– Об этом следовало заявить в суде. Даже если родители детей и их адвокаты считали, что врачи дружно с этим не согласятся.

– Я уверена, что Джулиан Лэнс – это адвокат Рей – в данном случае был прав. Все готовы теоретически признать, что небольшой процент детей плохо реагируют на вакцинацию и в редких случаях даже умирают. Есть даже такая организация, которая называется «Отдел выплаты компенсаций в случае неудачной вакцинации». Однако, насколько я знаю, когда такое случается, врачи плотно смыкают ряды и говорят: «Вакцина здесь ни при чем. Она совершенно безопасна. Это подтверждено клиническими исследованиями». – Даффи неожиданно улыбнулась. – Знаете, когда я впервые встретилась с Рей после того, как та вышла на свободу, она поблагодарила меня за то, что я твердо стояла на стороне ее детей. За то, что я не поддалась давлению, которое на меня оказывали, особенно Лори Натрасс, и не сказала, что они якобы умерли от естественных причин, так как была убеждена в обратном. Да, так она и сказала, хотя оказалась в тюрьме в результате моих показаний.

– Вам известно, где она живет в данный момент? – спросила Чарли.

– Адреса я не знаю, – ответила Даффи и похлопала себя по коленям. На какой-то миг Чарли решила, что она приглашает ее сесть ей на колени, однако Даффи сказала: – Не слишком ли долго я говорю о себе? Хотелось бы услышать что-то о вас.

– Я уже рассказала вам, как впала в немилость.

– Извините, что вам пришлось прокричать подробности сквозь щель почтового ящика, – сказала Даффи. – Вам хочется об этом поговорить? Вы с кем-нибудь разговаривали об этом? Я имею в виду не голые факты, а эмоциональную реакцию на…

– Нет, – перебила ее Чарли.

– А по-моему, вам стоит это сделать.

– Даже если я не хочу?

– Именно поэтому. – Даффи выглядела не на шутку встревоженной, как будто нежелание обсуждать эмоциональные травмы прошлого было симптомом некоего смертельного заболевания. – Держать переживания в себе – это большая ошибка. Прежде чем отступить, боль должна быть выражена в словах и по-настоящему прочувствована. – Она наполовину приподнялась со стула, подвинула его ближе к Чарли и снова села. – Прошло два года, прежде чем я вновь решилась заговорить про суд над Сарой Джаггард. Меня привезли в суд в бронированном автомобиле, причем в здание провели через черный вход. Я тотчас поняла, что ее оправдают. К две тысячи пятому году Лори Натрасс сумел ославить меня на всю страну. Мое присутствие в качестве свидетеля обвинения было залогом того, что Джаггард оправдают. В зале суда меня освистали, присяжные смотрели на меня так, будто желали моей смерти…

Звонок в дверь не дал ей договорить.

– Пусть звонят, не буду открывать. Я никого не жду. Лучше поговорю с вами, послушаю ваш рассказ.

Чарли заколебалась. Хватит ли у нее смелости рассказать совершенно чужому человеку, что она чувствовала последние три года? И должна ли?

– Нет-нет, лучше откройте, – сказала она в конце концов.

Даффи заметно огорчилась, однако возражать не стала. Как только она вышла, Чарли встала со стула, надела куртку, и прежде чем передумать, схватила сумку и направилась в сторону кухни. По пути она услышала, как Даффи вежливо, но твердо произнесла:

– Нет-нет, спасибо. Разумеется, я уверена. Спасибо.

Чарли шагнула в прихожую как раз в тот момент, когда она услышала выстрел и увидела пистолет. В следующий миг Даффи покачнулась и упала навзничь, ударившись головой о голую, без коврового покрытия лестницу.

Стоявший в дверном проеме мужчина повернулся и нацелил на Чарли пистолет.

– Быстро на пол и не двигаться!

– Как я могла это видеть? Она с самого начала была невиновна! – Лия Гулд попыталась перекричать стоявший в кафе гул.

Она попросила Саймона встретиться с ней здесь – через дорогу от ее работы. Лия Гулд не работала в социальной службе вот уже семь лет. Сначала она ушла в декретный отпуск. Когда же дочери исполнилось семь лет и она пошла в школу, Лия устроилась на работу в лесозаготовительную компанию, где работала и по сей день.

