Несчастная Альбертина роняла мелкие слезки на вышитый платочек.
— Поэтому вы и просили всех удалиться? — вздохнул Иоганн, почесывая бороденку.
— Естественно, — сказал Альберт, краснея.
Альбертина между тем все всхлипывала, а мать сидела надутая, грозная, как некое страшное языческое божество, требующее для ублажения человеческих жертв.
— Ну скажи же что-нибудь! — взмолился Иоганн.
— Да, — пролепетала девушка чуть слышно, и вся залилась краской стыда.
— Что «да»? — отрывисто спросила Клеменция. — Все так, как говорит Альберт?
— Да, — выдавила девушка.
— Мерзавка! Распутница! — прошипела Клеменция, замахиваясь, чтобы дать дочери оплеуху. Но Альберт ловко схватил ее за руку.
— Не спешите, матушка. Сделанного не вернешь! Сейчас надо не наказывать, а думать, как прикрыть этот грех перед людьми и замолить его перед Богом!
— Бесстыдница! — прорычала Клеменция, безуспешно пытаясь вырвать свою руку из ладони Альберта. — Отпусти! Альберт, отпусти меня!
— Мы должны ускорить дело, матушка, — настойчиво произнес Альберт и, видя, что мать не порывается более расправиться со своей дочерью, разжал пальцы. — Надеюсь, мессир Иоганн со мной согласен?
— Да, да! — поспешно проговорил Иоганн, совершенно обалдев от всех этих откровений.
— Прелюбодейка! — исходя яростью, проскрежетала Клеменция, с нескрываемой злостью глядя на Вальдбурга. — Но что поделаешь, надо спасать честь рода… Сбегай, скажи, чтоб позвали всех и в первую голову отца Игнация… Распорядились! Дети называются! Мать вам игрушка, да?
— Матушка! — падая на колено, сказал Альберт. — Простите нас, неразумных детей ваших!
— Беги, орясина! — сердито, но уже без ярости сказала Клеменция. — Вы, сын мой, уж больно прытки! Но что делать, коли надо прикрыть грех этой негодницы?
Альберта по-прежнему плакала, как плачут дети, не понимающие, за что их, собственно, ругают. Альберт встал с колена, положил ей на плечо свою крепкую маленькую руку и сказал, улыбаясь в ее заплаканное лицо.
— Не плачь, сестреночка, все будет очень хорошо… Свадьбу сыграем в один день, мою с Вальдбургом и твою с Агнес… Тьфу ты! Конечно, твою с Вальдбургом и мою с Агнес, вот как ты меня разволновала, заговариваться я начал…
— Марш за попом! — рявкнула Клеменция, отвесив Альберту крепкий подзатыльник.
— Ну и хлопот у нас будет с этими свадьбами! — сказал Альберт, идя к двери.
— Да еще это дело с Ульрихом, — вздохнула Клеменция. — Когда вы все успеете?
Явились гости, а также отец Игнаций, о котором мы уже неоднократно упоминали, но до сих пор еще не показывали в натуре. А был он лысоватый шестидесятилетний старичок, маленький, пузатенький и всегда, даже в самый пост, выпивши. Веселые поросячьи глазки его хитренько бегали, нос всегда чуточку посапывал, а толстенькие сосисочные пальчики игриво шевелились под крестом, на пузечке, обтянутом заляпанным вином, жиром и соусами поповским одеянием. Когда все расселись на места, Альберт подсел к попу поближе.
— Отец Игнаций, — обратился к нему Альберт, — у нас к вам дело…
И он зашептал на ухо толстячку, вкратце излагая суть дела.
— Что же, что же! — сказал отец Игнаций, прихлебывая винцо и одновременно пытаясь выковырять языком застрявшую в зубах гусятину. — Дело так дело. Обручать да венчать — не отпевать да причащать! Это дело веселое. Ибо сказал Господь: «Плодитесь и размножайтесь, и возвеселитесь вы, увидя сынов и дочерей». Опять же свадьба, можно и выпить…
— Грех ведь, — сказала Клеменция вполголоса.
— Грех-то птичий! — успокоил поп. — Господь его простит. Ну не дотерпели, ну поспешили, всего и делов-то… Неужто из-за такой ерунды страдать да казниться… Ты ведь, мать, должно, тоже не как дева Мария зачинала?
Клеменция вдруг покраснела и смутилась, как девушка; видимо, поп невзначай чиркнул по какому-то больному месту в ее биографии. Затем она, правда, довольно быстро взяла себя в руки и почти шутливо ответила:
— А вдруг и я также от одного света солнечного, росы и ветра понесла…
— Знаем мы, матушка, от кого ты понесла, да не протреплемся! — строго и трезво сказал поп.
— Весел ты нынче, святой отец, — с нежной угрозой произнесла Клеменция.
