Добравшись до родника, Ур нагнулся к нему и плеснул в лицо холодной водой. Наполнив деревянную чашу, старательно выскобленную кремневым ножом, он напился и уже был готов отложить чашу, как увидел свое лицо, глядящее на него из водной глади источника.
Волосатое, крепко сидящее на покатых плечах, с маленькими, прижатыми к голове ушами и кустистыми бровями, оно отличалось голубизной глаз, которые сияли, как две маленькие звезды.
Их блеск восхитил Ура, и он засмеялся, но в родник упал маленький камешек, чуть больше крылышка пчелы, и от поднявшейся на воде ряби изображение исказилось. Что-то в форме его глаз, ушей и рта испугало Ура, и он отпрянул назад. Но рябь тут же успокоилось, вода разгладилась, и в ней снова появился он, Ур. Он поежился при мысли, что какая-то неведомая сила может изуродовать его подлинное «я». Ур заставил себя улыбнуться, но он уже не был столь свободен и счастлив, как раньше.
Над головой он услышал легкий шелест. Это, конечно, были пчелы, и, отложив деревянную чашку, он стал вертеть головой, глядя в небо. Опытный охотник, он заметил насекомых и проследил их путь по вади, по которому в сезон дождей мутная река с грохотом прокладывает себе путь к морю. На склоне вади стояли сухие деревья, в одном из которых пчелы обрели себе пристанище, и Ур, вскочив на ноги, заторопился вслед за ними – если поторопится, он сможет найти хранилище сот с медом. Опытным взглядом он отслеживал, куда летят пчелы, пока не убедился, что нашел нужное дерево. Ур присел на землю и застыл в неподвижности, присматриваясь, откуда вылетают пчелы и куда приносят дары цветов, из которых и получается сладкий мед.
Слюной Ур помазал лицо, готовясь к ждущей его боли, поерзал ногами по песку, как животное, готовящееся к бою, и, резким прыжком взлетев на сухое дерево, быстро вскарабкался по стволу, пока пчелы не заметили его. Мощными рывками он стал ломать трухлявую древесину. Гневное жужжание пчел, оторванных от дел, дало ему понять, что мед близок, и, не успели пчелы броситься в атаку, отстаивая свои богатства, он нащупал соты.
И тут пчелы нанесли удар! Пятьдесят, а то и сотня облепили его лицо и руки, стараясь найти уязвимое место. Жаля его, они погибали. Но ноющими руками он продолжал раздирать соты, бросая на землю их липкие сладкие куски. Наконец, когда он уже почти ничего не видел, он соскользнул с дерева, убив при этом не меньше сотни пчел. И, лишь утвердившись на земле, он смог стряхнуть с лица безжалостных насекомых. Покончив с ними, он стянул с плеч звериную шкуру и сложил в нее соты с медом. Затем на своих кривых ногах он заторопился подальше от вади, перебарывая жгучую боль во всем теле.
Когда он добрался до родника, лицо его уже распухло, как полная луна, и он еле видел, но дети из пещеры заметили его приближение и закричали: «Ур нашел мед!» Он попал в их окружение, которое сопровождало его от родника к пещере; они показывали пальцами на его опухшее лицо, визжали от радости, цеплялись за куль с медом и истекали слюной. Оказавшись в безопасных пределах пещеры, он развернул сладкий сверток и увидел, что вместе с сотами прихватил с десяток пчел. Толстыми неуклюжими пальцами Ур собрал их и выпустил на свободу.
– Сделай нам еще меду, – приговаривал он при этом. – И на том же самом дереве.
В пещеру, куда добрался Ур, вел узкий высокий проход примерно в два человеческих роста, но внутри пещера превращалась в полутемное просторное помещение, где хватало места многим. В дальнем конце она суживалась и превращалась в туннель, который вел к земле под скалой, а в своде было небольшое отверстие, позволявшее выходить дыму, а поскольку из дальнего конца туннеля поступал свежий воздух, пещера была довольно удобным местом. В центре ее тлел огонь, куда женщины, когда приходило время готовить пищу, подбрасывали дрова, на закопченных стенах висели копья, дубинки и корзины с зерном, просушивались для дальнейшей обработки звериные шкуры. Это был теплый и надежный дом, укрытый толстыми каменными стенами, и вот уже более двух тысяч лет он давал убежище человекоподобным существам, которые время от времени забредали в него.
