Старик с надеждой посмотрел на седловину, но сразу понял, что сейчас едва ли сможет сам повторить тот маршрут. Да, стар… Но соплеменники молоды. Они смогут! Надо только показать им эту дорогу, внушить, что тропа им по силам, и заставить обрести утерянную волю.

За спиной взвыл Длиннолапый. Старик понял приказ, увидел, как, подчиняясь, навстречу ему бросились молодые волки. Дальше времени на раздумье нет.

Старик прыгнул к стаду. Идущему на помощь всегда кажется, что действия его правильны, сильны и решительны. И старому вожаку почудилось, что он совершил прекрасный прыжок, хотя тот был далек от прыжков молодости. Однако уверенность собрала остатки сил и вылила их в мышцы ног. Следующие прыжки были увереннее, тело налилось энергией. Откинув огромные рога на спину. Старик уверенно прошил стадо и даже не оглянулся на соплеменников. Он знал, что произойдет за спиной, и через секунду услышал: по твердому насту застучали копыта.

Вначале разрозненно и нерешительно, потом громче, плотней. Наконец удары слились в тугой дробный топот. Стадо шло следом!

Плавной дугой Старик провел соплеменников через тропу и дальше, вниз, к веренице расщелин. Первую он одолел легко, услышал, как сзади четко застучали копыта, и увидел боковым зрением молодого вожака. Несколько мгновений тот бежал рядом, плечо в плечо. Они вместе перемахнули вторую промоину и тогда, словно набравшись сил у старого вожака, молодой вновь обрел уверенность и легко пошел вперед. Потом Старика стали обгонять самки и его дети. Они без особого напряжения перемахнули очередную щель, и Старик увидел, что вновь оказался один, и вновь — сзади. Но он не чувствовал сожаления или горечи: стадо было спасено! Он только ненадолго замедлил бег и огляделся. Белый мир, облитый солнечными лучами, лежал вокруг. Все в нем было прекрасно, и Старик, озаренный последним, пронзительным и глубоким видением, вдруг понял и принял древнейшую истину: в этом мире прекрасны даже враги! Ведь именно они дали ему возможность провести свои последние мгновения в борьбе, вновь ощутить себя молодым и увидеть свое бессмертие в соплеменниках, уходящих в свободные просторы гор. Вон они, словно диковинные птицы, распластавшись, летят через самую широкую и последнюю пропасть. Два молодых барана, стукнувшись о наст коленями, упали на край наддува, но сумели встать, короткими рывками подвинуться вперед и умчаться вместе с ожидавшими их матерями. Только искристое облачко снежной пыли повисло над пропастью.

Все!

Молодой вожак, конечно, понял, как опасна эта сопка, и больше не приведет сюда стадо. Ну а если случится такое — выход теперь известен.

Старик бросил назад торжествующий взгляд, прибавил скорость и взвился в воздух…

Повинуясь Длиннолапому, волчица и молодые волки повернули обратно, вышли к тропе, опустились по склону и разыскали добычу на дне расщелины.

— Ужас, ужас… — Жена оборвала шепот и затрясла головой: — Какое жуткое и вели… Ой, да нет… Нет таких слов…

— Вот как надо сражаться за своих.

— А разве он сражался? Он перехитрил. — Сын посмотрел прямо мне в глаза.

— А ты думаешь, сражаться — значит рубить саблей и стрелять? Но есть такое понятие — «битва умов». Это сказано о военной хитрости. Все великие сражения выигрывались умом…

Мы снова глянули вверх, но Длиннолапый исчез. Волки исчезают, как и появляются: из ниоткуда в никуда.

Больше в этой экспедиции мы не встречались с Длиннолапым и его стаей, хотя голоса по ночам слышали. А когда он исчез там, на седловине, мы пошли дальше. Один за другим стали прилетать порывы ветра, закружили иней осевших на наст вчерашних туманов и поволокли их по склону.

С вершины долина открылась далеко вверх и вниз по течению речки Номкэн. К Желтой действительно тесно примыкали две сопочки.

— Вон голова с шеей! — показал сын на левую, что была ближе к реке. — Правда, похожа на Вожака?

— Очень, — сказала жена.

Я вглядывался в обрывы, добавил капельку фантазии и тоже увидел высеченное природой лицо дикого зверя. Оно было чуть вздернуто вверх, а над обрывами уже текли струи поземки, и казалось, Кытэпальгын летит над долиной в последнем прыжке.

— Вот и памятник, — сказал я.

Третья сопка, самая низкая, была увенчана огромным валуном, принесенным, наверное, древними ледниками.

