Кюллинан уже был готов сделать совершенно удивительное заявление, которых археологи обычно избегают, и признаться, что «это мой любимый город в Израиле», когда к нему подошел Табари и, показывая вниз, на стены, сказал:

– Когда король Ричард Львиное Сердце, разбив лагерь на том холме, попытался захватить Сен-Жан-д'Акр, за этими стенами засели несколько проклятых арабов, которые попытались остановить его.

– Ты меня удивил, – признался Кюллинан. Хотя он знал историю Святой земли лучше многих, о такой подробности он никогда раньше не слышал и заподозрил, что Табари ошибается.

– Давай спустимся к кафе, – предложил араб.

Они направились к тому месту, где вот уже двадцать столетий подавали напитки, и попросили официанта принести бутылку араки. Когда Табари наполнил стаканы прозрачной жидкостью, пахнущей анисом, он сказал:

– Крестоносцы владели Акрой примерно двести лет, но за все это время с арабами они воевали редко, потому что как раз перед появлением христиан сюда пришли турки и нанесли нам тяжелое поражение. Так что война постоянно шла именно с турками, а не с арабами. Строго говоря, если не считать небольших религиозных расхождений, мы всегда были куда ближе к вам, чем к туркам. Союз был бы очень нужен, но он, конечно, унизил бы арабов тем, что турки отступали не перед ними, а перед набирающим силы христианством. – Он мрачно покачал головой, думая об упущенных шансах истории, а затем удивил Кюллинана, сказав: – Думаю, ты знаешь, что арабы снова и снова пытались заключить такой союз.

– Никогда не испытывал большого доверия к этому утверждению.

– Мы пытались. Постоянно.

Кюллинан подлил несколько капель воды в свою араку, с удовольствием наблюдая, как прозрачная жидкость стала молочно-белой. Табари подозвал официанта и подчеркнуто простыми словами, с которыми обычно обращаются к отсталым детям, объяснил ему, что к чему:

– Мой друг – американец. Как ты знаешь, у американцев должен быть лед. Не стой как дурак. Принеси американцу лед.

– У нас нет льда, – объяснил официант.

– Так найди! – рявкнул Табари. – Он американец.

И затем снова повернулся к Кюллинану:

– Когда ваши люди наконец взяли Антиохию, они удивились, обнаружив арабских послов, которые предложили заключить союз против турок.

– И что ему помешало?

Табари побарабанил пальцами по старой истертой столешнице и задумчиво предположил:

– Стоит однажды заявить, что вы ведете священную войну, то теряете все возможности иного благородного выбора. – Замолчав, он уставился на чистый и красивый силуэт мечети на фоне финиковых пальм.

Вот тут уж было много вариантов, которые Кюллинан мог использовать, чтобы поддержать разговор. Ведь Табари дает понять, что в октябре 1097 года, когда крестоносцы взяли Антиохию, они были настолько одержимы христианским рвением, что не смогли по-настоящему оценить возникшую перед ними ситуацию – точно как и арабские страны, окружающие Израиль, в 1964 году настолько воспламенены идеей джихада, что совершенно не в состоянии рационально оценить тот факт, что Израиль существует как суверенное государство. Или он скрытно упрекает евреев в ошибке, в которой они не виноваты: они построили религиозное государство, окружив его такими шорами, что за ними не видно реальностей мира. Или он, может быть, имеет в виду всеобщую религиозную войну, возможность которой они когда-то обсуждали, – в ней примут идеологическое участие Соединенные Штаты и Россия, и каждая сторона будет страдать теми же недостатками, которые погубили крестоносцев: неспособность увидеть сквозь жар, застилающий глаза, то, что они сами породили? Но сейчас Кюллинан не хотел говорить на эти темы, поскольку его занимала лишь подлинная история Акры во времена крестоносцев, а не то, как она могла сложиться. Так что он испытал чувство благодарности к официанту, когда тот наконец принес кусок льда – но он был очень грязный.