— Всяк весел, когда пьян. И я, многогрешный, кровью Христовой причастился… А обручить, так это нам что… Благослови, Господи!
И поп опрокинул очередную стопку.
Потом, когда отец Игнаций как следует покушал и причастился, все присутствующие направились к церкви, где отец Игнаций обручил молодых. Клеменция, внимательно следившая за этой процедурой, обратила больше внимания на поведение Альберта. Молодой Шато-д’Ор был бледен, несколько смущен, но при этом его лицо было освещено все той же лучезарной улыбкой.
— Зачем ты ему так много рассказала? — шепнул Иоганн своей невесте, когда нареченные возвращались в донжон.
— Кому? — даже не поняла, в чем дело, невеста.
— Альберту! — сердито шепнул Вальдбург. — Ведь теперь нашим встречам конец…
— Не думаю, — сказала Альбертина, — по-моему, нет…
— Я думаю, вы не будете в претензии на меня, милый свояк, — произнес Альберт, — если я шепну пару слов на ушко вашей невесте…
— О да! — поспешно согласился Иоганн. Брат и сестра отошли в сторону, и, нагнувшись к уху сестры, брат сказал ей фразу, которая, будь она услышана, весьма удивила бы Иоганна:
— Скажешь ему, чтобы ждал после захода солнца там же, где всегда. Поняла?
— Чтобы он ждал меня? — переспросила Альбертина.
— Ну не меня же?! — сердито прошипел Альберт.
Агнес фон Майендорф ревниво поглядела на Иоганна. Да, теперь его для нее не существовало, это она решила раз и навсегда. Только Альберт и больше никто! Улучив минуту, когда Альберт отошел от сестры, она чуть ли не прыжком подскочила к нему.
— Простите меня, мессир Альберт! — скромно опустив глазки, сказала она. — Я вела себя легкомысленно…
— Отнюдь нет, — не без жесткости произнес Альберт, — боюсь, что вы слишком хорошо представляли себе последствия вчерашнего своего поведения…
— Мессир, — всхлипнула Агнес, — я так страдаю…
— Быть может, — сухо сказал Альберт, — это послужит вам уроком на будущее. Мои обязательства перед вами тем не менее остаются в силе.
— Бог мой! Обязательства! — воскликнула Агнес расстроенно. — А любовь?
— Любовь к вам, сударыня, есть часть моих обязательств перед вами…
— А что говорит вам ваше сердце, мессир Альберт?
— Мое сердце говорит мне, что вы, без сомнения, будете мне достойной женой… — сказал Альберт таким тоном, что никоим образом нельзя было принять это заявление всерьез.
— Мессир, вы пролили за меня свою кровь… Я думала, что пришел мой час благодарить вас…
— У вас будет время сделать это после свадьбы, моя дорогая.
— Но я не переживу этой недели, не переживу!
— Послушайте меня, кузина, выбросьте эти мысли из головы. Вы, без сомнения, должны дождаться своего часа.
Альберт поднес к губам ее руку и нежно, хотя и несколько иронически поцеловал. Агнес оглянулась по сторонам. Они стояли в зале у самой стены, и плащ Альберта прикрывал их от посторонних глаз. Ближайшие люди были далеко и не могли слышать их беседу.
— Мессир! — жмуря глаза от стыда и отчаяния, проговорила она, жарко дыша на него, и бюст ее, крепкий и упругий, вздымаясь, касался кольчуги Альберта. — Мессир, мне нужно стать вашей еще до утра завтрашнего дня, иначе я зарежусь кинжалом…
— Господи! — сказал Альберт таким тоном, каким говорят обычно: «Ну что возьмешь с эдакой дуры?»
— Сударь! — настойчиво упрашивала его Агнес. — Посетите меня ночью, ради всех святых! Грех ваш я, клянусь Богом, возьму целиком на себя!
— Я подумаю… — усмехнулся Альберт. — Ждите от меня записки…
— Я буду ждать вас! — прижимаясь к его доспехам, сказала Агнес и убежала, овеянная сладкой надеждой.
После обеда, отдохнув, проводили домой Вальдбурга, который, поцеловав на прощание невесту, убыл, полный счастья и предвкушая очередное ночное похождение. Клеменция собралась в подвал, где Корнуайе с палачами допрашивал Вилли и еще нескольких подозреваемых лиц. Альберт с отцом Игнацием сел играть в шахматы, а Альбертина уселась за вышивание. Нарушил семейную идиллию приезд Франческо. Мы оставили его в тот момент, когда он на трофейном коне поскакал по лесной просеке. Как это ни странно, но он довольно быстро выбрался на большую дорогу и не спеша, потому что не хотел замучить коня раньше времени — вдруг придется удирать от монахов? — добрался до Шато-д’Ор. Его вначале не пустили, потому что ходили докладывать мессиру Альберту…
