– Юная леди, – с уважением обратился к ней Зодман, – я еще не видел человека, который более заслуживал бы награды, что вы сейчас и доказали. Это относится и к вам, джентльмены. Но я хотел бы задать еще один дополнительный вопрос. Вас специально отбирали и натаскивали? Знает ли остальная молодежь Библию так же хорошо, как и вы?
– Прощу прощения, – вмешался Шварц, получая сто долларов, выигранные девушкой, поскольку в кибуце все строилось на основе чистого социализма. – Все мы в Израиле изучаем Библию. В нашем кибуце мы можем собрать любую команду, которая выступит не хуже.
– Потрясающе, – сказал Зодман и вечером до отхода ко сну пытался втолковать Кюллинану, что стал куда лучше думать об Израиле, пусть даже в этом кибуце нет синагоги. Увидев, что его директор молча сидит перед мраморной рукой со стригилом, он решил не прерывать его раздумий, но, когда появилась Веред Бар-Эль, он, отправившись с ней прогуляться в оливковую рощу, признался: – Боюсь, я был сущим идиотом по отношению к вашему Израилю.
– Не сомневаюсь, что теперь вы знаете о нем больше, чем вчера, – сказала она.
Следующим утром на раскопках кипела работа, потому что Табари пообещал премию в десять фунтов любому, кто до отъезда Зодмана найдет что-то интересное, и незадолго до полудня девушка из траншеи В разразилась криками: «Я выиграла! Я выиграла!»
– Помолчи! – цыкнул на нее Табари, чтобы крики раньше времени не привлекли внимание Зодмана, но, когда он увидел находку девушки – остроконечный вавилонский шлем и наконечник копья, напоминавшие о тех днях, когда Навуходоносор покорил Макор и обратил в рабство большинство его жителей, – он сам пришел в возбуждение и начал кричать:
– Эй! Все сюда! – Протолкавшись меж взволнованных зрителей, Зодман увидел это загадочное оружие, которое наводило ужас на древний Макор, когда его владельцы врывались в город. Кюллинан сделал набросок и предоставил траншею в распоряжение фотографа.
Возвращаясь в офис, он без всякого удовольствия отметил, что команда в траншее А копает землю с торопливостью, чуждой научному подходу, и конечно же мелкие предметы могут пострадать. Он высказал свое неудовольствие Табари, но араб ответил:
– У нас десять лет, чтобы поразить ученых, – и всего одно утро на Пола Зодмана. Будь у меня сейчас совковая лопата, я бы пустил ее в ход.
И его замысел оправдал себя: мальчишка из траншеи А сделал одну из самых серьезных находок на холме.
– Что это? – спросил Зодман.
– Самая еврейская вещь из всех, что мы нашли, – объяснил Кюллинан. – Увенчанный рогами алтарь, жертвенник, о котором упоминается в Библии. Скорее всего, его датировка восходит ко временам царя Давида. Он мог и сам приносить на нем жертвы, хотя сомневаюсь, что он бывал здесь.
Зодман опустился на колени, рассматривая старый каменный жертвенник. Тот обладал странными варварскими очертаниями, но принадлежал к тем временам, когда закладывались начала иудейской религии, – на таком алтаре приносились первые жертвы единому богу. Он бережно прикоснулся к старинному изделию и сказал:
– Вечером я улетаю. В Рим.
– Но вы же провели здесь всего два дня! – запротестовал Кюллинан.
– Больше времени я не мог вам уделить, – сказал занятой человек и по пути в аэропорт признался Веред и Кюллинану: – Эти два дня стоят двух лет моей жизни. Я никогда не забуду то, что увидел.
– Воджерского ребе? – не без ехидства спросила Веред.
– Нет. Израильского солдата.
Наступило молчание. Глубокое молчание.
– Две тысячи лет, – тихо сказал Зодман, – стоило еврею увидеть солдата, он понимал, что грядут плохие новости. Потому что солдат не мог быть евреем. Он был врагом. И не так уж мало – увидеть еврейского солдата, который стоит на своей земле, защищая евреев… а не преследуя их.
Снова воцарилось молчание.
В аэропорту Зодман обратился к своим спутникам:
– Вы творите чудеса. Прошлым вечером, поговорив с миссис Бар-Эль я отказался от своей сентиментальной заинтересованности в замке. Докапывайтесь до скального основания. Вы прекрасная команда, и вам это под силу.
