— Тишина какая, — сказала рядом Лелька. Она набрала воздуха побольше и медленно выдохнула его. Раздался тихий шорох.

— Это и есть «звездный шепот»?

— Да.

— А что там за огни?

— Дорожники дочищают трассу на «Олений».

— А почему такое название?

— Там большой горный кряж и живут дикие олени. Много, — Михаил усмехнулся про себя: она еще в возрасте «почемучки».

Лелька перелезла снеговой барьер и, утопая в пушистом покрывале, пошла в ольховый лес. Закачались ветви, посыпался иней.

— Ой, а тут следы-ы, — таинственно протянула она. — Идите скорее сюда!

— Зайчишки, — глянув, сказал Михаил. — Веточки вот погрызли.

— А это? — она показала на узенькую, уходящую из ольховника в тундру канавку.

— Куропатка лакомилась почками: видишь, нашелушила. А потом побежала, да снег пушистый, проваливаться стала и помогла себе крыльями. Кто-то ее испугал.

— Наверное, вот этот «кто-то». Какие больше следы! Смотрите, прямо когти отпечатались, да? — Лелька заговорила шепотом.

— У-у, тут рыскал страшный зверь — росомаха! — в тон ей, таинственно ответил Михаил: — Герой легенд и сказок.

— Она правда страшная?

— Нисколечко, — Михаил засмеялся. — Необычная на вид — да. Эдакий медвежонок в пестрой юбочке, с боку на бок переваливается, носом в каждую кочку тычет. Любопытная Варвара. Но хитрая и умная. А реакция у нее — молниеносная.

— Я читала — росомаха вредная. Ее сразу убивать надо. Гадкое слово — убивать.

— Бумага терпит, а убийц, даже обученных на гуманитарных факультетах, еще хватает, — сказал Михаил. — В мои школьные годы в учебниках географии, например, писали, что саксаул, растущий в пустынях, — отличное топливо. Одна утилитарная характеристика. Так и закрепилось в памяти: саксаул — дрова. А позже увидел его цветущим — влюбился. Очень красивое дерево. Так и росомаха. Лет шесть назад в Правилах охоты нашей области было записано: «подлежат уничтожению в любое время года, а логово — разорению: волк, росомаха, крыса амбарная…» Вот такая была кампания, пока четыре года назад правила не изменили. Осознаем понемногу…

— Я люблю лес, и особенно полевые цветы, — сказала Лелька.

«Не надо, Гена, не рви их», — призрачным воспоминанием приплыл молящий голос. Это из болезни, из зыбких видений. Теперь разберись, что там правда, а что привиделось?

— Вот и иди учиться в лесной институт, — сказал он.

— Не хочу. Там деревья пилят.

— Ну, не на всех же факультетах пилят деревья.

— Все равно. Я хочу в университет… на ботанику…

В словах ее прозвучало столько трепета и надежды, что Михаил сразу понял: ему первому она открыла свою великую тайну. И он не стал ничего говорить, боясь стандартными похвалами «молодец», «отлично», «прекрасная специальность» — принизить волшебный процесс открытия в себе призвания. Лелька поняла это, бросила благодарный взгляд и больше к этой теме не вернулась.

В ночной мгле постепенно высветилась вереница пологих сопок, замыкавших прибрежную равнину. На боку одной вспыхнуло апельсиновое зарево, и из-за нее высунула кончик рога луна, плеснула на снег жидким серебром.

— А что там, за холмами?

— За холмами? О, там огромная страна с горами и долинами, с реками и озерами. Там сейчас спит в берлоге медведь Кэйнын, охотится лис Ятъел, следит за порядком сова Тэкыл, дремлет подо льдом Настоящая рыба, Лыгиннээн, голец. Там пасутся стада оленей, работают буровые бригады и прииски…

— Там среди осоки бродит цапля сизая Шух-шух-га… — напевно произнесла Лелька. Улыбнулась, опустила ресницы и продолжила: — Вы как Бунин. То есть, я хотела сказать, что вы видите мир, как он. Это, наверное, самый прекрасный дар природы…

Она отвернулась и опять стала смотреть на серебряные холмы, а потом показала пальцем на один из них: — Там огонек, видите?

— Как же это я забыл! Там живет охотник. В гости хочешь?

— Хочу! — не раздумывая сказала Лелька.

