Едва только археологи представили себе эту картину, как подошедший кибуцник проворчал:

– Вы собираетесь сидеть здесь весь день?

– Можем, – сухо бросил Кюллинан.

Но если он надеялся смутить кибуцника, это у него не получилось.

– Просто хотел узнать, – сказал парнишка, со звоном собирая тарелки.

– Я оставлю свою чашку, если ты не против, – сказал Кюллинан.

– Не имеет смысла, – сообщил кибуцник. – Кофе кончился.

Кюллинан побарабанил пальцами по столу, чтобы не разозлиться, и парнишка, насвистывая, ушел.

– Был и еще один дополнительный фактор, – осторожно начал Табари. – В официальных сообщениях о нем не упоминалось, но в этой части света он был достаточно ощутим. – • Откинувшись на спинку стула, он продолжил: – Многие прибывающие сюда англичане уже имели гомосексуальный опыт. В школе. В армии. И они уже были предрасположены смотреть на арабов пустыни, которые всегда испытывали такие же наклонности, с восхищением, если не откровенным обожанием. И если кто-то занимался гомосексуализмом, что могло быть более волнующим, спрашиваю я вас, чем роман с арабом, закутанным в простыню? Вы с ним на двух верблюдах отправляетесь в оазис. Из пустыни налетает песчаная буря, и вас могут спасти только две финиковые пальмы. Одна для него, одна для вас. Братство крови и все такое. И заверяю вас, в те годы в этой части света происходили весьма забавные вещи.

– Я не хотел бы поднимать эту тему, – тихо сказал Элиав, – но, поскольку ее начал Джемал, должен сказать, что он не шутит. Теперь представь себе, Джон, что ты активный гомосексуалист…

– Не буду представлять себе ничего подобного, – возмутился Кюллинан. – Ты забыл, что меня интересует Веред, а не Джемал. Так что, пожалуйста, называй вещи своими именами.

– Я хочу сказать, – продолжил Элиав, – что будь ты молодым англичанином, полным романтических представлений… Он сходит с корабля в Хайфе – и к кому, по-твоему, будут обращены его симпатии?.

– Черта с два – симпатии! – возмутился Табари. – С кем бы ты захотел пойти в постель? С Мустафой ибн Али из оазиса Согнутых Пальм или с Менделем Гинзбургом, у которого портняжная лавка на Герцль-стрит?

Кюллинан счел тему разговора абсурдной и спросил:

– Но ты согласен, что, учитывая все обстоятельства, англичане довольно достойно вели себя в Палестине?

– Да, – сказал Элиав.

– Говоря от имени арабов, – добавил Табари, – думаю, что только англичане могли так толково справляться с ситуацией.

– То есть у тебя нет по отношению к ним злости? – спросил Кюллинан еврея.

– Я никогда не воюю с историей, – ответил Элиав. – С будущим – да. И когда я дрался с англичанами, они представляли будущее. И я должен был противостоять им.

– Скажи нам правду, – с детски невинным видом попросил Табари. – Не потому ли ты так благороден в своих сегодняшних суждениях, что, когда ты служил в английской армии… какой-нибудь офицер… проявлял к тебе… ну, скажем, чрезмерно нежные чувства? Выкладывай, Элиав. Мы все поймем.

– Самое интересное, – ответил Элиав, – что все они вели себя чертовски порядочно, и я этого никогда не забуду.

Через весь центр Цфата, начинаясь от бетонных стен полицейского участка и вниз по склону холма до кладбища с надгробиями великих раввинов – Элиезера, Абулафиа, Заки, – тянулся величественный пролет лестницы. Она состояла из 261 ступени великолепно отполированных плит известняка. Они, разделенные на двадцать один марш, были широки и удобны, и весь их внешний вид говорил о стабильности и постоянстве. Эта лестница станет предметом долгих дискуссий в истории Израиля, потому что построили ее англичане с конкретной целью – отделить арабскую часть города от еврейской, и тут было о чем спорить: «Вот видите! Англичане верны себе. Они официально воздвигли барьер между арабами и евреями. Они сделали этот раздел постоянным, потому что, отделив две группы друг от друга, они могут играть на страхах каждой из них, оставив за собой право управлять событиями. Пролеты лестницы создали новое разделение, которое в противном случае могло и не появиться, и укрепили старые различия, которые в противном случае должны были раствориться. Если вы хотите увидеть монумент английским гнусностям в Израиле, то посмотрите на эти 261 ступень в Цфате».

