— А что будет со мной? — спросил я. — Мне что, поехать вместо него и взять на себя командование Северным флотом?

— Представляю себе, — сказал Вилер, стараясь перевести мои слова в шутку. — Тогда получится настоящий путч. — Все рассмеялись.

— Нам нужно было рассказать вам с самого начала, — признался Толивер, — но в наших правилах — проверить безопасность, прежде чем поделиться информацией. Фоксуэлл был готов хоть сто раз поклясться на библии, что с вами можно иметь дело. Но правила есть правила. Вы согласны со мной?

— А ресторан, а эта девушка — мисс Шоу? Как это все вяжется? Я думал, что контр-адмирал был уже у вас в руках.

— Мы знали, что вы догадаетесь. У вас нюх, как у настоящей ищейки, — сказал Вилер.

— Мисс Шоу — дочь одного моего старого друга, — ответил Толивер. — У нее все получилось первоклассно. Конечно, это было ужасно…

— Нам нужно было найти подходящее тело — мертвое тело, чтобы оставить его на месте встречи и чтобы крушение вертолета выглядело правдоподобным, — сказал Мэйсон.

— Причем это тело должно быть с больной почкой. Если бы вы знали, сколько хлопот нам это доставило, — добавил Толивер.

— Теперь мне все ясно насчет холодильной комнаты в ресторане «Террин дю Шеф», — ответил я Толиверу, однако не сказал ему, что Мэрджори опознала его в морге.

— Кроме того, тело должно быть в сидячем положении, когда его найдут в развалинах вертолета, — вставил Мэйсон.

— А сколько возни было с переодеванием трупа, — добавил один из присутствующих.

— Вы только попробуйте одеть брюки на сидящее тело, — откликнулся Вилер, — и вы согласитесь, что это так же трудно, как устоять на парусиновом сиденье складного стула. — Они ухмыльнулись.

— Сэйра отлично подогнала униформу на замороженное тело. Она классная портниха, — сказал Толивер.

— А где теперь это тело? — спросил я. Мой вопрос был, видимо, неожиданным для Толивера, что привело его в замешательство. Но в следующий момент он ответил:

— Оно здесь, в замороженном виде. Мы были осторожны и в отношении трупного воска, как там его называют эти ребята из морга. Я имею в виду изменения, которые происходят с трупом, погруженным в воду. Он должен выглядеть совершенно правдоподобно, когда его найдут русские.

— А как же швы на униформе, сделанные от руки? — спросил я.

— Здесь риск маловероятен, — ответил Толивер.

— Униформа будет прожжена, как будто при взрыве, — добавил Мэйсон.

Я окинул взглядом всю компанию — от Вилера до Мэйсона. Видимо, они говорили вполне серьезно. Но ведь совсем необязательно жить с красивой девушкой-врачом, чтобы знать, что, исследуя у трупа изменение цвета тканей, русские неизбежно придут к заключению, что человек умер на больничной койке, лежа в полный рост. Однако я не стал говорить об этом.

Толивер открыл бутылку джина. Он наполнил бокалы «плимутом» и в каждый плеснул немного горькой настойки. Розовый коктейль из «плимута». Он был их общей традицией или общей чертой, присущей им всем: они все были бывшими офицерами королевских ВМС, с присущими им манерами, со сдержанными развлечениями и удовольствиями офицерской кают-компании.

Сообщение пришло поздно вечером. Мне сказали, что Шлегель не настаивает на моем возвращении в Лондон. Мне следует оставаться в гостях у Толивера на Блэкстоуне, пока я не получу распоряжения прибыть на подводную лодку для арктического похода. Этому сообщению я не поверил. Шлегель не был человеком, который мог передавать неопределенные устные распоряжения, да еще через людей, мало знакомых нам обоим. Но я постарался показать всем своим видом, что поверил им. Я лишь сказал, что и сам не прочь остаться здесь и отвлечься от повседневных дел. Чтобы выбраться отсюда вопреки желанию этой компании, мне были необходимы несколько часов для подготовки к побегу. Такую возможность я мог получить только во время продолжительных прогулок по местности.

