Джой смотрела в пол. Она вдруг задумалась не только о своей матери, ее увлекательном романе и своих осуществленных подростковых фантазиях. Она задумалась об отце, которому изменили самым болезненным образом из возможных. О годах скрытой обиды и унижения. Он двадцать пять лет без единой жалобы растил чужого ребенка, а для отца Джой, воспитанного с убеждением, что мужчина – король, с хрупкой, как мыльный пузырь, самооценкой, было сложно придумать что-то более унизительное.

Правда капля за каплей проникала в ее сознание, и все постепенно начало вставать на свои места. Все обретало смысл. Обида ее отца, его постоянный контроль жены, измены, глубоко укоренившийся гнев, раболепие ее мамы и отказ противостоять Алану.

Джой была чужим ребенком, а он предпочел закрыть рот, сжать зубы и растить ее дальше. Не удивительно, что он злился. Не удивительно, что ушел. Не удивительно, что обвенчался сегодня утром с Тони Моран на скале в Корнуолле.

Джой допила бокал и снова налила себе шампанского.

– Еще? – спросила она у мамы.

Барбара натянуто кивнула. Какое-то время они молча сидели и пили шампанское. У Джой оставалось столько вопросов, а изнутри ее разрывало столько противоречивых эмоций, что она не знала, с чего начать.

– Скажи что-нибудь, – с горькой улыбкой попросила Барбара.

– Не знаю, что и сказать, – пробормотала Джой. – В этом-то и проблема.

– Ты злишься?

– Нет, не злюсь. В каком-то смысле я даже рада. Я многое начинаю понимать. Но… Мне стыдно перед папой. Стыдно, что ненавидела его все эти годы, не понимала, через что ему приходится проходить.

Барбара кивнула.

– Знаю. Я изо всех сил старалась смягчить ситуацию. Но, конечно, заставить тебя понять я не могла.

– Почему ты не рассказала мне раньше? И вообще, собиралась ли рассказать?

– Нет, – печально признала Барбара. – Я давно решила никогда тебе не рассказывать об этом. Ради твоего отца…

– Даже когда он ушел?

– Даже тогда. Он стольким пожертвовал ради нас. Он был не самым лучшим отцом, но я не могла допустить, чтобы он пережил двойное унижение и его дочь узнала, что он не смог даже зачать собственного ребенка и ему пришлось растить чужого.

– Но как же я? Каково было мне? Я ведь чувствовала, отец меня ненавидит, что я – его главное разочарование. Разве не лучше было бы знать правду?

Барбара вздохнула.

– Ох, Джой. Не знаю. В любом случае, кто-то из вас бы расстроился, в любом случае, мы все были бы несчастны. Я предпочла не будить лихо.

– А мой отец. Чарльз. Он меня видел? Знал обо мне?

– Да, видел. Один раз. За день до нашего отъезда в Англию. Тогда он дал мне фото. Он сказал, ты очень красивая. И выбрал тебе имя.

Джой с удивлением посмотрела на мать.

– Да. Он сказал, тебя нужно назвать Джой, потому что в будущем ты принесешь мне много счастья. И на этом все. Больше мы не общались. Не обменялись адресами. В тот день он вышел из квартиры, и больше я его не видела.

– А кем он был? Китайцем? Малайцем? Он выглядит… – Она взяла фотографию и всмотрелась. – Даже не знаю. Очень необычная внешность.

– Он был наполовину тибетцем, наполовину англичанином. Его отец был капитаном королевского флота, а мать – швеей. Его вырастила китайская пара в Сингапуре, они усыновили его в пять лет, после смерти матери.

– О боже. – Джой встала и медленно подошла к висящему над камином зеркалу. Она ощупала пальцами свое лицо, рассматривая черты и осознавая свое происхождение.

Тибет. Она даже не знает, где это.

– Какая у него была фамилия?

– Юнг. Чарльз Юнг. Это фамилия его приемных родителей. Не знаю, какая фамилия была у его отца.

– Чарльз Юнг, – повторила Джой. – Боже. Да. Сейчас ему должно быть… Где-то пятьдесят один?

– Думаю, да. Тяжело представить… Я помню его молодым юношей…

– Интересно, где он сейчас. Чем занимается. Боже, наверное, у него уже есть другие дети – может, даже внуки.

– Скорее всего.

