— Там Лыгиннээн живет, голец, — сказал бригадир. — Весной идет в море, осенью обратно. Еще там живет Кимгин, никуда не ходит, только в северный ветер сильно бегает, рвет сетку, много жрет. Вот такая рыба Кимгин, — Рультын взял плавниковый прутик и нарисовал на песке огромную рыбу, внешним видом похожую на симу, как ее помнил Михаил.

— И размером такая?

— Да, — кивнул Рультын.

Михаил не стал ничего уточнять из деталей рисунка… Он знал, что все чукчи умеют рисовать и очень точно передают именно мельчайшие детали предмета. Он достал рулетку и смерил рыбу целиком, без всяких правил: от кончика рыла до кончика верхнего луча хвоста оказалось сто пятнадцать сантиметров. Значит, по стандартным мерам — около метра.

— А расцветка?

— Там зеленая, — Рультын хлопнул прутиком себя по спине. — Пузо совсем красное, везде такие пятна, — он похлопал по рукаву кухлянки. Оранжевые, значит, пятна.

— Ихтиологов будем на следующее лето вызывать, — сказал Михаил. — Пусть разбираются. А пока главное — охрана.

— Недавно совсем близко трактор с балком ездил, — сказал Рультын.

— На балке над дверью ничего не приметил? — с тайной надеждой спросил Михаил.

— Крыло Вэлвына, ворона, — сказал Рультын. — А рядом другое — Тэкыл, совы. Совсем недавно сову убили, чистое крыло.

Они! Михаил от такой удачи даже дрогнул, но тут же одернул себя. Увидеть в тундре — полдела… четверть дела… даже меньше. Сам в этом балке чай хлебал, сны смотрел, а толку? И уже спокойно спросил:

— Где видели балок?

— Стоял на речке Мэлетвээме, — Рультын махнул рукой на восток. — Отсюда день идти. Нас увидели, сети убрали, уехали.

— Куда, Рультын? Куда уехали?

— Ынкри, — Рультын опять показал на восток. — Туда. Наверное, на прииск. На «Ичуньский».

— Та-ак. Гена, карту. Смотри, Рультын, вот Мэлетвээм. Заячья…

— Тут, — уверенно ткнул пальцем бригадир в крутую петлю среднего течения реки. — Поехали сюда. — Палец его пополз к низовьям, где Мэлетвээм впадал в Ичунь. А в верховьях Ичуня — прииск «Ичуньский». На западе долина выходит к океану. У океана Сучкову и его компании делать вроде нечего: там Пээк рядом, вдоль берега трасса, рыбалки райцентровских организаций. На каждом шагу люди, а для Сучкова с его приметным балком они — свидетели. Нет, он ушел на «Ичуньский», а оттуда дорог много. Или там? Что ж, будем и гадать и искать. И уже вслух Михаил сказал:

— На прииске его надо смотреть. Для начала.

— Слушай, — спохватился Генка. — А легенды, что нам рассказывали внештатники, не об этой ли речке Ледяной? Совпадает.

— Да-а, совпадает.

Сучков искал эту речку, да Рультын помешал? Откуда данные? Да кто-то из пастухов польстился на выпивку — и весь сказ.

Перед маршрутом в горы они были на «Ичуньском» с лекцией и кинофильмом. Там внештатные инспектора и рассказали им о легендарной реке, в которой якобы воды из-за рыбы не видно. А я еще посмеялся, вспомнил Михаил. Так-то, дорогой инспектор: основа легенд факт.

— К-и-и! — выплыл из небес ленивый голос. Над цветами возникла Генкина разомлевшая физиономия:

— Канюк, а? И не лень по такой жаре орать.

Температура в последние дни держалась под тридцать. Долина, посреди которой они устроились на отдых, млела в густых струях испарений.

— Ехать надо, — сказал Михаил, раскидывая руки.

— Ага, — Генка вздохнул. — Знаешь, что я подумал? Поставить на этом бугорке избу из сосновых бревен и пожить годик-два. Просто так пожить, чтоб кирпичная печь, дрова…

— Можно, — согласился Михаил. — За водой с коромыслом, для охоты берданку со стволом, прикрученным проволокой… Как в кино… — Он обвел взглядом бугор. Выше зарослей иван-чая на длинных стеблях качались желтые цветы арники холодной, похожие на солнце, каким его рисуют дети. Почему холодной, кто назвал? Они кажутся лохматыми и очень теплыми.

— Смотри-ка, — шепнул Генка.