Помолчав, он ткнул пальцем в Табари:
– А вот этого типа, Джон, думаю, тебе следует уволить.
У Веред перехватило дыхание, но Зодман, не меняя строгого выражения лица, продолжил:
– У него не хватает научного подхода. Он не обращает внимания на детали.
– Его дядя Махмуд… – запнулся Кюллинан.
– Он не только не заметил, что в лесу Уингейта стоят две вывеску, – сказал Зодман, – но в тот первый вечер, когда все вы шептались в палатке, я пошел прогуляться на холм, и меня окликнул сторож. «Тут нельзя ходить», – сказал он, а когда я спросил почему, он объяснил, что на этом месте мистер Табари закопал греческую статую, чтобы завтра найти ее и порадовать какого-то чудака из Чикаго. – И с этими словами он ушел.
Когда о пассажире, которого они только что проводили, напоминал лишь замирающий гул турбин, Веред Бар-Эль вздохнула:
– В Израиле прошла острая дискуссия, почему американские евреи не хотят эмигрировать. Наконец я поняла. Больше чем один или два таких, как он, у нас не разместятся.
Она насмешливо посмотрела на Кюллинана, и тот сказал:
– В Америке места много. Мы можем принять любого энергичного человека.
Во время долгого пути обратно в Макор он снова спросил Веред, почему они с Элиавом не поженятся, и она осторожно ответила:
– Жить в Израиле далеко не просто. И не всегда легко быть евреем. – Она явно дала понять, что не хочет продолжать разговор на эту тему.
– Ты не видела воджерского раввина и его близких, – заметил Кюллинан, – но можешь себе представить…
– Мне доводилось знавать ребе, – загадочно сказала она. – Пейсы, меховые шляпы, длинные сюртуки – и все какие-то сумасшедшие. Это часть груза, который мы несем.
– Почему евреи так усложняют жизнь себе… и другим? – спросил Кюллинан. – Вот что я имею в виду. Мы, католики, собираем экуменические конференции, чтобы свести к минимуму архаическую структуру нашей религии, а вы, израильтяне, похоже, делаете все, чтобы она стала еще более архаичной. В чем причина?
– Ты видел старых евреев в Воджерской синагоге. Почему бы тебе не посмотреть на молодых евреев в кибуце? Они отказываются пудрить себе мозги этими старыми обрядами, но знают Библию лучше любого католика. Они изучают ее не в поисках религиозных форм, а чтобы найти органические основы иудаизма. И я думаю, Джон, что ответ мы сможем найти в нашей молодежи… а не в старых ребе.
– Хотел бы я иметь твою уверенность, – сказал он.
Затем его внезапно, друг за другом, посетил ряд откровений о жизни в кибуце, и он открыл для себя причины, которые поддерживали убежденность Веред, что спасение Израиля, скорее всего, покоится на идеализме и убежденности, истоки которых коренятся в кибуцах. Стоял вечер пятницы, Кюллинан вернулся на раскопки после посещения вечерней службы в синагоге Акко, и, когда сидел за своим столом в общей комнате, увидел, как из кухни выходит официант, лицо которого было ему знакомо. Это было живое и сильное лицо мужчины сорока с лишним лет. Его седоватые, цвета стали, волосы были коротко подстрижены на немецкий манер. У него не было левой руки, и пустой рукав рубашки был туго заколот булавкой. Это был генерал Тедди Райх, один из героев израильской войны за независимость, а теперь – член кабинета министров. Два года он был послом Израиля в Соединенных Штатах, и его хорошо знали в Америке, где он проявил себя умным и удачливым дипломатом.
Но Тедди Райх был не столько солдатом, государственным деятелем или дипломатом, сколько членом кибуца Макор, откуда и черпал силы. Он помог становлению этого общинного поселения, организовал его экономику и правила существования; в целом мире ему не принадлежало ровно никакого имущества, только его доля в кибуце, и в течение года он часто приезжал из Иерусалима, чтобы пятничными вечерами принимать участие в общих собраниях. Когда он бывал в кибуце, то шел работать на кухню, и там, однорукий, он показывал молодым ребятам то, что усвоил за долгие годы, когда у евреев не было родины: работа, напряженная работа – вот в чем спасение человека, и особенно еврея.