Итак, я начал прогуливаться по вересковой пустоши, шагая по пружинистой торфяной почве. Распугивая зайцев и шотландских куропаток, я взбирался по крутым склонам. Мой путь проходил через лесок из сосен и берез, через густой орешник — все выше вверх, на утес. Пара часов надрывного пыхтения для такого горе-альпиниста, как я, увенчались успехом: передо мной открылся ландшафт с высоты птичьего полета. Я увидел черные террасы и расщелины в скалах, а за ними — лощину, ведущую к узкому морскому заливу, блестевшему, как закаленная голубая сталь. Вдали равнина казалась амфитеатром, драпированным желтой мягкой травой и клочками белого морского тумана. Я взял с собой сыр и бутерброды. На горном ледяном кряже увидел выступ, поросший мхом. Здесь я смог укрыться от ветра, согреть дыханием руки и представить себя бывалым альпинистом, покорившим, на зависть многим, три высшие вершины мира.

Я стер соленую пыль с очков и осмотрелся вокруг. Место, куда я попал, было, пожалуй, одним из самых диких и заброшенных уголков, которые только можно найти в Великобритании. Резкие порывы ветра осаждали заснеженную вершину, и снежные кристаллы летели с нее, словно белый дым из печной трубы.

В одной миле от берега в открытом море медленно разрезало хмурые волны небольшое судно. Толивер предупреждал, что, если сегодня не придет лодка, у нас не будет ни горючего для генератора, ни мяса. Внизу на многие километры простиралась суша, потом полуостров суживался, и сухой вереск уступал место скалам. Они непрерывно подтачивались белыми острыми зубами бурунов. В этом месте природный разлом Центрального плоскогорья раскрошился в противоборстве с Атлантическим океаном, и теперь водяной ров отделял Блэкстоун от материка. Здесь два огромных водяных потока безудержно неслись навстречу друг другу, покрывая пеной скалистую арену борьбы.

Дальняя отмель казалась столь же негостеприимной. Из воды выступали горные пласты, на которых буковая рощица трепетала от порывов ветра. Откос был изрезан черными ручьями горных потоков, а скалистая стена разбросала свои каменистые внутренности по крутому склону к побережью, на который высоким приливом были выброшены останки овцы, ржавые банки и пустые яркие пластиковые упаковки.

Для людей, привыкших к северному ветру, от которого коченели руки и лицо, и к морозной изморози, накатывающейся с моря, подобно приливу и отливу, Западные острова, видимо, представлялись волшебным королевством, в котором все становилось явью. Насмотревшись на этот дикий ландшафт, сидя около камина, с бокалом виски в руке, я начал верить, что даже любые бредовые идеи моих гостеприимных хозяев имели свою логику и могли воплотиться в жизнь.

Этим вечером, сидя за низким обеденным столом и наблюдая, как Толивер режет отварную свинину тончайшими слоями и раскладывает их на подносе, мы ожидали особого гостя. Им оказался человек крепкого телосложения, лет около сорока пяти: суровое лицо, коротко подстриженные русые седеющие волосы. Он носил очки в металлической оправе, а его резкий акцент был последним штрихом к карикатуре на какого-нибудь немецкого генерала времен II мировой войны. Английским языком он владел только на уровне разговорника. Нам его представили за рюмкой розового джина перед ужином как мистера Эриксона. Но, насколько я мог судить, его родина находилась гораздо восточнее той, где живут люди с такими фамилиями. На нем был синий габардиновый костюм, причем его фасон полностью подтвердил мои подозрения.

Появление Эриксона не обсуждалось: ведь в офицерской компании не было принято лезть с вопросами, если этого не хотел Толивер. Разговоров за столом было мало; незнакомец в основном молчал, если не считать нескольких слов благодарности за приглашение Толивера выйти завтра в море на рыбалку.

— Вы хорошо прогулялись? — спросил Вилер.

— До самых рифов.

— Оттуда все видно как на ладони, — сказал Толивер.

— Только руки мерзнут, — ответил я.

— Иногда там погибают наши овцы, — сказал Вилер и одарил меня мерзкой улыбкой.

Эриксон взял у Мэйсона графин с портвейном, вытащил пробку и понюхал ее. Все сидящие за столом выжидательно смотрели на него. Эриксон неодобрительно скривился и, вместо того чтобы налить себе, налил вина в мою рюмку. Я кивнул в знак благодарности и тоже понюхал содержимое, прежде чем сделать глоток. Но то, что я почувствовал, был не аромат портвейна. Это был навязчивый, ни с чем не сравнимый запах, который исходит от атомного реактора или от газопромывателя, который на атомной подводной лодке очищает воздух от углекислого газа перед его последующим использованием. Это был запах, который увязывается за вами домой, который сидит у вас в коже и в печенках еще несколько дней, но остается навсегда в вашей одежде, постоянно вызывая воспоминания об этой огромной плавающей бутылке с джинном.