— Кварц и касситерит, оловянная руда. По этому обломку, как по учебнику, можно изучать образование любых россыпей. Твердые кварцевые жилы вымываются из мягких горных пород, потом их разрушают вода, ветер, мороз, солнце. Кварц превращается в песок, а металл — он потяжелее — оседает в тихом, спокойном месте. Природа работает как обогатительная фабрика. Человек найдет, а тут уже все разложено по полочкам. Главное — найти… А это вот сланцы, а это — песчаник. Очень давно тут происходили ужасные дела. Море было и ушло, начались землетрясения, вулканы заполыхали. Камешки об этом все могут рассказать. Выросли горы, их стали разрушать силы природы. И вот теперь остатки огромных вершин на дне реки…

Сын собрал камни, потряс их в ладонях, сложенных корзиночкой, и вдруг удивленно посмотрел на меня;

— А куда из речки вода-то усочилась?

— Северные речки в основном питаются за счет дождей да снежников на горах. Земля проморожена, так воду и не впитывает, поэтому после каждого дождя — половодье. А если дождя нет и стоит сильная жара — начинает таять вечная мерзлота. Опять воды много. Зато осенью вся она превращается в снег и залегает на берегах и тундрах, речки замерзнут, а воды все меньше и меньше. Уходит она в океан, а ледяная крыша остается, оседает постепенно. А в некоторых местах, обычно на узких стремнинах, повисает куполом.

— А почему подо льдом не замерзла?

Хм. Действительно. Ведь как там ни тепло, а температура минусовая. Но в ручье хоть бежит, а на плесе почти неподвижна. Подожди, подожди…

— Так ведь Номкэн в переводе — теплая! Тут, наверное, есть горячие источники. Вот вам и тайна полыней и туманов. И подледных чертогов. Ясно? А теперь давайте спать.

На улице заскулила Шушка. Жена откинула полог.

— Собаченька, бедная, запуталась. Сейчас выйду… Ой, да вы посмотрите, что творится! Луна-то, луна!

Мы выскочили на улицу.

Луна огромным, почти белым диском застыла над горами. От нижнего края ее в долину падал широкий желтый столб света. А по бокам висели многоцветные дуги. Каждая состояла из сливающихся на стыках полос. Ближние, фиолетовые, подковами охватывали луну и нижними концами упирались в горы. К ним примыкали яркие красные полосы. Потом следовали оранжевые и желтые. И каждая, чем дальше от луны, тем короче по высоте и шире. Получились цветные треугольники, обращенные вогнутыми основаниями к луне. Из вершин их, в стороны, в безмерное пространство истекали желтые конусы. Призрачный свет наполнил небо и долину, залил горы и снега. Все разбухло в красновато-желтых потоках, какого мы еще не видели.

— О-ей! — прошептал сын. — Что теперь будет?

— Это знамение небес! — торжественным голосом произнесла жена. — Нас ожидают самые ужасные приключения и нечаянные встречи! — Она подняла руки к луне: — Скажи нам. Волчье Солнышко, я правильно истолковала твой волшебный наряд?

— А, папка? — спросил сын. — Она правильно наколдовывает?

— Наверное. Когда мамика неправильно колдовала? Вот вырастешь и узнаешь, что все женщины умеют колдовать… Во всяком случае, привораживают запросто. И сейчас к ее наговорам я могу добавить только одно — еще и погода изменится. Но это уже не колдовство, а деловой прогноз, Великая Наука. Или будет сильный мороз, или ветер…

— Вот! — воскликнула жена. — В этой-то великой науке как раз и варятся самые волшебные и невиданные зелья!

— Очень хорошенькая наука, — поддержал сын. — Или будет, или нет, или ветер, или снег!.

— Смейтесь, смейтесь! Посмотрим завтра. А теперь марш в палатку — носы скоро заиндевеют!..

Ночью мы просыпались трижды. Первый раз, когда в хрустящей тишине долго рычали и поскуливали собаки. Выходить на мороз из уютного тепла не хотелось. Да и Пуфик, ночевавший в палатке, пока вел себя спокойно, хотя все время голову держал вверх, часто потряхивал лопушистыми ушами и слушал.

