Сэм поймал себя на том, что ему по-своему жаль этих Браунли. Одержимость беспощадно давила на них, высасывала жизненные соки. Он заподозрил, что они постоянно пережевывают эту историю, и всякий раз, когда дело доходит до того момента, когда Хелен Ярдли выпустили на свободу, их охватывает свежий прилив ярости.

– Как давно вы живете в этом доме? – спросил он.

– С восемьдесят девятого года, – ответила Грейс. – Почему вы спрашиваете?

– Значит, до того, как вы удочерили Ханну.

– Повторяю: почему вы это спрашиваете?

– Дом Ярдли на Бенгео-стрит всего в пяти минутах ходьбы отсюда.

– В смысле расстояния – да, возможно, – сказал Себастьян. – Во всех прочих смыслах Бенгео-стрит для нас в другом мире.

– Когда вы удочерили Ханну, вы знали, где живут Ярдли?

– Да. Нам… – Грейс не договорила и закрыла глаза. – Социальная служба переслала нам несколько писем… вернее, писем Ханне от Хелен и Пола Ярдли. На конвертах был указан их адрес.

Нет никаких сомнений в том, что они ни разу не попались на глаза Ханне.

– Вы не думали переехать в другое место? – спросил Сэм. – Раз вы решили не говорить Ханне правды о том, кто ее биологические родители, вам не кажется, что было бы разумнее переехать из Спиллинга, например, в Рондесли?

– Рондесли? – с ужасом переспросил Себастьян, как будто Сэм предложил ему перебраться в Конго.

– Конечно, нет, – ответила Грейс. – Если б вы жили в этом доме на этой улице, вы бы переехали в другое место? – Она жестом обвела комнату.

Неужели она ждет от него честного ответа на свой вопрос, подумал Сэм. Неужели она так и сказала?

Он пристально посмотрел на нее, думая, как ей ответить, и внезапно все понял. Сэм понял, почему эти Браунли ему подозрительны, несмотря на их твердое алиби и респектабельность среднего класса: это было нечто такое, что сказала Грейс, впуская его в дом. Показав ей служебное удостоверение, он пояснил, что его зовут Сэм Комботекра, он сержант уголовной полиции Калвер-Вэлли, но им беспокоиться не о чем, так как его визит – чистая формальность, не более того. Ответ Грейс был почти таким, какой можно ожидать от женщины с безукоризненной репутацией. Почти, но не совсем. Она посмотрела Сэму в глаза и сказала: «Мы не сделали ничего плохого».

Когда Саймон добрался до Вулверхэмптона, было уже темно.

Сара и Гленн Джаггарды жили в съемной квартире, над прокатом DVD-дисков «Блокбастерс», в доме на шумной главной дороге.

– Вы не пройдете мимо, – объяснил по телефону Гленн. – Какие-то вандалы соскребли в названии букву «Б», и теперь он называется «Локбастерс»[9]. А что, тоже говорящее название, – попытался пошутить он. – Неудивительно, что с тех пор, как мы живем здесь, к нам дважды залезали воры-домушники.

Когда-то у Джаггардов был свой дом, но его пришлось продать, чтобы покрыть судебные издержки Сары. Саймона не обманула нарочитая жизнерадостность Гленна во время их разговора по телефону. Он уловил в его голосе усталость человека, который понимает, что, несмотря на все удары судьбы, которые сыплются на него один за другим, должен делать вид, будто все прекрасно.

Судя по окнам, квартира располагалась на двух уровнях. Она была приличных размеров, возможно, имела ту же площадь, что и двухэтажный дом Саймона или трехкомнатная квартирка Чарли. «Придется продать и то и другое и купить что-то побольше», – подумал Саймон, хотя и знал, что никогда не осмелится предложить ей это. Если же Чарли сделает это первой, его собственной первой реакцией будет страх.

Помнится, Снеговик едва не вцепился ему в горло, когда Саймон заикнулся о том, что Сара Джаггард никакая не жертва судебной ошибки. Как она могла ею быть, если ее единогласно оправдали? Или Пруст считал, что быть осужденной за непреднамеренное убийство уже достаточно, чтобы считаться жертвой судебной ошибки? Интересно, подумал Саймон, женщина, к которой он пришел на встречу, тоже так думает? Кем она воспринимает себя – жертвой или же одержавшей триумфальную победу? Облупленные стены дома и оглушающий шум уличного движения подсказали Саймону, что, скорее всего, жертвой, – и в таком случае он не вправе ее осуждать.

