Во сне Ред в ту ночь блуждал по Каверли в поисках комнаты с заложенным камином, находя её в самых неожиданных местах, к примеру, когда открывал дверь кабинета или оранжереи, но когда он собирался переступить порог, почему-то вновь оказывался в коридоре. Иногда он всплывал из тяжёлой глубины сна на поверхность, колеблясь где-то между сновидением и явью, и в этой полудрёме его преследовало неотступно-красивое лицо Ардена, виденное днём на фотографиях.
Когда Ред вернулся из Лоули в поместье, Арден ещё завтракал. Завтракал он у себя в спальне, и, едва Ред успел разложить на столе газеты, письма и телеграммы, как послышался стук открываемой двери на винтовой лестнице. Ред прислушался, закроет её Арден или нет. Он закрыл: ключ дважды повернулся в замке.
— Доброе утро, — произнёс Арден, появляясь в кабинете. — От сэра Найджела ничего нет?
— Ничего от него не видел.
— Это для вас, вся стопка. Там две рукописи, обе в издательство, но каждую отправьте отдельным пакетом, хорошо? — Арден потянулся к верхней из газет: Мур объяснил, в каком порядке их Арден читает, именно в этом они и должны были быть разложены. — Это всё.
Ред взял подготовленную для него стопку и прошёл в дверь библиотеки. Там он кинул всё на стол, за которым работал, и, с полминуты поколебавшись, открыл другую дверь, выходившую в один из холлов первого этажа. Арден обычно не вставал из-за стола, пока не пролистывал все газеты. В девять ему нужно будет принести ещё одну чашку кофе, а до того момента Ред был свободен.
Он вертел в руках ключ от гостевых комнат, пока поднимался по лестнице на третий этаж: подойдёт или не подойдёт? Нет, сначала другое: найдёт он эту комнату или не найдёт?
Ред открыл первую же дверь в боковом крыле: она оказалась незапертой, даже замок не был врезан, но в комнате не было ничего, даже штукатурки на стенах. Видимо, Торрингтоны в этих комнатах не нуждались: крыло пристраивалось лишь ради зимнего сада и дополнительных гостиных, а третий этаж пустовал. Ред попытался вспомнить, что он читал в той самой брошюре. Кажется, строительство — последнее крупное в истории Каверли — происходило в середине девятнадцатого века. По бурому кирпичу ползли бело-жёлтые известковые потёки — с крыши сочилась вода, и никому не было до этого дела. Вряд ли Колин мог жить где-то здесь.
Ред даже не знал, что в Каверли было что-то настолько запущенное. Раньше самым заброшенным местом казалась пустая оранжерея.
Ред не стал открывать следующую комнату, а прошёл дальше, ругая себя, что не взял фонарик: этот коридор был слепым, без окна в торцовой стене, и свет с лестничной площадки освещал пыльный пол и стены лишь на несколько шагов.
Вместо обычного окна в дальней стене была дверь. Немного привыкшими к темноте глазами Ред рассмотрел, что она отличалась от прочих: краска не сказать что новая, но всё же не облупившаяся, немудрёные украшения в виде бронзовых накладок и заклёпок, позеленевшая от времени круглая ручка. На остальных дверях никаких украшений не было, и ручки были другие — поворотные. Ред вставил ключ, но дверь не открылась и ни на волосок не подалась, когда он начал толкать её и дёргать. Она была словно вмурована в стену.
Могла за ней скрываться та самая комната Колина Торрингтона, куда его, уже обездвиженного, вкатывал на коляске Герберт Прайс? Миссис Прайс говорила о третьем этаже и боковом крыле с уверенностью.
Если бы у него уже сейчас был мастер-ключ...
Ред решил, что обязательно посмотрит на окна этой комнаты из сада, стёр с ладони носовым платком паутину, которую нацеплял с дверной ручки, и пошёл назад. Сегодня он не узнал ничего, кроме того, что в этом доме было ещё что-то, о чём он раньше не знал.
Потом он работал в библиотеке, оторвавшись лишь для того, чтобы принести Ардену кофе. Когда он пришёл на кухню, то попросил у Бойла чашку и себе.
— Что-то вы неважно выглядите, — посмотрел на него Бойл. — Не заболели? Может, лучше я отнесу кофе?
— Нет, всё в порядке. Ночью мучился от бессонницы.
Ближе к обеду Арден вынес ему ещё несколько писем. Он пару секунд смотрел на Реда так, словно хотел ему что-то сказать, но потом резко развернулся и ушёл обратно в кабинет.
Среди новых бумаг обнаружилось три чека, один, на триста тридцать семь фунтов, предназначался «Уходу за парками и садами Трентона» в Эксетере. Дом в Альфингтоне, пригороде Эксетера, был у Найджела Торрингтона, не у Ардена. Но Арден опять за него платил. Триста с лишним фунтов! За какие-нибудь клумбы и газоны, покраску заборов и стрижку изгородей. Или это была очень крепкая дружба, или шантаж — другие варианты Реду в голову не приходили.
Сэр Найджел держит Ардена на крючке — почему-то именно эта версия казалась Реду наиболее вероятной. Наверняка Эллиот про это узнал... И что дальше? Поэтому он прыгнул к Найджелу в постель? Чтобы шантажировать Ардена уже вдвоём? Может, они сговорились? Но почему тогда Найджел так себя повёл, заявил, что номер второй раз не пройдёт? Может быть, Эллиот сблизился с Найджелом, пытаясь помочь Ардену?
Ред выхватил один из листков для записей и стенограммой записал несколько соображений. Можно будет добавить их к статье, которая, по правде говоря, продвигалась очень медленно. У него сейчас было время, он не так смертельно уставал, но стоило начать писать, как он упирался в стену: у него накопилась куча вопросов и почти ни одного ответа.
Запечатав все письма, Ред начал расставлять по полкам книги, которые за два прошедших дня Арден накидал в стопку «ненужных», а потом посмотрел, что было в нужных. Витгенштейн и Бертран Рассел: постоянная пара последних двух недель, и единственные книги, в которых Арден оставлял пометки. У Реда не было времени читать весь текст подряд, он просматривал только те абзацы или страницы, где были маргиналии Ардена; из этого он сделал вывод, что Ардена по преимуществу интересовал вопрос субъективности языка и невозможности передать его посредством свои мысли, потому что два понятия, обозначаемые одним словом, в сознании каждого отдельного человека приобретали свой уникальный смысл. Ред пролистнул несколько страниц, недоумевая, неужели Ардену кажется разумной мысль свести общение к логическим и математическим формулам. Новых заметок с позавчерашнего вечера не появилось, кроме одной. Мелким, словно стелющимся по строчке почерком, который Реду приходилось разбирать примерно так же, как стенограммы, было написано: «Язык лжёт». Эти слова были подчёркнуты дважды.
Реду казалось, что в этом доме лжёт всё: язык, стены, книги, двери, люди, глаза...
Под томом Рассела лежал машинописный манускрипт с прикреплёнными замечаниями редактора из «Стенхоупа». Ред посмотрел заголовок. «Всемирная история искусств. Том седьмой. Византийское искусство».
Ниже был альбом с репродукциями — тоже что-то про византийское искусство.
Ред уже хотел сложить все книги обратно, когда его вдруг ударило узнаванием. Он открыл альбом, пролистал с десяток страниц, нашёл цветную вкладку меж двух листов папиросной бумаги, ещё одну, третью, четвёртую... От дробности мозаик у него в уставших глазах заплясала пёстрая рябь.