Они пересекли тундру по снежной целине прямо на огонек. Минут через двадцать обрисовалось темное пятно. Подъехали ближе, и пятно оказалось крохотной избушкой, сложенной из плавниковых бревен. Возникли две тени. Высокая ссутуленная — человека, низкая — собаки.

— Гости, стало быть, к нам, Братка, — сказал старый охотник Петр Степаныч, и в морщинистом, черном от морозов и ветра лице Михаил увидел радость. Тонкие пальцы стальными пружинами стиснули руку Михаила: — Как вовремя пожаловали-то!

Крупная черная лайка с белой грудью и в белых носках понюхала валенки Лельки и дружелюбно замотала хвостом: «Женщина? Добро пожаловать, женщина, вижу — ты добрая!»

— Братка, — сказал Михаил. — Здравствуй, пес.

Братка упер лапы ему в грудь и лизнул в щеку. Потом повернулся к избушке и гавкнул в сторону крыши. Там метнулась серебряная молния и застыла на коньке.

— Приятеля знакомит, — усмехнулся Петр Степанович.

На крыше сидел горностай, лучи невыключенных фар отражались в глазах алыми лучиками.

Братка отбежал к двери и повернул голову. Приглашал в дом. Петр Степанович, колхозный охотник-промысловик, жил в этой избушке лет пятнадцать. На центральной усадьбе или в Пээке появлялся редко, в основном летом. Короткие вылазки эти им считались за отпуск.

Внутренняя планировка избушки была типична для подобного северного жилья: справа и слева от двери нары, у самой двери печь из железной бочки. Между нарами, под крохотным, в наплывах льда окошком — стол.

Одним только жилье Петра Степановича отличалось от северных стандартов…

Лелька вошла, ахнула и зажмурилась. Стены избушки лучились, мерцали и горели калейдоскопом красок, которые в состоянии создать только природа. Желтый свет настольной керосиновой лампы трансформировался у стен и заполнял комнату лучами всех цветов и оттенков.

— Что это? — растерянно спросила она.

— А я и не предупредил, — сказал Михаил, — Открой глаза и смотри, это наша земля.

По полкам у стен были расставлены кристаллы пирита, образцы черного вольфрамита, куски обычного жильного кварца, штуфы галенита, турмалины, яркие куски сульфидных руд, друзы хрусталя. О хобби старого охотника знали все его друзья. Знали, что нет лучшего подарка для Петра Степановича, чем какой-нибудь новый камень. Основную массу собрал он сам на своем охотничьем участке и в летних отпускных маршрутах.

Лелька подошла к стене и робко взяла крупный кристалл пирита со штриховкой на гранях. Кристалл лил желтый блеск.

— Золото, да? — шепотом спросила она.

— Нет, — тоже шепнул Михаил. — Это серный колчедан: железо с серой. А у тебя, конечно, начинается золотая лихорадка? Смотри, это страшная болезнь… Да тут вроде праздник?

Он взял Лельку за плечи и повернул к столу. Стол был накрыт на две персоны. По бокам чистые тарелки, между ними в эмалированных мисках вареная оленина, жареная рыба, соленые огурцы и помидоры, капуста в брызгах масла и бутылка спирта. Стакан стоял только у одной тарелки. На желтом деревянном подносе посреди стола в потеках прозрачного жира солидно возлежал вяленый голец килограмма в четыре весом.

Братка заскочил на нары и чинно сел против тарелки, у которой отсутствовал стакан.

— Совесть-то имеешь? — покачал головой Петр Степанович. — Хозяин ведь. Гостей устрой поначалу.

Братка сконфуженно спрыгнул на пол и взвизгнул, уставившись на Лельку.

— Ой, какой умный!. — восхитилась она. — Лапочка ты моя! — Лелька обхватила пса за шею, подтолкнула назад к нарам, застеленным оленьими шкурами. — Садись, хороший, устроимся вместе.

Братка опять прыгнул на нары и сел у самой стены, за дальний край стола. Лелька, сбросив шубку, опустилась рядом. В избе было тепло, потрескивали в печи плавниковые полешки.

— Какой же у вас праздник? — спросила она.

— День рождения у Братки, — Петр Степанович достал еще две тарелки и вилки. Лелька восторженно уставилась на собаку:

— Поздравляю!

Пес протянул ей лапу. Лелька онемела от избытка чувств.

Крепким ударом Петр Степанович выбил пробку, налил стаканы.