Жена включила рацию, и среди треска и писка мы услышали далекий голос радиста центральной усадьбы. Он звал нас и повторял: «…если слышите: ваше сообщение вчера передал районному инспектору…»

— Что и требовалось доказать! — сказал я.

— Теперь этот трактор с дикарями поймают. Правда? — сказал сын.

— Конечно. С вертолета по зимней колее, как по цепи доберутся.

Спрятав рацию, мы пошли вниз.

— Какой кругом дым! — сказала жена. — И слышите, что творится в горах?

С вершин, чуть видных за мутной пеленой, по серым склонам текли вниз широкие белые шлейфы. Они рушились к подножиям гряд, и там образовалась белая непроницаемая стена. Из нее рядами выходили высокие стройные смерчи, шествовали в долину и опадали, но каждый продвигался на несколько шагов дальше.

— К нам шествует Ее Величество Пурга, — сказал я.

В горах висел низкий однотонный звук, его часто перекрывали всхлипы, пронзительные визги, стоны.

— Горы стали как живые, — встревоженно сказал сын.

— А природа не только живая, — сказала жена. — Я уверена, что у нее есть разум. Разве не так? Вот сейчас она оплакивает гибель Старого Вожака…

Мы пришли к нартам и стали рыть укрытие под обрывистым берегом. По кустам уже шарил ветер. Жена достала пакет и пошла собрать подмерзшую рыбу.

И тут мы услышали:

«Пи… Пи… Пи…»

— Ой, — испугалась жена.

Я оглянулся. Она смотрела вверх. Над нашими головами порхала птица. Несколько частых взмахов, крылышки сложены, полет по кривой вниз, снова взмахи и вверх, снова полет вниз.

«Пи… Пи… Пи…» — раздалось в кустах за палаткой, и оттуда серыми комочками порхнули вверх еще две птахи.

— Солнечные птицы! — прошептал сын.

Птахи своим волнообразным полетом сделали над нами несколько кругов, порхнули через речку и растаяли в быстро густевшей мгле. Но пока они кружились и позже, и когда уже растворились, мы все слышали: «Пи… Пи… Пи…»

Наконец голоса умолкли, почему-то стало жутко в наступившей тишине, и я опустился на снег. Тихо, не, говоря ни слова, стояли и смотрели вслед растаявшим крохотным созданиям жена и сын. В этот миг душой овладело смутное чувство. Мы слушали таинственные рассказы, собирались в путешествие, но в глубине сознания не верили до конца в то, что нам выпадет удел самим найти, увидеть живых Кайпчекальгын. И вот они своим неожиданным появлением убили все сомнения. Прилетели и словно прокричали с багрового, в желтых пятнах предпурговой сыпи, неба:

«Да, мы живем здесь, в нашей Нутэнут! Да, мы очень любим солнце, а сегодня тепло, и мы вышли повидаться с ним и спели прощальный гимн, потому что скоро оно исчезнет!»

Говорят же в народе — онемел от удивления или от страха. Молча мы поставили палатку, молча привязали ближе и накормили собак, забрались в дом и разожгли примус.

Пока жена готовила ужин, я лег, слушал шипение примуса, шорохи снега.

— А ты чего испугался? — шепотом спросил сын.

— А ты?

— Не зна-а-аю.

— Вот и я тоже.

Он помолчал, потом задумчиво, уже громче, протянул:

— Наве-е-ерно-ое, никто не пове-е-ерит…

Жена услышала и сказала:

— Да-а уж…

И тогда я понял, почему стало жутко: нас потрясла ответственность за увиденное. Время предположений, полумифических рассказов, диспутов на тему «есть или нет» кончилось. Наступило время точного факта: в декабре в одной из долин мы увидели трех птиц, о которых годами ходят упорные слухи, что они зимуют, не улетая и даже не откочевывая к югу, и большую часть времени проводят в спячке. Значит, надо сообщить орнитологам, надо привести их сюда. В общем, брать на себя ответственность за судьбу открытия. Ну, наверное, слишком громко — открытия? Тогда так — за судьбу необычного явления, не зарегистрированного в научной, литературе, которое мы наблюдали. За право на жизнь крохотного колечка в безмерной цепи живого… Гм… Колечко сие пока в нашем кармане, если подумать образно. Его еще надо вставить в официальную научную цепь, надеть, так сказать, на пальчик науки. Предстоит, судя по многим читаным описаниям, кропотливое и нервное занятие, попытки доказать, что «она вертится…». Но мы-то птиц видели и посему для собственной моральной поддержки можем твердо воскликнуть: «И все-таки она вертится!»