– Интересно, получил ли он образование. Достиг ли успехов. – Голову Джой начали переполнять миллионы возможностей, вызванных появлением в ее жизни этого нового человека.

– О, не сомневаюсь. Он был очень амбициозным. Очень умным.

– Хочу с ним встретиться, – вдруг произнесла Джой.

– Хорошо.

– Ты не возражаешь?

– Конечно, нет. Если только ты не боишься разочарований. Ведь, может, он уже мертв. Или его не получится найти. Или он не захочет тебя знать…

– Я понимаю, – смущенно сказала Джой. – Я все это понимаю. Но хочу хотя бы попробовать.

Тем вечером Джой взяла фотографию Чарльза Юнга с собой в постель. Она прислонила ее к настольной лампе и смотрела, пока глаза не начали слипаться от усталости после долгого, эмоционального дня.

Она пыталась представить, как теперь живет Чарльз Юнг.

Она представила стройного, спортивного мужчину в роскошной квартире, может, в Сингапуре, может, в Гонконге, может, даже в Сан-Франциско или Нью-Йорке. Представила его жену, может, азиатку, может, блондинку, но, несомненно, стройную и красивую. И представила троих детей, на несколько лет моложе нее, студентов американских или европейских университетов, изучающих медицину или право, успешных, красивых, состоявшихся людей – ее братьев и сестер.

А потом она подумала о своем отце. Стареющем, несчастном человеке, двадцать пять лет прожившим во лжи и нашедшего наконец счастье с красивой, веселой Тони Моран, с которой снова почувствовал себя мужчиной. Она представила, как отец и Тони Моран лежат в обнимку под балдахином своей кровати в шикарном номере для молодоженов, и впервые в жизни за него порадовалась. Ну и хорошо, подумала она, ему удалось урвать напоследок несколько лет счастья. Ну и хорошо.

И с этой новой утешительной мыслью Джой мягко погрузилась в царство снов.

Джесс и Винс повенчались в Лас-Вегасе, в часовне Хэвенли Блисс в день годовщины их первой встречи. Крис был шафером Винса, а Джон Гэвин – Джесс. Они провели в отеле «Белладжио» три ночи и никому не рассказывали, что поженятся, пока не вернулись.

Кирсти была в ярости, когда Крис приехал домой.

– Мерзавец, – возмущалась она. – Поверить не могу, ты оставил меня присматривать за детьми, а сам уехал на свадьбу к моему сыну!

Крис лишь оборонительно пожал плечами и ухмыльнулся.

– Что я мог поделать? Он пригласил меня.

Успокаивать пришлось не только Кирсти. Мама Джесс проплакала полчаса, когда они приехали за Ларой и продемонстрировали ей свадебные кольца.

– Ты моя единственная дочь, – рыдала она. – Единственная девочка. Я всю жизнь мечтала об этом моменте…

– Мама, успокойся. На твоих глазах я родила первого внука, чего тебе еще нужно?

Их друзья тоже были разочарованы, чувствуя, что их обделили, оставив без полностью оплаченных выходных в замке или хотя бы домашнего распития халявного шампанского в нарядных платьях.

Джесс потрясающе смотрелась в длинной кремовой шифоновой юбке, завязанном на шее вишневом топе, блестящих вьетнамках и с камелией в волосах. На Винсе был кремовый льняной костюм от «Пол Смит» и подходящая по цвету вишневая рубашка. Поскольку у них получилась настоящая свадьба в Вегасе, Винс, как полагается, чувствовал себя немного обманутым. Джон Гэвин каким-то мерзким способом умудрился достать грамм кокса и убедить Винса с Крисом присоединиться, хотя они и не горели особым желанием. Раньше Винс никогда не видел Криса под кокаином и, пожалуй, никогда не хотел бы увидеть вновь.

Они пили шампанское с десяти утра до трех часов ночи, и большая часть дня сохранилась в памяти весьма размытой. Все выглядело круто, и свадьба получилась по-настоящему рок-н‑ролльной, но во всем этом была какая-то пустота, и Винса не покидало чувство, что они и не поженились вовсе.

У Винса было ощущение, что для Джесс это событие стало просто предлогом, чтобы сбежать от Лары и веселиться четыре дня подряд, и хотя он полностью разделял мнение, что нужно иногда отдыхать от родительских обязанностей, ему хотелось бы, чтобы вечеринка не настолько затмевала собой саму свадьбу.