– Вам одной известно, что вы видели, – произнес Саймон.

– Но с какой стати ей было пытаться задушить дочь подушкой, если она не убивала обоих мальчиков? Зачем ей это? Она или убийца, или же нет. Будь она виновна, разве с нее сняли бы обвинения?

– Почему вы это говорите?

Лия Гулд откусила кусочек сэндвича с сыром и луком и задумалась над вопросом. Саймон умирал от голода. Как только они договорят и она уйдет, он непременно закажет себе поесть. Детектив не любил есть в присутствии чужих людей.

– Как говорит Лори Натрасс, суды готовы на что угодно, лишь бы не признаваться в собственных ошибках. Они признают это, лишь только если их прижать к стенке, если ошибка столь велика, что ее невозможно отрицать.

– И поскольку Хелен Ярдли выиграла апелляцию, она невиновна?

Лия Гулд кивнула.

– А до апелляции? Что вы думали тогда?

– Я думала, что она это сделала. Была уверена.

– Это почему же?

– Потому что я видела своими глазами.

В ее рот перекочевал очередной кусок сэндвича.

– Но ведь вы только что сказали, что ничего не видели.

– Да. Но тогда я подумала, что видела. Лишь позднее поняла, что это не так.

Голод вынуждал Саймона быть нетерпеливее, чем обычно.

– Вам что-нибудь известно про любого из троих судей, которые рассматривали апелляцию Хелен Ярдли?

Лия Гулд посмотрела на него как на чокнутого.

– С какой стати мне что-то про них знать?

– Ну хотя бы имена?

– Откуда?

– И все же вы доверяете им больше, чем собственным глазам.

– Что вы хотите сказать? – растерянно заморгала Лия Гулд.

Черт, с каким удовольствием он вырвал бы у нее из рук этот гребаный сэндвич и швырнул через весь зал!..

– Первоначальный приговор Хелен Ярдли был отменен, ибо его сочли не до конца обоснованным. Это вовсе не одно и то же, как если бы ее признали невиновной. Судьи, которые рассматривали апелляцию, не обязательно считали ее невиновной, хотя и такое тоже нельзя исключать. Один ли из них так думал, двое ли или трое, – неважно. У них могло быть общее мнение, а могло быть разное. – Наверное, зря это он сказал. – Мне интересно знать, как думали вы, исходя из того, что видели.

– Думаю, она, обнимая, просто слишком крепко прижала к себе ребенка.

Нет, здесь явно что-то не так. В голосе Лии Гулд не слышалось ни капли сожаления.

– Свидетельские показания, которые вы дали в суде, в значительной мере были на руку обвинению, – сказал Саймон. – Вы утверждали, будто видели, как Хелен Ярдли пыталась задушить дочь. Вам был задан вопрос, не могла ли она просто обнимать дочь? Ведь она была вне себя от горя. Ее ждала разлука с единственным оставшимся в живых ребенком, ей не хотелось расставаться с ним. Вы ответили твердым «нет».

– Потому что тогда я так думала.

Неужели вина как чувство ведома лишь тонко чувствующим людям?

– Я там была не одна. Еще был полицейский. Он тоже это видел.

– Джайлс Пруст?

– Не знаю. Не запомнила его имени.

– Его звали Джайлс Пруст. В суде он с вами не согласился. По его словам, он видел просто крепкие объятия.

Лия Гулд покачала головой.

– Я смотрела на него, а не на Хелен Ярдли. Он наблюдал за ней и Пейдж. Вот тогда-то я и поняла, что что-то не так. Он как будто изменился в лице и посмотрел на меня так, будто не мог ничего поделать и хотел, чтобы я положила этому конец. Я посмотрела на Хелен и ее ребенка и увидела… то, что увидела. И положила этому конец.

– То есть попытке удушения? Тем, что отняли ребенка у матери?

Лия Гулд неодобрительно поджала губы.

– Вы нарочно меня подзуживаете? Я ведь сказала, что больше так не думаю. Повторяю, так я подумала тогда, но не сейчас.

– И тогда вы подумали, что сержант Пруст увидел то же, что и вы?

– Да.

– Тогда почему в суде он сказал нечто совершенно противоположное? Что, мол, она просто крепко прижала к себе ребенка?