Воскресным утром 24 мая 1096 года отряд из Гретца собрался за городскими воротами, где толпа крестьян, построившись, стала ждать появления Гюнтера и его людей, которые должны были прибыть с севера. Часов в десять появились передовые дозоры, и вскоре за ними последовало скопище из примерно шести тысяч человек. Быстро стало ясно, что та тщательность, с которой граф Фолькмар отбирал людей в Гретце, не нашла никакой поддержки у Гюнтера, собиравшего своих волонтеров в Кёльне, – его сопровождала толпа откровенного сброда. Вызывало подозрение обилие явных воров, преступников, только что выпущенных из тюрем, и профессиональных проституток. Встречались компании должников, избавившихся от кредиторов, и крестьяне, которые больше не хотели обрабатывать свои поля. Тут не было места скуке. Все были полны возбуждения в предвкушении новых приключений и восторженно встретили Гюнтера, который в блестящих доспехах и красном плаще с синим крестом промчался на коне меж повозок и привязанных к ним коров. Его сопровождали одиннадцать рыцарей, закаленных молодых людей, способных защитить и себя, и разношерстную толпу, которую они вели за собой.

– Ты когда-нибудь видел такую армию? – в диком восторге вскричал Гюнтер, когда его рыцари подъехали приветствовать новых рекрутов.

Фолькмар не ответил, но, когда толпа стала давить на его хорошо вымуштрованное войско, он предложил:

– Пусть Венцель благословит нас перед началом похода.

И все обнажили головы, когда священник воззвал:

– Боже милостивый, защити это святое воинство, когда мы двинемся на Иерусалим отвоевать его у неверных. Укрепи силу наших рук, потому что мы пойдем в битву за Тебя. Иисус благословенный, веди нас, потому что мы идем под знаком Твоего креста. Смерть неверным!

Толпа откликнулась единым эхом «Смерть неверным!», и в этот несчастный момент какому-то еврею из Гретца, который торговал одеждой на рынке, случилось показаться в воротах, и Гюнтер заорал:

– Боже милостивый! Почему мы должны мчаться в Иерусалим и бороться с Его врагами там, когда Его злейшие враги здесь живут и благоденствуют?

Воспламенившись в долю мгновения, он с громким боевым кличем рванулся к воротам и одним взмахом своего огромного меча снес голову ничего не подозревавшему еврею. Толпа взревела в знак одобрения, и те, кто пришли с севера, погнали своих коней в город, а за ними последовали тысячи пеших.

– Смерть евреям! – орали они.

Копьеносец проткнул еврейскую женщину, пришедшую на рынок, и, собрав все силы, вскинул ее в воздух, где она и повисла, корчась в муках, но в последний момент еще успела увидеть внезапно нахлынувшую толпу. Когда она свалилась на улицу, толпа радостно взревела и затоптала ее.

Фолькмар, предчувствуя, что сейчас должно последовать, попытался проложить себе путь обратно в город, но оказался бессилен.

– Остановитесь! – взывал он, но его никто не слушал.

Толпа, кинувшаяся громить евреев, так и не могла понять, что ею руководит. В ходе обязательных пасхальных проповедей они слушали, как необразованные священники внушали им: «Евреи распяли Иисуса Христа, и Бог хочет, чтобы вы покарали их». И из ученых дискуссий, которые вели между собой епископы, они выясняли – пророк Исайя в Ветхом Завете пророчествовал, что Дева родит Иисуса Христа и что евреи будут упорно отвергать учение своей же Книги: «И за этот их грех они будут отвержены навеки». В своей обыденной жизни они видели, как евреи дают деньги в рост, что запрещалось делать честному человеку, а кое-кто из первых рук знал, какие проценты берут ростовщики. Но сильнее всех этих претензий были зарождавшиеся смутные подозрения, которые редко кто мог связно изложить, что все порядочные люди в этом мире – христиане, но среди них существует возмутительное извращение в виде некоего сообщества, которое упрямо придерживается своей давней религии, хотя давно доказано, что она ошибочна. Евреи представляли собой откровенное оскорбление ходу истории, и если бы кто-то взялся уничтожить их, то он совершил бы деяние во славу Божию. Таким образом, когда Гюнтер указал, что глупо идти на Иерусалим воевать с врагами Господа Бога, когда Его самые ярые ненавистники остаются в Гретце, он разжег пожар тихо тлеющей ненависти.

