Императорский эдикт был зачитан ранним летним утром, а уже к вечеру в ходе церковного бунта были убиты три человека. И в последующие дни епископ плачуще взывал в своей базилике:

– Есть две сущности Христа и одно повеление. Таков закон.

Но упрямые египтяне возражали:

– Есть лишь одна сущность и две воли, – так что примирительный жест императора вызвал только новую ересь, которая взбудоражила общину.

И когда мусульманское войско мощным потоком шло с востока, дабы положить конец власти Византии в Галилее, жители этих непокорных мест продолжали свои жаркие споры о природе Христа, не догадываясь, что пускают в ход те же доводы, что так возбудили Макор в те дни, когда молодой еврей Менахем бен Иоханан вошел в лоно новой церкви как Марк, и нынешние дебаты были столь же банальными, как и тогда – попытки создать основу, исходя из которой христианство может завоевать мир. Если одни считали Иисуса человеком во плоти и крови, то Его божественность была совершенно бессмысленна, а также не существовало и чуда Марии, Матери Божией; с другой стороны, если согласиться с доводами, что Он был Богом, и никем иным, то сходило на нет значение Его воскрешения, как человека, а распятие на кресте надо было толковать как Божье намерение доказать свою правоту, и тут не было ни человеческих страданий, ни мук. Тем не менее, если бы удалось внушить убеждение, что и сущность Христа, и Его природа, и Его действия несут в себе черты и человеческого и божественного начала, то церковь обрела бы хоть и шаткий, но единый принцип, на котором уже можно было бы возводить огромное здание веры и философии. Таким образом христиане Макора приняли участие в исторической битве о значении Христа, но тонкое предложение императора Гераклиуса мало помогло ее исходу, потому что через несколько недель после его оглашения из Табарии прибыли дозорные с известиями, что арабы собираются взять Макор, а Птолемаида уже захвачена.

Абд Умар, слуга Магомета, который, покинув открытые пространства, вел своих всадников через леса Галилеи, был сбит с толку противоречивыми утверждениями христиан; но вот евреи привели его в окончательную растерянность, потому что он никак не мог понять, почему они отказываются признать Магомета. Он старался разрешить эту проблему со старанием и любовью, потому что в глубинном смысле слова он и сам мог считать себя евреем.

Раб-полунегр, какое-то время он был собственностью некоего Умара, от кого и получил свое имя Раб Умара. Когда тот куда-то исчез, он перешел в руки могучего рыжего еврея Бен Хадада, чьи предки ушли из Палестины в те бурные годы, когда римский генерал Веспасиан громил восставших евреев. Колено Бен Хадада, прибыв с караваном из Галилеи, встретило в Аравии, где среди песчаных барханов стояли белокаменные города, теплый прием. Евреи жили сами по себе, повинуясь законам Торы, и постепенно обретали репутацию умелых торговцев, особенно в родном городе Бен Хадада Ятрибе, который вошел в историю под именем Медина.

Бен Хадад был высоким, сильным и жизнерадостным человеком, чьи караваны приносили ему преуспеяние. Во время путешествия в Дамаск он усвоил часть Талмуда, доставленного сюда из Вавилона, и это знание некоторых высказываний отцов еврейской учености сделало его чем-то вроде духовного пастыря своего племени, но он никоим образом не походил на традиционного раввина, мудреца или учителя. Он был добродушным и беспечным человеком, которому нравилась шумная суета торговли и который послал своего приемного сына Абд Умара в пустыню с караваном, когда тому минуло лишь одиннадцать лет.

– Заботься о верблюдах, и Бог позаботится о тебе, – сказал Бен Хадад темнокожему мальчику. – Если человек просит пятнадцать кусков, дай ему шестнадцать… если собираешься и дальше вести с ним дела.

Когда другие евреи Медины отказывались заниматься делами в шаббат, Бен Хадад доказывал:

– Если к вечеру пятницы мои верблюды в полулиге пути от дома, Бог сам пожелает убедиться, что они благополучно добрались до своих стойл.

Кроме того, он учил Абд Умара:

– Если ты провел три дня в пустыне, выхаживая больного верблюда, Бог как-то возместит тебе потерю.

Ему было сорок восемь лет, у него было четверо жен и множество детей, но больше всех из них он любил Абд Умара, потому что раб был умен, сообразителен и так же любил хорошую жизнь, как и Бен Хадад.

– Если молодой человек, отправившись в Дамаск, не может познакомиться с девушками из Персии, то ему лучше оставаться дома с женщинами, которые перебирают финики.

Лучше, чем многие другие арабы, Абд Умар понимал, как много Магомет привнес в Коран из поучений еврейских мудрецов, и он одобрял Пророка, который, стараясь подчинить и старых и молодых одной силе, делал благородные попытки перетянуть евреев на свою сторону. Иерусалим, тот город, откуда он вознесся на небо, Магомет назвал тем местом, к которому во время молитвы должны обращаться лицом его последователи; он неоднократно убеждал своих еврейских соседей, что он, как и они, происходит от Авраама – хотя для него он был Ишмаилом; и он включил в свою религию все то, что для евреев было самым ценным: понятие единого Бога, видения Моисея, откровенность и прямоту Иосифа, славу Саула, Давида и Соломона и житейскую мудрость Иова. Для любого умного человека религия Магомета логически должна была стать следующим шагом после возвышения иудаизма, и Пророк ждал, что евреи присоединятся к нему. И наверно, это было символично, что, когда он бежал из Мекки в Медину, первым человеком, который гостеприимно встретил его у ворот Медины, был еврей Бен Хадад, и едва ли не первым поступком Магомета, когда он обосновался в новом доме, стало приглашение колену Бен Хадада присоединиться к нему.

Но почему же эти евреи отказались? Почему? Абд Умар часто удивлялся этому, припоминая ту ироничную манеру, с которой Бен Хадад посмеивался над Магометом, когда тот предлагал отложить Ветхий Завет и углубиться в Коран. Когда он на него нажимал, Бен Хадад говорил:

– Я согласен с тобой, что тут есть только единый Бог, но вот пророчеств не хватает.

Магомет возражал ему градом аргументов, логика его была убедительна, как у каждого, кто хоть раз пересек Аравию, но еврей отвергал ее своей каменной убежденностью:

– В Торе есть все, что нам необходимо.

Абд Умар помнил то утро, когда он в последний раз попрощался с Бен Хададом: ему было двадцать лет, и он собирался в очередной раз повести свой караван в Дамаск, когда Магомет и несколько его последователей затеяли под соседним деревом оживленный спор, и, как только он услышал вдохновенные слова, слетающие с губ Пророка, он остановил своих верблюдов и стал слушать, в первый раз осознав, что он – черный раб еврея – призван к миссии, которая продлится всю жизнь. И он испытал безрассудный восторг, с благоговением слушая откровения человека из Мекки:

Это апокалипсическое видение произвело на него такое впечатление, что, когда речитатив смолк, он простерся перед ясновидящим, воскликнув:

– Я твой слуга!

– Не мой, а Бога, – сказал Пророк, и в это мгновение Абд Умар принял на себя обет, который йотом вел его всю жизнь, превратив его из раба в предводителя верующих.