Граф Фолькмар не мог стереть из памяти ни страшную картину убийства его жены, пронзенной стрелами, ни Фульды, которую терзали турки.

Предводитель германцев был во власти мрачной горечи. Он предпочитал одиночество, разговаривал только с Венцелем, выбирая религиозные темы, а когда его шурин, побывав у Болдуина, обзавелся новыми женщинами и привел Фолькмару пятнадцатилетнюю французскую девочку, посоветовав ему: «Ложись с ней в постель и забудь обо всем», Фолькмар пришел в такую ярость, что, не вмешайся Венцель, тут же отославший девчонку, он бы убил своего родственника. Через несколько дней Фолькмар увидел эту бесстыдную девицу – она сидела на коне за спиной Гюнтера, вцепившись в нашитый на его плече синий крест, и он испытал стыд за крестоносцев. «Сколько женщин это чудовище обрекло на смерть от рук врагов?» – с отвращением пробормотал он. В Венгрии, в Болгарии и в двух первых больших сражениях Гюнтер успел потерять почти две тысячи женщин, многие из которых были его временными любовницами, но он всегда с голодной жадностью искал других и всегда находил их.

Но в Антиохии, этом третьем из самых больших городов Римской империи, где часто бывали цезари, обожавшие его, в этом святом городе, где впервые прозвучало слово «христианство», Гюнтер проявил себя как блистательный полководец. Осада величественной крепости, чьи могучие стены не сдавались под ударами осадных машин крестоносцев, началась 21 октября 1097 года и, перемежаясь жестокими сражениями, продолжалась до июня следующего года, и непробиваемые стены продолжали издеваться над захватчиками. Эта тяжелая осада была отмечена тремя критическими ситуациями, и в каждой из них Гюнтер достойно проявил себя.

Пока крестоносцы под стенами Антиохии собирали свои силы в кулак, с юга к ним явился неожиданный посланец – мусульманин из Египта, и, увидев его, Фолькмар рванулся убить гостя. Но Гюнтер успел перехватить его и отвел египтянина к предводителям похода, которым мусульманин предложил заключить союз, дабы его народ рука об руку с крестоносцами сокрушил наступающих турок. Гюнтер тепло пообещал, что крестоносцы примут это предложение и объединятся с египтянами.

– С неверными? – возмутился Фолькмар.

– С любым, у кого есть армия, – возразил Гюнтер.

– Это осквернит Крестовый поход, – твердо сказал Фолькмар.

– Когда мы победим, – пообещал Гюнтер, – то очистимся от скверны.

Вместе с египтянами он разработал план, по которому те отобьют Иерусалим у турок, пока крестоносцы возьмут Антиохию и сломают хребет турецкого могущества, захватив цепочку морских портов. Но предполагаемый союз почти ничего не дал, потому что, когда египтяне, искренне готовые выполнить свою часть договора, подготовились отбить Иерусалим у турок – чтобы крестоносцы, будь они настоящими партнерами, смогли войти в город без боя, – христиане не выполнили свою часть договора: рыцари, обозленные, как Фолькмар, видевшие, как мусульмане убивают их близких, не могли представить, что есть другие мусульмане с другими интересами, – и было мелькнувшая идея о могучем восточном альянсе исчезла.

О втором достижении Гюнтера Венцель Трирский написал следующее:

«Милорд Гюнтер смог привлечь на свою сторону фортуну, когда судьба нашего Крестового похода висела на волоске. Наши рыцари беспомощно стояли перед могучими стенами Антиохии. Близилась угроза голода. Генерал Бабек решил, что для него пришел самый подходящий момент напасть на нас и отомстить за поражение. Он двинул на нас с востока почти четырнадцать тысяч воинов, и наши командиры решили: «Если будем ждать, то погибнем. Давайте выйдем ему наперерез и посмотрим, что можно сделать». Милорд Гюнтер, взяв с собой всего семьсот рыцарей, поскакал вперед и, приблизившись к врагам, издал боевой клич. Победа казалась невозможной. Но, призвав Бога на помощь, эти семьсот человек нанесли поражение четырнадцати тысячам врагов, и Гюнтер, снова издав боевой клич, поскакал обратно в Антиохию, везя с собой на седле наложницу турецкого генерала, черноглазую девушку, которая научила его арабскому языку».