Во времена Ура тут постоянно обитали шесть разных семей – братья из одной группы взяли замуж сестер из другой, странники, которые пришли, чтобы выбрать себе жен, – все они были членами одного племени, все вместе собирали пищу и поддерживали огонь общины. Мужчины были охотниками, и все они отлично умели выслеживать зверя и умело убивать его стрелами и копьями. Они уже не были теми бессловесными созданиями, которые забрасывали камнями первобытных животных; они были опытными добытчиками, которые избегали ненужного риска. Их женщины дубили и выделывали шкуры убитых зверей, превращая их в отличную прочную кожу, и проводили долгие часы, собирая дикорастущие зерна, которые беспорядочно росли на окружающих полях. Растягивая шкуру под коричневыми созревшими стеблями, они палками оббивали колосья, собирая драгоценное зерно. Потом они мололи его в ручных каменных мельницах, превращая в муку, которая могла храниться всю зиму. Что же до детей, то они играли на плоском камне, сталкивая друг друга и урча как медвежата, которые радуются теплу солнца. К ночи все собирались в большой пещере у мерцающего огня. Мужчины рассказывали о прошедшем дне, а женщины латали шкуры.
При появлении Ура с медом все бросили заниматься своими делами, и обитатели пещеры стаей собрались вокруг редкого сокровища, ибо мед был единственной сладостью, которую знали пещерные люди, и через несколько минут закопченное помещение наполнилось урчанием и взрыкиваниями, когда все тянулись руками к давленым сотам, стараясь заполучить себе сладкий кусок. Детям было трудно получить свою порцию, но Ур помог им протолкаться меж взрослых, и их радостные вопли засвидетельствовали, что и им достался кусок. Двое молодых охотников, преследовавших оленя, отсутствовали, но никому не пришло в голову оставить им часть меда. Шкура, в которой Ур принес мед, быстро была выскоблена дочиста, а соты собрали в чашку, где из них вытопят воск, чтобы вощить сухожилия, которыми сшивались шкуры. И лишь когда с медом было покончено, Ур смог присесть на большой плоский камень, а его жена стала смачивать холодной водой распухшее лицо и вычесывать из бороды мертвых пчел.
Семья Ура представляла собой более тесную группу, чем остальные. Ее возглавлял кривоногий старик, который, оставив за спиной тридцать два сезона охоты, достиг возраста, когда он должен умереть. Его старшая жена дожила до тридцати и присматривала за детьми, за сыном, чья неприязнь к охоте беспокоила Ура, и за живой, веселой дочерью, которая в свои одиннадцать лет была уже достаточно взрослой, чтобы обзавестись своим мужчиной, – но дело было в том, что из обитателей пещеры ей никто не нравился и пока еще в поисках ее в пещеру не забредал никто из странников. Мать же надеялась, что, когда таковой появится, он будет жить в их семье и со временем займет место Ура. Пещерные люди уважали старого Ура. Он был пяти футов и четырех дюймов роста, весил около ста семидесяти фунтов, был коренаст, с широкими могучими плечами. Над гущей бороды блестели ярко-голубые глаза, а румяные губы то и дело расплывались в улыбке. Он любил веселиться, и теперь, когда его собственные дети подросли, он играл с отпрысками соседей, которые в теплые дни возились среди камней. Не в пример звероподобным созданиям, которые когда-то пришли к этому источнику из Африки, у Ура была прямая походка и отсутствовали тяжелые надбровья над глазами. У него была гладкая и почти безволосая кожа. Он ловко орудовал своими относительно небольшими руками, хотя никогда не мог понять, почему правая рука более умелая, чем левая, – ею он делает большинство работ, ею же метает камни и копья. Его кожа обладала особенностью, которая удивляла его: прикрытая медвежьей шкурой, она оставалась розовато-белой, но, когда ее касались лучи солнца, она обретала темно-коричневый цвет, так что издалека Ур и его соплеменники казались чернокожими. За последние сорок тысяч лет их горло, язык и нижняя челюсть сильно изменились и теперь стали достаточно гибким инструментом, приспособленным для артикуляции звуков языка, и теперь словарь Ура включал в себя более шестисот слов, часть из которых состояла из трех слогов, а некоторые – даже из четырех или пяти. Почти каждое столетие приносило с собой новые знания, которые требовали появления новых слов; но процесс этот шел весьма медленно, потому что Ур и его соседи были очень осторожны, и звук нового слова мог нарушить равновесие природы и вызвать к жизни странные силы, которые лучше оставить в покое, так что набор слов ограничивался лишь теми звуками, к которым они привыкли со временем. Вот еще для чего мог пригодиться гибкий человеческий голос, хотя немногие пользовались этой его особенностью: человек – и в особенности женщины – мог петь, и порой ранним утром Ур слышал, как его жена и дочь издавали приятные звуки без слов, что-то вроде «траааааа» или «сиххххх».