– Смерть евреям! – ревела толпа, вламываясь в ворота, и местные обитатели – даже те, у кого не было никаких причин проклинать евреев, – были захвачены этой волной ярости и внезапно стали доносчиками. «В этом доме живет еврей!» Погромщики как саранча налетали на здание и врывались в дом, убивая, грабя и ломая все, что попадалось на глаза.

– Найти ростовщика! – кричал человек, который никогда не одалживался ни у одного еврея, и, подобно чудовищному животному, толпа, движимая единым стремлением, кинулась в южную часть города, где какой-то христианин показал ей четырехэтажный дом Хагарци. К счастью, сам банкир отсутствовал, но солдаты выволокли его дочь и высоко подняли ее на двух копьях. Когда она взлетела в воздух, стало видно, что она беременна, и женщины одобрительно завопили: «Одним ударом вы пришибли двоих!» После чего разорвали ее на куски.

– В синагогу! – раздались крики. Это невысокое здание, так непохожее на церковь, вызвало новый прилив ярости, потому что, добравшись до святилища, погромщики убедились, что в нем нашли себе убежище шестьдесят семь евреев. – Сжечь их всех живьем! – вопила толпа. Прямо у входа была навалена гора стульев и обломанных сучьев. Их полили маслом и подожгли. Когда задыхающиеся от дыма евреи пытались вырваться на свободу, их встречали ударами копий и швыряли обратно в огонь. Все погибли.

Но они могли считать себя счастливчиками, потому что теперь крестоносцы набросились на еврейских женщин. Пожилых они убивали на месте, пуская в ход кинжалы. С молодых сдирали одежду и под общие аплодисменты одну за другой насиловали на городской площади. Затем, пресытившись и полные отвращения к своим жертвам, отрубали девушкам головы.

Два жутких часа крестоносцы бушевали на улицах Гретца, убивая и калеча людей. Когда наконец они, в залитых кровью плащах и с мутными глазами, утомились размахивать мечами, то стали друг перед другом оправдывать эту бойню: «Было бы просто глупо идти на Иерусалим, оставляя за спиной жить и богатеть тех, кто распял нашего Спасителя». И когда они покинули город, то оставили в нем восемнадцать сотен убитых евреев, положив начало тому тяжелому наследию, которому было суждено навечно преследовать немцев.

Когда и могучие рыцари, и священники ушли из города, над ним воцарилось мрачное молчание. Из своего убежища, куда он смог пробиться несколько часов назад, выбрался еврей в платье венецианского сукна с меховым воротником и медленно побрел по улицам. Он увидел сожженную синагогу, в развалинах которой лежали шестьдесят семь обугленных скелетов. Он увидел, как поперек улицы распростерлось растоптанное, изуродованное тело его дочери. Он видел тлеющие книги и растерянные испуганные лица своих соседей-христиан, с которыми часто поддерживал дружеские отношения. Они узнавали в нем еврея, одного из самых уважаемых граждан города, но они были настолько пресыщены убийствами, что ни у кого не поднялась рука на этого несчастного человека. И мы оставляем его, честного банкира, на этом месте. Он начал собирать растерзанные остатки своей недавней жизни, с остекленевшими глазами бродя по улицам Гретца, но мы не бросаем его, потому что он снова и снова будет появляться рядом с нами. Его имя Хагарци из Гретца, мельник-беглец из Макора, и, когда соседи признают все величие его мужества, он продолжит свое существование под именем Божьего человека.

Когда этим вечером крестоносцы разбили лагерь на берегу Рейна, граф Фолькмар, оставив жену, зашел в командирский шатер, где потребовал от своего шурина, развалившегося в кресле, ответа на вопрос: «Как ты посмел убивать евреев моего города?»

Гюнтер, полный расслабленного блаженства после столь восхитительного дня, не испытывал желания спорить.

– Общеизвестно, что они враги Бога, – не повышая голоса, объяснил он, – и в этом шатре мы только что поклялись, что, когда пройдем вдоль Рейна, из них не останется ни одной живой души. – Рыцари всем своим видом показывали, что они согласны с таким решением.