И наконец, когда стало совершенно ясно, что древние римские стены, ныне укрепленные византийскими инженерами, не проломить никакими силами, именно Гюнтер установил связь с турецким шпионом, который за соответствующее вознаграждение в золоте взялся открыть ворота перед графом Боэмундом Тарантским.

Лишь Гюнтер со своим знанием арабского мог сделать такое предложение, но сам очень сомневался в его осуществимости. Но в ночь на 3 июня 1098 года шпион выполнил свои обязательства, раскрыв неприступные ворота, и впустил французов в город, где началась невиданная резня.

Граф Фолькмар, со своими людьми ворвавшийся в павший город, успел удержать свой меч, который был готов обрушиться на головы двух девочек в арабских платьях. Вне себя от страха, они упали перед ним на колени, осеняя себя крестными знамениями. К своему удивлению, он узнал, что девочки – христианки римского вероисповедания, и крикнул своим людям, чтобы те сдержали свой пыл, но прежде, чем он успел что-то сделать, девочки были зарублены – вместе с тысячами своих единоверцев.

В городе шла бессмысленная резня, когда убивали всех подряд, даже христианских девушек в возрасте его дочери, и Фолькмар наконец очнулся от захлестывавшего его сумасшествия. Он прислонился к стенке мечети, которую подожгли его люди, и в ушах еще стояли вопли заживо сгорающих в ней людей. Он вспомнил те далекие дни, когда в прохладных покоях Гретцского замка готовился к походу, и его охватила тоска по этим простым и ясным дням в своем убежище.

«И в эти часы, – пишет Венцель Трирский, – когда все остальные кинулись грабить богатства, до которых наконец дорвались, и хватали кувшины с благовониям и золотые украшения, милорд Фолькмар с пустыми руками бродил по улицам Антиохии, пока наконец не добрался до бывшей церкви Петра и Павла, ныне превращенной в мечеть. Войдя, он остановился на каменной плите перед тем местом, где когда-то стоял алтарь, до того как его снесли мусульмане, и взмолился, чтобы Бог даровал ему право, не обагряя рук в крови, добраться до Иерусалима, потому что он уже не может вынести этих смертей и убийств. Но даже когда он молился, люди из отряда Гюнтера загнали в мечеть трех турок, прирезали несчастных и разбросали их внутренности по вырезанным в камне священным словам их бога Магомета».

Когда огромное и неуклюжее воинство крестоносцев возобновило свое движение к Иерусалиму, граф Боэмунд, ставший принцем Антиохийским, не присоединился к нему, а Болдуин Бульонский, обыкновенный рыцарь, получив графский титул, отправился править в далекую Эдессу; и это развитие событий побуждало таких людей, как Гюнтер Кёльнский, который собирался мечом отвоевать себе королевство в Святой земле, надеяться, что следующая битва принесет ему удачу, – эти свои мечты он и обсуждал со своими соратниками. Но Фолькмар из Гретца предпочитал ехать в одиночестве. Ему минул пятьдесят один год, он считался пожилым человеком, и его рыжеватые волосы пробила седина. Он был так же кряжист и жилист, но руки в бою уже уставали, и порой он чувствовал, что у него не хватает сил галопом мчаться на врага. Под ним убили в сражениях трех лошадей, и в своем одиночестве он предчувствовал, что погибнет вместе с четвертым, когда до Иерусалима останется совсем немного, – но он больше не надеялся его увидеть. Армии увязли в Сирии, в лагере свирепствовал тиф, так что будущее представлялось туманным и неразличимым.

Но наконец весной 1099 года, когда третий год войны подходил к концу, события понеслись с удивительной быстротой. Пал арабский город Ма'арат, но, когда приземистая квадратная крепость Арга дала понять, что взять ее будет куда труднее, чем Антиохию, крестоносцы нашли простой способ действий, оставив ее в покое. Расположив у неприступного города небольшой осадный отряд, они обошли его и точно так же поступили с вереницей древних знаменитых арабских портов Триполи, Бейрутом и Тиром. Все их они обошли, не вступая в соприкосновение с засевшими за их стенами турецкими армиями, что позволило им выйти на дистанцию последнего рывка к Иерусалиму.