— А что за клады?

— Да кто его знает, говорят, там чуть ли не с Октябрьской революции или Гражданской что-то закопано. В наших местах большие бои были. И вроде, когда железнодорожный туннель пятьдесят лет назад рыть начали, чтоб ветку КВЖД продолжить, так про эти клады кто-то из стариков и вспомнил, вот строительство тогда и закрыли. Потом метро по той же причине Законсервировали.

— Быть такого не может, — усомнился Гордеев. — Чтобы отменили огромное строительство из-за сомнительных слухов?! А что там может быть? Библиотека Ивана Грозного?

— Я тоже не слишком верю, — усмехнулся Степан Иванович.

— Да? А вот вы кое-что сказали сейчас насчет моих партнеров… Разве Карандышеву они не могут м-м-м… подмазать?

Тут водитель наконец посмотрел на него в упор, и Гордеев, кажется, даже уловил в этом взгляде толику презрения. Степан Иванович не ответил. Имелась ли в виду безупречная репутация Валентины или что-то другое, осталось неизвестным.

Так кто же он на самом деле, подумал Гордеев, когда высадился из машины у гостиницы «Енисей», «топтун» или действительно безобидный таксист с незаурядным прошлым? Черт, я же ему фамилию Хромеко назвал! Теперь при желании он быстренько узнает, что ни в каком «Енисее» я не остановился, а как раз напротив — в «Московской»… Ну и плевать. Черт с ним. Если таков у них тут способ слежки, то этот Степан Иванович и так уже наверняка знает, где я живу.

Гордеев пересек улицу, зашел в свою гостиницу и попросил у портье ключ от номера.

— А вам записка, — сказал портье.

Записка, которую вручили Юрию Петровичу, лежала в незапечатанном конверте и представляла собой маленький квадратик белой бумаги. На нем был написано: «Приходите в гости!!!!!»

Хорошенькое дело, подумал Гордеев, к кому и когда? И куда?! Он же тут никого не знает, кроме Валентины. Да и его как будто никто не знает. Или все-таки оправдываются худшие подозрения?

Он спросил у портье, кто оставлял записку, но тот лишь пожал плечами, это был другой портье, а записка была оставлена в предыдущую смену.

Поднимаясь на свой четвертый этаж, Юрий Петрович еще раз посмотрел в записку. Пять восклицательных знаков, ишь ты! Так от кого же?

Гордеев со всех сторон осмотрел конверт и бумажный квадратик, даже понюхал — ничего, никаких следов, никаких больше надписей, зацепок, даже крохотных деталей, которые могли подсказать хоть что-нибудь. Бумага ничем не пахла.

О! Поднявшись в этот момент на свой этаж, Гордеев даже остановился на мгновение. Может быть, стюардесса? По имени Жанна, невольно пришло на ум. Та самая, которая в самолете — такая предупредительная, а в реальной жизни — такая современная… Ну да, по имени Жанна… И на самом деле он ведь даже не знает, как ее зовут. Но зато он знает, где она живет! Почти прямо над ним — в соседнем номере. Так что же, навестить? Левая нога невольно приподнялась, чтобы ступить на следующую ступеньку. Хм… А соседка? Образ воздушной барышни сразу же заслонила многопудовая фигура ее соседки. Нет уж, решил он, не пойду. Если это не она прислала — еще окажусь смешон, что почтенному бизнесмену-пивовару не очень-то к лицу… А кроме того, все это чушь. Она наверняка уже улетела в Москву обратным рейсом. Зачем ей торчать в такой глухомани? И… вполне может быть, между прочим, что записка — от Валентины… тьфу ты, ну конечно же это она прислала, так, на всякий случай, впрок, догадалась, что он в какой-то момент сбежит в гостиницу. А сделать это было и несложно — все-таки у него тут все вещи.

Наверно, просто захотела ему скрасить существование, поднять настроение. Получилось довольно остроумно: он у нее погостил немного, едва успел в гостиницу вернуться, а там его уже ждет записка от нее: приходите, мол, еще, Юрий Петрович. Все-таки Валечка, несмотря на весь свой деловой имидж, очень теплый человек, надо отдать ей должное. И — сделать что-нибудь приятное. Надо только придумать что-нибудь оригинальное. Впрочем, он уже и так соригинальничал — один питерский бизнесмен Хроменко чего стоит!

