Наверное, я просто неправильно был устроен с рождения. Во мне был какой-то изъян, жестокое, ущербное сердце; мне никто не был нужен, и когда мне стал нужен ты, я даже не распознал зачем. Я думал, что меня радует обладание, почти абсолютная власть над тобой. Власть, которую такому, как я, нельзя было давать. Прости меня. Чем ближе я к смерти, тем яснее вижу свои ошибки. Я рос рядом с тобой и мог бы любить тебя как брата; я заметил, что ты засматриваешься на мужчин, и мог бы любить тебя как любовника, вместо этого я ненавидел и презирал тебя за то и за другое, за твои вкусы и за попытки занять моё место. Я так привык к этим чувствам, что даже не понял, что они изменились.
Я люблю тебя, Филип, и тем страшнее то, что я сделал.
Я запер себя на третьем этаже. Можешь презирать меня за слабость, но ты должен понять, что это и наказание тоже.
Если ты можешь меня простить, напиши мне, умоляю тебя. На встречу я даже не рассчитываю. Я знаю, что отвратителен и жалок, но, может быть, именно такого ты и сможешь меня простить».
Реду хотелось спросить, ответил ли Арден на это письмо — простил ли. Ему казалось, что нет. Сердце Ардена, может, и не из-за врождённого изъяна, но тоже было ущербным. Ред думал, что Арден ненавидел Колина до самого конца.
— Я могу остаться? — спросил Ред.
Арден вздохнул:
— Ты так ничего и не понял? Ты не сможешь жить со мной. Никто не сможет. Тебе сейчас кажется, что всё это возможно, но я не совсем нормален, по обычным меркам. Ты не представляешь, что это такое — долго жить с человеком, у которого есть… странности.
Ред внимательно выслушал его, а потом сказал:
— Я имел в виду остаться на ночь, а ты на сколько рассчитывал?
Арден рассерженно скривился, но потом улыбнулся:
— На месяц. Может, два.
24 марта 1977 года
Ред приехал в офис один. Они почти всегда так делали: приезжали отдельно. Многие из тех, кто давно работал в издательстве, знали, что они живут вместе, но и сам Ред, и особенно Арден предпочитали не афишировать свои отношения. Сегодня, даже если бы они и захотели, вряд ли смогли бы приехать вместе: Филип отсыпался после трёх тяжёлых дней на похоронах и ночного поезда.
Домой он приехал в первом часу ночи, обессиленный, нервный и злой. Ред сразу понял, что всё плохо. Он даже не стал спрашивать, просто посмотрел — Арден отрицательно покачал головой.
Второй раз им не могло так повезти, да и вообще надеяться на то, что поверенный нарушит распоряжения клиента, было глупо.
В прошлый раз, когда Найджел оказался в больнице без надежды на то, что когда-либо придёт в сознание, поверенный уже хотел выполнить указания из завещания. Арден вместе с Ноксом-Ладлоу из конторы «Форбз и Милуолл» сумели убедить его не делать этого до наступления фактической смерти Найджела Торрингтона. Разумеется, Найджел не оставил никаких распоряжений на тот счёт, что нужно делать, если он окажется между жизнью и смертью, и чаша весов склонилась в пользу Ардена — что бы Найджел для него ни готовил.
Найджел, хотя врачи на это не надеялись, всё же пришёл в себя через несколько месяцев, но он не мог даже сесть или встать, у него сохранились лишь простейшие рефлексы вроде глотательного и хватательного. Двоюродная сестра с материнской стороны перевезла его в санаторий в соседнее графство, и там он прожил ещё много лет. Он дал им с Филипом много времени, но оно всё же истекло. Четыре дня назад Найджел умер, и Филип уехал на похороны в Шропшир. Там, в церкви небольшого городка, находилась усыпальница Торрингтонов. Там лежал Колин и висела мраморная табличка с именем его матери.
Филип как-то сказал, что очень жалеет, что нет места, куда он мог бы прийти к леди Виктории и поговорить с ней. Она исчезла, словно перешла в другой мир, подобно героям своих книг. Её местом был разве что Каверли, величественный и мрачный, вдохновивший её на сотни волшебных страниц. И Арден отказывался его продавать.
— Этот дом сводит тебя с ума, — время от времени говорил Ред, но Ардена безумие не пугало.
Гораздо больше он боялся других вещей, не призрачных.
Когда он после возвращения ушёл в душ, Ред пошёл за ним. После четырёх ночей порознь разумно было бы зайти за створку из матового стекла, но Ред решил подождать. Филип был взвинчен и одновременно утомлён, возможно, секса ему вовсе и не хотелось. Объятий — может быть, но не секса.
— Я думал, ты вернёшься быстрее, — сказал Ред, подавая Ардену полотенце, когда тот вышел из душа.
— Я тоже так думал, но контора поверенного в Эксетере. Пришлось вместе с Хьюзом ехать туда, чтобы хоть что-то узнать.
— И как?
— Они сказали, что исполнили волю покойного. Мы так долго их изводили, что они всё же сказали, что было отправлено три письма. Это всё, что я смог узнать, — Филип склонил голову, и тёмные мокрые пряди упали ему на лоб.
Ред сделал шаг ближе и обнял его.
— Ну и что из этого? Мы просто уедем, да? Мы же всегда знали, что это случится… Мы просто уедем туда, где никто нас не знает, где всем плевать на эти фотографии, — Ред водил ладонью по напряжённой и прохладной от капель воды спине Ардена. — У нас есть вилла. Будет яхта…
— Спасибо, что пытаешься подбодрить, — Арден выпрямился и похлопал Реда по плечу, — но если бы твои фотографии… такие фотографии… — Он махнул рукой. — Поговорим о чём-нибудь другом, и завтра.
Утром Ред долго не решался посмотреть в сторону газет.
И теперь им именно так предстояло начинать каждое утро: опасливо коситься на газеты и бояться, что фотографии будут в одной из них. Или сразу в двух. Арден не сомневался, что как минимум одно письмо Найджел распорядился отправить в газету. А ещё Арден шутил, что вообще-то публикации фотографий в газетах можно не опасаться: их появление в печати будет приравнено к распространению порнографии; зато описания будут красочными.
Ред просмотрел все газеты, каждую страницу переворачивая едва ли не с замиранием сердца, и ни в одной из тех трёх, что они получали, не было ни намёка на то, что про Ардена было что-то известно. Возможно, просто ещё рано: письмо должно было дойти из Эксетера до Лондона.
Прочитанные газеты Ред сдвинул на край стола и сверху положил записку: «Я все просмотрел. Читай спокойно».
Арден приехал в издательство на два часа позже него. Они с ним сидели на разных этажах: Ред, хотя и стал два года назад финансовым директором, предпочёл занять кабинет не в «парадной» зоне на втором этаже, а под самой крышей, зато рядом с бухгалтерами, закупщиками и прочей братией, которая превращала слова писателей и журналистов в бумагу, типографскую краску и, в конечном итоге, в деньги.