К входной двери вела ржавая, чугунного литья лестница, когда-то выкрашенная черной краской, ныне облупившейся. Дверного звонка не было. Саймон постучал и заглянул в треснувшее матовое стекло двери. Вскоре за стеклом появилась смутно различимая фигура, шагавшая по коридору ему навстречу.

Гленн Джаггард распахнул дверь, схватил Саймона за руку и пожал ее. Одновременно он подался вперед, чтобы второй рукой похлопать гостя по спине. Это маневр хозяина дома привел к тому, что они с ним оказались слишком близко друг к другу. Саймон окинул Джаггарда взглядом: тот был одет в клетчатую рубашку, джинсы и туристические ботинки. Он что, после их беседы собрался куда-то в горы?

– Значит, вы нашли «Локбастерс»? – улыбнулся Джаггард. – Я отказывался поверить, когда через неделю, как мы въехали сюда, наш DVD-проигрыватель забарахлил. Это же классический закон подлости: ты переезжаешь в дом, где на первом этаже расположен прокат DVD-дисков, – и твой проигрыватель накрывается медным тазом.

Саймон вежливо улыбнулся.

– Идите в гостиную, – предложил Джаггард, махнув рукой. – Чай и печенье ждут вас. Сейчас я позову Сару.

С этими словами он, окликая жену по имени и перескакивая через ступеньки, бросился вверх по лестнице.

За эти годы Саймон бывал во многих домах, но такое видел впервые: чай, заранее приготовленный к его приходу. А если б он, допустим, опоздал, его напоили бы холодным?

Саймон ожидал, что в гостиной Джаггардов никого не будет, ведь Гленн и Сара в данный момент наверху. Но нет. К своему удивлению, он обнаружил там Пола Ярдли. Выглядел тот ужасно. Опухшие глаза, нечистая маслянистая кожа. Как застывший жир на сковороде, на которой вы поджаривали сосиски. Саймон уже разговаривал с ним сразу после смерти Хелен. Тогда Ярдли со всей страстью заявил: «Большинство людей на моем месте уже наложили бы на себя руки. Я не такой. Я сражался за справедливость для Хелен и буду делать это снова!»

Теперь он с тем же пылом произнес:

– Не волнуйтесь, я не стану здесь задерживаться, – как будто Саймон возражает против его присутствия. – Я лишь пришел поговорить с Гленном и Сарой о Лори.

– О Лори Натрассе?

На стене за спиной Саймона висело вырезанное из газеты фото, взятое в рамку: Натрасс, Пол Ярдли и трогательно улыбающаяся Хелен. Они стояли, взявшись за руки, словно тройка картонных кукол. Похоже, снимок был сделан на ступеньках Дворца правосудия после успешной апелляции Хелен. Это было единственное фото на голых стенах в гостиной съемной квартиры Сары и Гленна Джаггард. Под зернистым черно-белым изображением виднелся заголовок «Долгожданная справедливость для Хелен».

По относительному отсутствию мебели – двум красным стульям, причем один с разорванным сиденьем, кофейному столику, телевизору – и голым стенам Саймон сделал вывод, что бо́льшая часть вещей так и не распакована. Мы здесь долго не задержимся, тогда какой смысл распаковывать вещи. На их месте я поступил бы так же, подумал Саймон. Зачем распаковывать то, что вам дорого, чтобы потом эта вещь стояла в такой дыре с облупившейся штукатуркой и пятнами сырости на потолке… Интересно, мечтают ли Джаггарды о покупке дома или квартиры, подальше от лавки видеопроката с облезлой вывеской, чтобы раз и навсегда забыть о своем прошлом?

Кстати, а разве Сара Джаггард не фотографировалась перед входом в здание суда после того, как ее оправдали? Саймон был уверен, что фотографировалась. Он вспомнил, что видел ее в теленовостях и в газетах. Рядом с Лори Натрассом, если ему не изменяет память…

Тогда почему на стене гостиной нет ее фото?

– Вы не знаете, где Лори? – спросил Пол Ярдли. – Он не отвечает на звонки – ни на мои, ни на звонки Гленна или Сары. Раньше он никогда так не поступал.