Так что же, просто цветы послать в офис? Почему нет? Всегда беспроигрышный вариант. Гордеев, достаточно хорошо себя зная, чтобы быть в меру жестким и циничным, понимал, что его интерес к ней сегодня — временный и даже вынужденный. Сексуальное влечение преходяще, а вот дружба — вечна. И потом, ведь подсказала же ему интуиция из огромного разнообразия вариантов (ох, а огромного ли?) именно Белоярск. И не потому ли, что здесь живет она?

Гордеев вошел в свой номер, быстро окинул его взглядом и по некоторым микроскопическим деталям понял, что, кроме горничной, тут никого не было. Слава богу. Хотя и горничная может оказаться агентом ЦРУ. Вообще-то это паранойя, конечно. Как бы расслабиться, наконец?

Как, как! По-настоящему его расслабит лишь сообщение от Турецкого о том, что охота на него, непутевого адвоката Гордеева, наконец-то закончена, все уроды пойманы живьем и можно хоть сейчас прийти надрать им уши. А если позвонить Турецкому? В самом деле, Юрий Петрович понял, что испытывает настоятельную потребность в разговоре с кем-то из хорошо знакомых ему людей, причем желательно — близких. Это сейчас было жизненно необходимо, как витаминная добавка в рационе спортсмена перед решающим стартом. В Москве в такое время дня он успевал пообщаться уже с добрым десятком людей — и подпитаться их энергией, и отдать им часть своей собственной.

Он позвонил Турецкому с мобильника с федеральным номером и со второй попытки дозвонился. Турецкий отозвался энергичным, полным деловых забот и, как всегда, неунывающим своим полутенором-полубаритоном. Все-таки, подумал Гордеев, услышав этот бархатный голос, определенно Александр имеет куда больший успех у женщин, чем он. Но подумал привычно, безо всякой зависти, скорее, с долей законной гордости за достижения своего приятеля.

— У аппарата! — еще раз прокричал Турецкий.

— Саня, привет! — обрадовался Гордеев, стряхивая с себя разом все белоярское оцепенение. — Как ты там?

— О, какие люди! Рад вас слышать, Владимир Григорьевич! — бодро отрапортовал Турецкий. — Дела идут, контора пишет.

— Ты чего, опупел? Какой я тебе Владимир Григорьевич?! Ты меня слышишь вообще?

— Н-да… — Теперь в голосе Турецкого появились нотки дежурного недоумения какого-нибудь конторского служащего в тот момент, когда ему сообщают, что текущие документы утеряны или перепутаны местами: — Что вам сказать?.. Прекрасно понимаю ваши проблемы, Владимир Григорьевич! И рад сообщить, что мы тоже не стоим на месте. Есть, конечно, кое-какие результаты, хотя с выводами не стоит торопиться.

— А, — скис Гордеев, — ты не можешь свободно разговаривать, да?..

— Всецело справедливый упрек, всецело его принимаю! — радостно пропел помощник генерального прокурора с такой энергией, что Гордеев даже отодвинул трубку ото рта. — А связь у нас, Владимир Григорьевич, действительно на троечку, давайте я попозже вам сам перезвоню. Например, завтра. Договорились? Вот и ладненько, вот и чудненько…

Вот и поговорил. Поднял настроение, нечего сказать. Впрочем, возможно, в Москве действительно уже есть какие-то сдвиги, как ни наивно было бы этого ждать, ведь прошли всего сутки, как он улетел. По некоторым словечкам («ладненько, чудненько», «всецело справедливый упрек») Гордеев предположил, что Турецкий находится рядом с каким-то важным чиновником либо в чьей-то высокопоставленной приемной. Турецкий говорил с ним на советском административном сленге, лишь немного адаптированном к современной среде. Турецкий мимикрировал, в зависимости от текущих обстоятельств, блестяще, его друзья знали этот прием и могли иной раз сделать кое-какие выводы из вполне безобидных фраз. Может, и правда, завтра он перезвонит с какими-нибудь обнадеживающими новостями, подумал Гордеев.

Итак, на повестке дня один-единственный вопрос. Зато глобальный и определяющий. Что, собственно, дальше делать? Есть два варианта развития событий.

1. Разобраться во всех вопросах и недомолвках, уже успевших накопиться за время его недолгого присутствия в Белоярске. Проявить, так сказать, активную гражданскую позицию.