Михаил повернулся. В трех метрах, на газете, служившей им столом, грызла галету евражка. Дожевав, она настороженно глянула на Михаила, сунула за щеки два куска сахара и побежала к норе, но метрах в пятнадцати застыла и уставилась на людей. Щеки опали, на мордочке возникло изумление.

— А сахар быстрорастворимый! — назидательно сказал Михаил.

Они долго смеялись над евражкой, потом Генка собрал кружки, вылил остатки чая на пепел костра: — Едем или начнем избу строить?

— Отложим, пока сосна вырастет, — пошутил Михаил.

— Ули-ли! — тревожно сказал на том берегу крупный темный кулик. Михаил встал, перебрел ручей. Кулик забегал в лишайниках, тоненько крикнул: «Пи!» — и, ткнув носом в шевельнувшийся комочек, отлетел. Мамаша беспокоится. Михаил разглядел птенца. Он лежал пластом, закрыв глаза. «Пи! Пи!» — тревожно попискивала мать, предупреждая — опасность рядом, не шевелись! Но птенец открыл один глаз и дернул крылышком. Плохо слушается. Значит, торчать ему в острых зубах, если забредет сюда песец.

— Олени, что ли? — спросил от вездехода Генка. — Глянь.

У подножия холма, замыкавшего долину с юга, двигалось стадо из шести важенок и четырех телят. Седьмая встреча на маршруте с дикарями. Все больше их становится: волка крепко выбили. Олени двигались короткими рывками, тыча носы между кочек.

— Грибы собирают, — сказал Михаил. — Любимое лакомство летом. Домашние в грибную пору даже из стад убегают. Самое тяжелое время для пастухов: грибы, жара, гнус… А там что? — он заметил движение недалеко от отставшего теленка. — Смотри: лиса…

— Вижу, — шепнул Генка. — Неужели она может оленя…

Лиса пропала в траве и вновь появилась за большой кочкой метрах в тридцати от теленка. Дальше все открыто, не проползешь. Тогда лиса осторожно выставила над кочкой кончик распушенного хвоста. Тихо повела им вправо, влево. Теленок заметил необычный «кустик», склонил голову набок, понюхал воздух. Ничего страшного. Но что за диковинка качается? Надо глянуть ближе. Не уходить же от тайны. Он сделал шаг. Кустик продолжал качаться. Еще шаг. Пробежка. Шаг…

Из-за кочки взлетела рыжая молния. Теленок рванулся назад, зацепил копытце и смешно, по-собачьи, сел. Это спасло его: не ожидавшая падения жертвы лиса пролетела чуть выше. Она еще находилась в воздухе, а теленок уже прыгнул к матери. Та тревожно фыркнула, и стадо понеслось вверх по увалу.

Лиса, проводив оленей взглядом, косо глянула вокруг: никто не видел конфуза? Нет? Ну и хорошо. Тоже переполошились — пошутить нельзя! Бегите, пожалуйста, у меня своих — дел хватает.

— Повезло нам крупно. Гена, — сказал Михаил. — Я вроде давний тундровик, а тоже первый раз вижу такую охоту. И, выходит — нелегок хлеб насущный у зверья.

Перегретый мотор гнал горячий воздух. Генка не выдержал, вылез на капот, сел на кабину сверху. Когда гребень перевала закруглился, впереди открылась мрачная долина. Из серых осыпей, щербатыми зубьями разрывая нежную плоть неба, торчали черные скалы. Посреди унылой бурной равнины текли серо-желтые воды реки. Необычен и непонятен был вид у долины, словно занесло ее могучей силой из неведомого, погибшего где-то в дебрях Галактики мира и врезало в чужую планету. Засквозил сырой ветер. Михаил выключил мотор и явственно услышал тягучий стон. Даже солнце над долиной будто подменили. Равнодушно, отчужденно смотрело оно вниз.

— Фантастика, — Генка потряс головой. — Кругом ничего подобного. На какую планету мы попали?

— Планета Земля, — сказал Михаил. — Река Ичунь…

Через час они остановились у самой воды, вышли. Привычных узорчатых россыпей из чистых галек в русле не было. Дно затянуто серым илом. Ил лежал всюду: на береговых косах, по низким пойменным терраскам, на пожухлой жидкой траве, космами висевшей по сухим сучьям ивняка. Ни один звук, кроме мертвого рокота воды, не нарушал теперь тишину. — Ни одного живого существа.

— Что за ураган прошел тут? — настороженно оглядываясь, спросил Генка.

— Ураган «Хомо сапиенс», — ответил Михаил, — люди «покорители Севера».