– Боже мой! – возмутился Табари. – Такое нельзя класть в стакан чистоплотному американцу! – Взяв этот сомнительный кусок льда, он стал поливать его водой и вытирать рукавом, но, как бы он его ни полировал, лед не становился лучше, и Табари рассерженно бросил его в свой стакан. Обратившись к группе развеселившихся арабов, которые сидели на корточках у стенки мечети, он сказал: – Эта страна никогда не станет первоклассной, пока уважающий себя американец не сможет получить лед для своей араки. Ну что мы за люди?

Повернувшись к Кюллинану, он сказал, явно вызывая его на спор:

– А я вот что считаю. Первые девять тысяч человек, которых ваши крестоносцы убили в Азии, были христианами. Ваши отважные французы и немцы, поцеловав крест, врывались в какой-нибудь город с воплями «Смерть неверным!» и встречали здесь арабов с тюрбанами на головах. Когда бойня подходила к концу, выяснялось, что они перебили богобоязненных несторианцев, византийцев и египетских коптов, которые хотели лишь помочь им. Должно быть, им было очень стыдно. Когда все это наконец выяснялось, ваши ребята отправлялись убивать настоящих мусульман, но и на этот раз вы, к сожалению, убивали лишь арабов, которые хотели стать вашими союзниками. И только много времени спустя в ходе вторжения вы все же столкнулись с турками, которые всегда были вашими настоящими врагами.

– Чем ты это можешь объяснить?

– Извечными несправедливостями бытия, – засмеялся Табари. – Почему христиане осмеливаются походить на арабов? Или взять сегодня, – какого черта так много евреев смахивают на арабов? Вопрос можно поставить и по-другому. Почему этот проклятый Элиав с трубкой как две капли воды похож на немца-христианина, а меня не отличить от израильского еврея?

Кюллинан был готов обсудить эту забавную чушь, но утро уже подходило к концу, и Табари вернулся к своей главной теме:

– Подлинная трагедия крестоносцев всегда заключалась в том факте, что турецких варваров было необходимо уничтожить… Ты же знаешь, они представляли собой всего лишь банду убийц, нахлынувших из Азии…

– Похоже, что ты их не любишь, – поддел его Кюллинан.

– Я их презираю. Они уничтожили нашу арабскую цивилизацию, которая никогда так и не оправилась. – Несколько минут Табари сокрушенно вспоминал восьмисотлетнее владычество турок над арабами. – И самая дьявольская беда была в том, – сделал он вывод, – что пока вы, крестоносцы, громили этих турок, мы, арабы, ждали на обочине. Нам так хотелось заключить с вами хоть какой-то союз, но вашим вождям не хватало воображения, чтобы пойти на это. Вот время и прошло. В конечном итоге вы, христиане, потерпели поражение. И нас, арабов, смыло вместе с вами.

Мрачно допив свою араку, он в заключение сказал слова, которых раньше Кюллинан от него не слышал:

– А как ты объяснишь, Джон, что монголы, наследники Чингисхана, изъявили желание перейти в христианство, если папа позволит им принять участие в Крестовых походах, и ударить по туркам с тыла? Так и было. Но никто в Европе даже не ответил монголам на их послания. – Он задумчиво покачал головой и, подобрав три камешка, стал кидать их один за другим на площадь. – Так что мы все проиграли вместе. Христиане, арабы, монголы. Ибо, когда у людей горит в сердцах религиозная ярость, на глаза их в то же время спускается завеса слепоты.

Граф Фолькмар отчаянно хотел встретиться с настоящим врагом. Долго ждать ему не пришлось, потому что на востоке появился Бабек, могучий наконечник турецкого копья. Он пришел с равнин Центральной Азии, где его орды набирались сил и несколько десятилетий назад напали на арабов, а теперь были готовы обрушиться на христиан, которые вторглись в эти места. Полководцем он был жестоким и решительным, готовым драться в любом месте, но, тем не менее, предпочитал выбирать поле сражения с тщательностью женщины, подбирающей нитки к вышивке. Веселясь, он наблюдал, как крестоносцы тупо уничтожают одно христианское поселение за другим и убивают бородатых обращенных, руководствуясь ошибочной идеей, что все они неверные.