Я еще раз проверил карабин, вытер насухо казенник, протер патроны. Мороз может прихватить масло и остановить работу оружия. Бывали случаи. Щелканье оружейного металла, звяканье гильз успокоили собак. Мы уснули, но через пару часов прямо-таки подскочили от пропитанного ужасом визга Огурца. На сей раз рычал и Пуфик, толкал меня носом. Я вышел. Над тундрой плыли волчьи голоса. Луна поднялась высоко и уменьшилась, словно отдалилась от Земли. Гало растаяло. Чистые потоки лунного света серебрили темные снега гор, тонули в черных зарослях кустарника. Иди, разгляди что-нибудь в них!

Волки разговаривали высоко в горах. Вначале звучал длинный, низкий и могучий голос. По очереди ему отвечали из разных мест голоса пожиже. Некоторые подрагивали, и в них явственно чувствовались вопросы. Поговорив две-три минуты, стая умолкала надолго. Все это напоминало последнюю перекличку, уточнение заданий перед серьезной работой.

Расстояние до животных по вою определить трудно, особенно в горах. Но Пуфик и Дуремар постепенно успокоились: голоса вроде бы отдалились. Я вернулся в тепло.

— Они о чем-то договариваются, да? — спросил сын. — Может, хотят утащить из нарт собачье кушево?

— Договариваются, это точно. Но они не жулики, они гордые и умные жители земли. И «кушево» у них совсем другое.

Вой повторился еще несколько раз. Всю ночь мы были в напряжении, сознание плавало в настороженной полудреме, заряженное на мгновенность противодействия враждебным силам. В одиночных скитаниях по тайге и тундре Мне не раз приходилось испытывать такое: еще не успеешь услышать подозрительный шорох, а рука уже на карабине. Какое неведомое тайное чувство подсказывает опасность? А оно есть у человека. Срабатывает, правда, не всегда. Но есть. И люди знают об этом давно. Раньше говорили: «Ангел-Хранитель». Конечно, наука со временем разберется, очистит от мистики и назовет это чувство по-латыни, определит механизм его возникновения и действия. А существует оно без сомнения. Сам подозрительный шум слух зачастую принимает позже, когда оружие уже в руках. Сей факт замечал не только я, но и многие охотники, мои друзья на берегу пролива Лонга…

— Как распелись, — прошептала жена. — Может быть, их растревожил необычный вид родного солнышка?..

— Хор-рошая страна, — засыпая, бормотал сын. — Наверное, еще будут приключения.

Утро встретило теплом и серой мглой. Под ней, в низовьях долины, таяли ночные тени. Оранжевым частоколом горели зубья гор на северо-востоке. Тонкими гаснущими лучиками звезд мерцало чистое небо. Мгла не мешала игре красок. Постепенно она затянула пространства еле заметной вуалью. Казалось, смотришь вокруг через чуть запыленное стекло.

— Немного не дошли, — сказала жена. — Вот она, Желтая сопка.

Правда, всего метров семьсот. А пологий чистый скат на правом берегу, ведущий к плоской вершине, начинался метрах в трехстах от ночевки. И под ним, посреди речки Номкэн, тягуче клубился пар. Полынья.

— Я же говорил — не минуем. Туман вчера помешал разглядеть.

Сын пропел речитативом:

— И увиделась сопка Желтая, за концом концов, за туманами.

— Точно. Давайте осмотрим полынью, оставим рядом нарты и слазим вверх, чтобы окончательно убедиться. За Желтой должна быть сопочка с камнем.

— А еще голова с шеей, — напомнил сын.

Против полыньи мы привязали собак и осторожно пошли к воде. Она журчала широкой полосой на мелком перекате. Сквозь светлые волны рябили галечники. Вода медленно выплывала из-под затянутого льдом плеса выше переката, освобожденно отплясывала жадный и веселый танец и вновь возвращалась под ледовые оковы.

В метре от переката лед начал потрескивать.

— Стоп! — скомандовал я. — Ближе нельзя.

Мы стали смотреть в дымящуюся воду. Речной перекат — такое же завораживающее зрелище, как огонь костра ночью. Безостановочная фантастическая пляска стихии пробуждает в уголках сознания древние, полустертые видения, веет неясными мечтами и, словно дуновение ветра, несет веру и надежды.

— Смотрите, варинольхены! — вдруг закричал сын.