – По тому, как произнесены эти слова, можно подумать, что она ведет себя так осознанно, а не в силу недостатков характера. – Думаю, что и я тоже. Но ведь мы все поступаем так, не правда ли? Я солгала моим адвокатам, солгала Лори Натрассу, солгала в суде – разве это честно?

– Но почему? Почему вы рассказали две абсолютно разные истории про те девять дней, когда вас не было дома? Почему вы не сказали правду про то, сколько времени вам понадобилось, чтобы впустить патронажную сестру? Или кому вы позвонили в первую очередь – Ангусу или в «Скорую»?

У меня гудит телефон. Пришло сообщение. Я хватаю сумку в надежде на то, что это не Лори. Проигнорировав за последние два дня двадцать моих звонков, он вряд ли решил сделать двадцать один моим счастливым числом. Господи, лишь бы только не он.