Но имели место и другие доводы: «У нас есть сведения об истории Цфата, восходящие ко времени вскоре после появления Христа, и за это время кто только тут не правил. Но, насколько нам известно, всегда существовала часть города, в которой сами по себе обитали евреи, и другая, где жили неевреи. Существовали синагоги и церкви, затем синагоги и мечети, и каждая держалась сама по себе. И, построив этот лестничный пролет, англичане сделали единственную вещь – они признали существующий порядок вещей и в конкретной материальной форме воплотили традицию столь же старую, как и сам город. Не эти красивые лестничные марши разделили Цфат. Это разделенный город вызвал их появление. Может, придет время, когда эти ступени разберут, но пока длится английская оккупация, этого не произойдет».

А бесстрастный голос истории доказывал: «Истина лежит где-то посередине. Помнятся времена, длившиеся столетиями, когда евреи и арабы мирно и гармонично делили Цфат. Так было в ранние дни торжества Мухаммеда. Никаких трений не было и во времена каббалистов. И даже в этом столетии, до великого погрома 1929 года, евреи спокойно жили в центре арабских кварталов. С другой стороны, помню и времена горести и опустошения. Крестоносцы перебили всех евреев в Цфате. В 1834 году тут состоялась массовая резня, и сомневаюсь, что в тот период Цфатом правили англичане. И кто может вспомнить, почему англичане в связи с этой датой возвели столь красивую лестницу. И я точно знаю, что с 1936-го по 1948-й лестница разделяла людей, готовых вступить в войну; и по ночам, когда мощный прожектор полицейского участка освещал ступени, и евреи и арабы в равной степени опасались пересечь их и причинить зло другой стороне».

Но к 16 апреля 1948 года положение дел решительно изменилось, и, когда англичане в ходе торжественной церемонии передали арабам ключи от всех бастионов, от всех высоких укрепленных точек в городе, а затем их колонны под звуки волынок покинули город, стало ясно, что военные действия в Цфате начнутся у этих ступеней. Если евреи смогут удержаться на этой линии, то у них появится шанс удержать и город.

Фьють! Ци-и-и-у! – начали свистеть арабские пули, прилетавшие с другой стороны этих величественных серых ступеней. Уходившие англичане заверили Лондон, что евреев перебьют через три дня. Арабы не сомневались, что захватят город через два. Плотное неотступное давление со всех сторон начало душить еврейский квартал, и в первые же полчаса перестрелки многим еврейским семьям пришлось покинуть дома, стоящие поблизости от этой красивой лестницы. Арабские дозорные разразились криками: «Они отступают!»

Бах! Трах! Пули врезались в глинобитные стены еврейских домов, и через час после начала обстрела по другую сторону лестницы не было видно ни одного еврея. Арабский командир, понимая, каким психологическим потрясением окажется захват плацдарма по другую сторону лестницы, отдал приказ идти на штурм. «Itbah il Yahoud – смерть евреям!» – кричали сирийцы, иракцы и ливанцы, рванувшись через открытое пространство.

В течение нескольких следующих минут еврейские ребята и девушки возникли, казалось, ниоткуда. Меммем Бар-Эль, ожидая такого хода со стороны арабов, продуманно расположил своих людей. Вынырнув из-за пустого дома, Илана с убийственным спокойствием вела огонь. Малышка Веред, в своей угловатой солдатской кепке, рвалась вперед, поливая арабов очередями из пистолета-пулемета. Готтесман и Бар-Эль, поднявшись из-за кучи щебня, забрасывали наступающих гранатами, а залегший на крыше Ниссим Багдади, улыбаясь, вел прицельный огонь, который наносил врагу страшный урон. Изумленные арабы откатились назад. Они было попытались перетащить своих раненых через ступени, по потом бросили их.